На обсуждение плана ушло немного времени. Ни у меня, ни у Бодюкова он не вызвал особых возражений.
— Итак, Валентин Петрович, будем считать, что план одобрен вами? — спросил Чашин.
— В целом да, — ответил я.
— Мне кажется, у вас имеются какие-то сомнения.
— Скорее опасения. Как бы ни случилось беды во время установки мины на месте. Это надо было бы сделать не вашим людям, а мне и Бодюкову.
— Мы могли бы сойти, за рабочих из мастерской Тихона Матвеевича и проникнуть в тарный цех, — заметил Бодюков.
Чашин задумался, потом промолвил решительно:
— Нет, товарищи, я возражаю против подобного варианта. Прежде чем немцы выдадут вам пропуск на склад, они подвергнут вас тщательной проверке. Это только затянет время, а склад надо уничтожить как можно скорее. Каждый час, даже каждая минута слишком дорого обходится нам. Мины и снаряды ежедневно отправляются на фронт, а вы прекрасно понимаете, что это значит: сотни убитых и раненых советских бойцов. Ваше дело изготовить мину и тщательно проинструктировать тех, кто будет устанавливать ее. И вообще нужно познакомить наших людей с основами взрывного дела, чтобы нам не приходилось каждый раз вызывать минеров с Большой земли. — Он обвел взглядом комнатушку, в которой мы сидели. — Будете жить здесь, у Тихона Матвеевича. А мину будете изготовлять в подвале, под домом.
— Только бы вы, хлопцы, не разнесли в щепы мою мастерскую, — улыбнулся Тихон Матвеевич.
— Оно конечно, может и такое статься! — пошутил Бодюков.
— Не станется, гарантирую! — заверил я.
В полночь Чашин ушел. Тихон Матвеевич оставлял его ночевать, но он не согласился.
— Нет, пойду! Я-то высплюсь здесь, а Ольга всю ночь будет волноваться. Пойду!
Не знаю, спали ли в ту ночь Чашин и Тихон Матвеевич, но мы с Бодюковым не смыкали глаз до утра. Каких только конструкций мин не перебирали мы! Обсуждали их достоинства и недостатки, спорили, придумывали все новые и новые варианты. Остановились было на кислотной мине, но потом отказались и от нее. Концентрация кислоты, имевшейся у Слепцовых, была неизвестна. Отдавать ее на анализ в лабораторию при складе? Не наведет ли это затем гитлеровцев на следы организаторов взрыва? А не располагая данными анализа, применять кислоту было рискованно. Вдруг из-за нее взрыв задержится и склад взлетит на воздух не ночью, а утром, когда гитлеровцы пригонят на работу наших советских людей!
В конце концов Бодюков предложил очень простой и вместе с тем очень остроумный вариант. Суть его заключалась в следующем. В обычный питьевой бак до требуемого уровня наливается вода. Бак устанавливается на один конец доски, уложенной в виде качели на поперечном бревне, с соответствующими креплениями. На другом конце доски размещается ящик с грузом, равным по весу баку с водой. В дне бака пробивается строго калиброванное отверстие, и вода постепенно, едва приметной струей начинает вытекать из бака. Когда вытечет вся вода, ящик с грузом опустится на требуемое расстояние и нажмет на крышку детонатора мины с той силой, которая обеспечит взрыв. Установка мины в данном случае совершенно безопасна, а все остальное сделать очень просто. Главное — рассчитать время, за которое вода вытечет из бака, и определить вес груза, обеспечивающий необходимый удар по взрывателю…
Утром такое устройство было изготовлено. Несколько испытаний подтвердили полнейшую надежность его работы при самых различных загрузках. Теперь оставалось изготовить мину, что уже не представляло для нас особых затруднений: взрывчатку и детонаторы подпольщики заготовили заранее, исподволь вынося их со склада.
«Приемная комиссия» в лице Чашина и Тихона Матвеевича осталась довольна нашей работой. Еще один день ушел на подготовку группы минеров, в которую вошли три плотника и сам Тихон Матвеевич.
