«Удельный князек» — это было его любимое выражение. Меня он среди своих друзей по-другому не называл, говорил это и в глаза…
Пока я раздумывал, что за дело ко мне у Жуковского, под окном конторы зафырчала машина. В Старобине тогда было всего четыре легковушки: у председателя райисполкома, у начальника НКВД, вот эта зеленая в райкоме и у нас в МТС.
Смотрю в окно: из машины вышел Жуковский. Но в машине я разглядел Боярченко и начальника районного отдела НКВД Зведрина. И они приехали? Странно, ведь они не собирались. А уж коль пожаловали, почему не заходят в контору? Может, просто высадят Жуковского, а сами дальше? Нет, сидят ждут.
«Ладно, — думаю, — посмотрим, что будет дальше».
А тут и Жуковский зашел. Роста он был невысокого, смуглый, с ровным пробором на красивой голове, немного полноватый. Сказать по совести, раньше жили мы с ним неплохо, он всегда готов был понять, выслушать и помочь не только советом, но и делом. Но Боярченко явно оказывал на него дурное влияние.
— Приветствую, Василий Иванович, — сказал Жуковский, протягивая руку. — Все в трудах?
— Что поделаешь? Само кресло за меня работать не будет.
— Ну-ну, выбивайся на республиканскую Доску почета.
Пошутили. Спрашиваю, по какому делу приехали.
— Да небольшое дело. — И замолчал.
— Чем меньше, тем лучше. Все-таки?
— Дай «фордик». В одно место надо съездить.
— Куда это вы собрались?
И тут я замечаю, глаза у «второго» красные, веки набрякли: с похмелья. Держится, правда, хорошо, прямо.
«Эге, — думаю, — кажется, у нашего старобинского начальства праздник в самом разгаре». Меня это неприятно поразило: выбрали время гулять, хоть бы людей постеснялись!
— Не могу дать машину, — сказал я твердо и решительно. — У меня уборка. Сейчас на этом «фордике» по колхозам поеду, по бригадам, по токам.
— Для тебя, Козлов, райком не авторитет?
— Не так вопрос ставишь, товарищ Жуковский. В страду день год кормит. Вам это, думаю, не хуже моего известно. Вот закончим уборку, пожалуйста, тогда берите «фордик» хоть на три дня.
— Может, ты сознательнее всех нас, Козлов? Уж не учить ли нас собрался? «Уборочная»! Без тебя не знаем? И работаем не меньше тебя. Ишь какой показательный начальник МТС! За всех тут отдувается! Очень уж ты заносишься. Видать, не зря тебя удельным князьком называют.
Вон какой тон взял!
— Называйте меня как хотите, — стараюсь отвечать спокойно, но голос от возмущения подрагивает. — Князь так князь. Только герб мой фамильный — серп и молот. Указания райкома я всегда принимаю и выполняю… Но когда они не на пользу делу — не обессудьте.
Еще когда только Жуковский вошел ко мне в кабинет, я по шуму мотора за окном понял, что зеленая райкомовская легковушка ушла. Видно, и Боярченко и Зведрин не сомневались, что Жуковский без промедления получит у меня «фордик».
— Смотри, пожалеешь, — процедил сквозь зубы «второй».
Он подошел к телефонному аппарату, покрутил ручку и вызвал Старобин, райком. Я по-прежнему стоял у стола и ждал. Отчетливо услышал, как Жуковскому ответил голос первого секретаря, — значит, успел вернуться обратно.
— Что не приезжаешь? Ждем.
— Не на чем, — угрюмо хмыкнул Жуковский. — Отказал.
Снова отчетливо услышал, как Боярченко крепко меня выругал. Волнуюсь, конечно. Жду, что «второй» передаст мне трубку, и я сам объясню «первому» положение. В конце концов должны же меня понять!
Жуковский дал отбой и вышел. Не простился, не глянул даже в мою сторону.
«Может, зря полез в амбицию? — думаю. — И повод не такой уж серьезный. Надо было дать «фордик», а сам бы поехал на лошади».
Да вспомнил, какое сейчас горячее время, сколько надо колесить по токам, по колхозам…
До меня давно уже доходили слухи, что Боярченко — любитель время от времени «широко размахнуться», устроить пышное празднество. Наверное, и сейчас Боярченко решил гульнуть с друзьями. В сельской местности всегда все известно, и люди отлично знали, куда в таких случаях отправлялся секретарь райкома: на Мазурские хутора или к поселку Песчаный. Места там очень красивые: широкая спокойная Случь, прекрасный сосновый бор. Можно и поудить рыбу, и искупаться в реке.
