Глава 10
Сославшись на то, что он «наився от пуза в чайной», Тукалин отказался от приготовленного Христой ужина и завалился на кровать в надежде привести растрепанные мысли в порядок и попытаться вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах он мог встречаться с Курносым. Однако как ни пытался настроить свою память на лица, прокручивая эпизоды даже годичной давности, ничего толкового из этого не вышло, и он даже матюкнулся негромко, начиная проклинать себя за ту излишнюю подозрительность, которой страдали практически все смершевцы, с головой ушедшие в оперативную работу.
В какой-то момент вдруг заломило виски, и он заставил себя подняться с постели, понимая, что ничего толкового из его экскурсов в прошлое вытянуть не удастся.
Чтобы хоть как-то отвлечься от дурных предчувствий и навязчивых мыслей, прошел в свою каморку и, подсвечивая себе керосиновой лампой, занялся изящными наручными часиками, которые счастливая Зося вручила ему незадолго до закрытия чайной. Копаясь в механизме часов, вдруг поймал себя на мысли о том, что более не думает о Курносом, с которым, возможно, столкнулся лицом к лицу на вокзале в том же Ужгороде или в Мукачево, отчего и засел этот идиот в памяти, и уже далеко за полночь вновь завалился на кровать, положив на стол собранные часики пышногрудой официантки.
Первую половину дня отработал с легкой душой, стараясь не думать больше о Курносом, и когда появился на пороге чайной, кивнул Зосе, чтобы спустилась к нему в каморку. Отказался от предложенного буфетчиком пива и, разложив на столе инструмент с часами очередного клиента, углубился в работу.
Зося появилась минут через двадцать и, еще стоя в дверном проеме каморки, расцвела в признательной улыбке:
– Неужто с часами что-то зробыли, Денис… простите, не знаю, как вас по батюшке.
– А никак, – рассмеялся Тукалин. – Просто Денис. Не такой уж я и переросток, чтобы красивые дивчата величали меня по имени-отчеству.
– Да ну, шо вы! – отмахнулась Зося. – Я ж не потому, шо вы меня старше, а потому… Мастер-то вы вон какой!
– И на том спасибочки, – хмыкнул Тукалин. – А теперь забирай свои часики и можешь носить их до самой старости. Работа немецкая, надежная, только время от времени их чистить надо.
– Чистить? – удивилась Зося.
– Ну да, чистить. Но только не как самовар чистят или, скажем, кастрюли, а отдавать в мастерскую, чтобы часовщик почистил механизм. Работа хоть и надежная, но тонкая, оттого таким часам и особый уход нужен.
– Спасибочки, – зарделась Зося и, надев часики на руку, залюбовалась ими.
– Что, небось мужа подарок?
Зося вздохнула и как-то очень скорбно произнесла:
– Мужа. Сразу же, как только посватался ко мне.
– Вот и носи на здоровье, да о нем не забывай.
– Помню, – с тем же скорбным грудным вздохом произнесла Зося и тут же перевела разговор на деловой план: – Сколько я вам должна?
– Ни копеечки, – вроде бы как даже обиделся Тукалин. – Таким красивым, как ты, я готов все часы за бесплатно чинить.
– Но как же?.. – не поняла Зося, уставившись на Тукалина черными глазами. – Они у меня столько стояли… здесь столько работы, а вы… бесплатно.
– Всё, Зосенька, дебаты закончены, – сказал словно отрезал Тукалин. – Считай, что это подарок от меня.
– Но за что? – удивилась Зося, не привыкшая, видимо, вообще к каким-либо подаркам.
– Да просто так, – хмыкнул Тукалин. – Понравилась ты мне – вот и всё.
– Понравилась… – обреченным вздохом выдала себя Зося. – Вы мне тоже понравились, но… В общем, большое вам спасибочки.
– Пожалуйста, – улыбнулся Тукалин. – Надеюсь, что глядя на них, не только своего мужа вспоминать будешь, но и меня иной раз вспомнишь.
Зося полоснула по его лицу каким-то особым обнадеживающим взглядом и уже открыла было дверь, как вдруг обернулась, и на ее лице отразилась борьба каких-то внутренних чувств.
– Не знала, говорить вам или нет, но…
Она замолчала было, замявшись, и Тукалин вдруг почувствовал, как в черепной коробке вновь сработал его «барометр», предвещавший, правда, одни лишь неприятности.
– Ну же, Зося! Слушаю тебя.
– Да тут вроде бы и говорить особо не о чем, – пожала она плечами, – но… В общем, вчера это было, уже перед самым закрытием, когда вы допили пиво и ушли домой. А за тем столиком, что неподалеку от вашего был, компания сидела… такая веселая… может, помните.
– Да нет вроде бы, даже не обратил внимания, – вынужден был соврать Тукалин и вдруг почувствовал, как у него запершило в глотке. – И… и что?