Мина, искусно упакованная в двойное днище ящика, была уложена вместе с партией новых заготовок на грузовой «опель» и благополучно перекочевала в тарный цех склада. Таким же образом туда была переброшена затем остальная «механика»: питьевой бак, «качеля», разобранный ящик для груза. Как правило, охранники ограничивались только поверхностным осмотром заготовок, сложенных на грузовиках, и пропускали их на территорию склада без длительных задержек: ведь это была продукция мастерской братьев Слепцовых, пользовавшихся особым расположением со стороны начальства «завода». Заготовки складывались под навесом у входа в тарный цех, а готовые ящики лежали высокими штабелями внутри цеха, вдоль стены из металлической сетки, отделявшей тарный цех от упаковочного. Здесь, в этих многорядных штабелях, и намечалось установить мину…
И вот наступил «боевой» день. Тихон Матвеевич отправился на склад с утра и не возвращался в мастерскую до вечера. Чашин весь день просидел со мной и Бодюковым в мастерской. Внешне он оставался спокойным, расспрашивал нас о жизни и боевых делах разведчиков-диверсантов, даже шутил с нами, но мыто догадывались, что творилось в его душе, потому что и сами страшно нервничали. О чем бы мы ни говорили, наши мысли уносились на склад, в тарный цех. Не допустит ли какой-нибудь ошибки Тихон Матвеевич при установке мины? Не обратит ли случайно внимание кто-нибудь из охранников на подозрительную возню в цехе? И действительно ли так уж надежны все рабочие братьев Слепцовых? Вдруг среди них окажется предатель, который в самый последний момент донесет врагу о готовящейся диверсии! Вопросы один тревожнее другого не оставляли меня в покое ни на минуту.
После полудня Чашин все чаще поглядывал на часы и все чаще доставал из кармана портсигар. Курил он жадно, захлебываясь дымом и кашляя порой до слез.
Тихон Матвеевич вернулся после захода солнца.
— Ну как там у тебя? — бросился к нему Чашин.
— Ждал, пока немцы людей со склада угонят, — ответил Тихон Матвеевич и, вытирая рукавом пот, струившийся по лицу, улыбнулся устало: — Ох, и набрался же я мороки с этой миной. Ставлю ее, а в голове будто туман какой. То ли так делаю, то ли не так… И раз, и другой, и третий проверил…
— Не ошиблись? — нетерпеливо спросил Бодюков.
— Кажись, все точно.
— Кажись или точно?
И снова не совсем уверенный ответ:
— Да вроде бы…
Чашин досадливо махнул рукой.
— Ах, Тихон, ну разве можно так?
Тихон Матвеевич дернул плечом.
— Пойми, непривычное же это дело… Не то что, скажем, гроб фашисту сколотить… Должна сработать мина, а вот головой поручиться не могу…
Настала ночь. Мы сидели в комнатушке, не зажигая лампу. Окно было распахнуто настежь, и ветер чуть шевелил ситцевую занавеску. На стене, отсчитывая время, тихо постукивали ходики…
Чем ближе стрелки подползали к цифре одиннадцать, тем невыносимей становилось ожидание. Взрыв должен был произойти примерно в одиннадцать часов ночи.
Пять минут двенадцатого. Десять, пятнадцать…
«Все! Не сработала!» — почти с отчаянием думал я, боясь сказать об этом вслух. Молчал Бодюков. Молчали Чашин и Тихон Матвеевич. В темноте не было видно их лиц, но мне казалось, что взгляды и Чашина и Слепцова обращены ко мне с немым вопросом: «А может быть, это вы, товарищи минеры, ошиблись в чем-то?..»
Нет, ни мы, ни Тихон Матвеевич не допустили никаких ошибок. Мина взорвалась около половины двенадцатого ночи. Внезапно в комнату ворвался могучий грохот, за которым, подобно непрерывным трескучим раскатам грома или нарастающей орудийной канонаде, последовала серия новых взрывов. Из окон дома со звоном полетели стекла, с потолка посыпалась штукатурка.
Так закончилось существование «завода сельхозмашин». Через два дня мы с Бодюковым были уже в учебной команде…
Забегу вперед и скажу, что Владимир Сергеевич Чашин, его супруга Ольга Дмитриевна и Тихон Матвеевич дождались того радостного дня, когда их город был освобожден Советской Армией. Об этом мы узнали из теплого, дружеского письма Чашина, которое пришло на мое имя в адрес нашей полевой почты. В письме сообщалось также, что вскоре после уничтожения склада партизанам удалось совершить удачный налет на лагерь, где содержались рабочие «завода». Охранники были перебиты, а узники лагеря ушли с партизанами в леса.
Этот вражеский аэродром находился где-то вблизи от линии фронта, но нашим летчикам никак не удавалось установить, где именно. То ли он был «кочующим», то ли так уж искусно и тщательно замаскирован. Наши разведывательные самолеты не прекращали поиск, не раз, казалось, обнаруживали место расположения аэродрома, но бомбежка не давала никаких результатов: аэродром оставался неуязвимым, продолжал действовать. Самолеты, базировавшиеся на нем, совершали частые налеты на наши передовые позиции и наносили ожесточенные бомбовые удары по войсковым тылам.