– Да, може, оно и ничего, – как-то очень уж по-бабьи замялась Зося, – но когда я столик рядом прибирала, то один из тех парней, шо в той компании был, как-то очень долго вас рассматривал, правда исподтишка, а потом, когда вы уже ушли, спросил меня, что за человека я обслуживала.
«Курносый!» – пронеслось в голове у Тукалина, и он понял, с чего бы вдруг вновь сработал его «барометр».
– Надо же, мной уже всякая пьянь интересуется. Ну и что ты ему ответила?
– Только то, что знаю. Что это мастер по часам, которому хозяин сдает каморку в чайной.
– И… и что он?
– Поначалу вроде бы и ничего, но когда я уже отошла, то услышала, как он громко рассмеялся и сказал кому-то, что это такой же часовщик, как он сапожник. И он, мол, вас еще лейтенантом запомнил, когда вы смершевцем были.
«Вот оно значит что – «Смерш»!»
Тукалин вдруг почувствовал, как его окатила жаркая волна, замешанная на черт знает каких чувствах, однако надо было держать себя в руках, и он произнес как бы между прочим:
– Я и «Смерш»… Скажи кому-нибудь – полдня смеяться будут. Померещится же такое пьяноте!
– Вот и я также подумала, – призналась Зося, – но почему-то подумала, шо сказать об этом надо. Мало ли что тому москалю может еще померещиться.
Тукалин благодарно улыбнулся:
– Спасибо, Зосенька, и… и забудь об этом.
* * *
Из-за нарастающего чувства реальной опасности, которую он пока что никак не мог предотвратить, к вечеру окончательно разболелась голова, и Тукалин, отказавшись от пива и ужина, засобирался домой. Он уже собирал свой инструмент в ящичек, как вдруг распахнулась дверь, и на пороге каморки застыла довольно массивная фигура в штатском, однако в казенных, тщательно нагуталиненных сапогах для офицерского состава.
«А это что еще за явление царя народу?» – пронеслось было в голове Тукалина, однако «штатский», от которого за версту несло милицией или тем же, родным до боли комиссариатом внутренних дел, сразу же всё расставил по своим местам:
– Капитан Гладкий! Милиция. Нас поставили в известность, что вы незаконно работаете в этой чайной, и оттого я вынужден проверить не только ваши документы, но и задать парочку-другую вопросов.
«Даже так?» – мысленно удивился Тукалин, зная повадки и нравы местечковых отделений милиции, на работу в которые направляли любого и каждого, лишь бы согласился носить форму – сказывалась дикая нехватка личного состава, не говоря уж об операх-профессионалах, выбитых за годы войны почти подчистую. Однако вслух произнес, скроив удивленно-обиженное лицо:
– Но как же так, товарищ капитан?! Я уже и на учет поставлен в вашем городе, и разрешение получено от городских властей на индивидуальную деятельность, так как специальность мастера-часовщика позволяет это, да и сам Ян Казимирович вроде бы как договорился в милиции о том, что я буду работать на его площади, а вы вдруг предъявляете мне…
– Ладно, хватит треп разводить! – перебил его Гладкий. – К нам поступила информация, и мы вынуждены ее проверить, будь вы хоть трижды мастер, которому нечего бояться властей. Поговорим у нас под протокол, проверим вашу личность, и если всё в порядке – можете с чистой совестью чинить свои часы и дальше.
– Мои-то часы ходят, – пробурчал Тукалин, – а вот те, у кого они остановились…
– Всё, хватит бурчать! – осадил его Гладкий и, уже повернувшись лицом к двери, добавил: – Жду вас на выходе. У меня машина, через десять минут будем в управлении.
– В общем-то я не против, но мне хотя бы хозяина предупредить надо. Все-таки на мне чужие часы висят, а это, сами понимаете, деньги.
– Мазур уже предупрежден, – буркнул Гладкий, – так шо не будем терять время. Оно у меня между прочим государственное.
Он окинул взглядом стол, на котором остался лежать ящичек с инструментом, и, уже не оглядываясь на часовщика, затопал сапогами по коридору.
При взгляде на широкую спину капитана в груди Тукалина екнуло что-то неприятно-настораживающее, однако он тут же осадил самого себя. Милиция она и в Мукачево милиция, со всеми ее накрутками и соответствующим отношением к подозрительным людям.
Когда он закрыл на ключ дверь каморки и уже шел к выходу, навстречу ему попалась Зося.
– Так вы шо, уже уходите? – явно расстроилась она.
– Надо.
– Жалко. Я-то думала, что вы все-таки посидите трошки… Пивко попьете да и повечеряите.
Тукалин на это только плечами пожал. Мол, возможно, и остался бы, да милиция теребит.