В голове у меня — ералаш. Все же сижу в конторе, стараюсь работать, распределяю, куда какой комбайн, кому сколько тракторов, кому необходимо завезти горючее. Заходят люди со своими вопросами, я отвечаю, но чувствую, что толком у меня ничего не клеится. Давно бы пора ехать по бригадам, сам не знаю, почему тут сижу.
Я уже поднялся, прошелся по кабинету, убеждая себя, что надо сейчас же ехать, как раздался резкий телефонный звонок. Его-то я и ждал. Блестящий металлический шарик так и бился, так и прыгал на аппарате. Оттуда. Кто еще может потребовать, чтобы так неотложно соединили?
Я снял трубку. Так и есть: Боярченко. Голос властный, требовательный.
— Немедленно явиться в райком!
И я почему-то сразу успокоился, взял себя в руки.
Машина уже давно стояла у крыльца. Я сел, и мы помчались в Старобин.
«К чему придерутся? — встревоженно думал я по дороге. — Какой грех вспомнят? Какой выберут предлог, чтобы снять стружку?»
Низкорослый кудрявый можжевельник, сосны, болото — все промелькнуло вмиг. Потянулись одноэтажные рубленые домики окраины городка. Вот и скверик, обнесенный деревянным штакетником, знакомое здание с широким крыльцом под навесом.
По тому, как молча и сочувственно глянул на меня помощник секретаря в приемной, я понял, что начальство не стеснялось в громкой оценке моих «проступков».
Вошел в кабинет.
Боярченко сидел на своем месте с видом судьи, который уже заранее вынес приговор. Рядом с ним, положив локоть на стол, — Жуковский. На широком диване развалился Зведрин. У окна стоял председатель райисполкома Лобзаков, словно бы рассеянно выглядывал на улицу. Лобзаков — бывший кавалерист, человек лет сорока. Ходил в галифе с леями, в шинели командирского сукна. Он отличался решительностью, самостоятельностью мнения, и работать с ним было легко. Мы всегда находили в делах общий язык.
Итак, собралась вся «верхушка» районной власти.
— Явился по вашему вызову. Что…
Боярченко даже не дал мне докончить, грубо оборвал:
— Клади партийный билет.
Лицо красное, губы разгневанно выпятил, смотрит в упор.
Может, это покажется странным, но здесь, в кабинете, я почувствовал себя еще более спокойным, собранным. Наверное, потому, что перед этим сильно переволновался и все взвесил.
— Почему это, — спрашиваю, — я должен класть свой партийный билет? На каком основании?
— Не выполняешь директив райкома! — тотчас резко рубанул Боярченко.
Видно, тут уже все было заранее обговорено и предрешено. Остальные трое членов бюро молчали.
— Каких директив?
— В свое время тебя проинформируют.
— Я хочу сейчас.
— Давай билет.
— Я требую объяснить: как понимать ваш вызов?
— Неграмотным сразу стал? Ты находишься на бюро.
Раздраженный тон «первого», вся эта «проработка» взорвали меня. Вон, оказывается, как круто замахнулись! Сразу сбить с ног? Ну, нет! Так просто я не дамся.
— Партийный билет у меня один, и вот так просто его я на стол не положу.
— Заставим. Ты у нас…
— Кроме того, — продолжал я, — не слушая, — я член бюро райкома. Или вы забыли? Без пленума не имеете права ни исключать, ни снимать с работы. Да что-то я не слыхал, чтобы снимали за то, что не дал машины гульнуть.
— Ты не передергивай, — быстро перебил Жуковский. — За тобой давно куча грехов. Есть сигналы о незаконном расходовании средств, о превышении власти.
— Докажите с фактами в руках.
— Фактов хоть отбавляй, — подал с дивана голос Зведрин.
Известен он был как человек скорый на расправу.
— Хуже для себя делаешь, Козлов, — выпрямившись, продолжал начальник райотдела НКВД. — Больно зазнался.
Боярченко вставил:
— Ничего, партия одернет.
— Так предъявляйте факты. Обвинения ваши я считаю голословными.
— Будут, будут. Удельным князьком живешь. Баню построил! Заставляет для одного себя топить и никого больше не пускает.
Что мне оставалось делать? Спорить? Это было бесполезно.
— Если вы так ставите вопрос, — решительно сказал я, — то разбираться придется обкому.
И вышел из кабинета.
Ничто так не успокаивает, как работа, привычное дело. Прямо из райкома я поехал на поля, в бригады, пробыл там до позднего вечера. И, хоть ни на минуту не забывал, какая надо мной нависла туча, немного развеялся. Домой вернулся настолько разбитый, усталый, что едва до постели добрался.
Но среди ночи проснулся и уже до утра не сомкнул глаз. Перебрал в памяти события вчерашнего дня, прикинул в уме «факты», которые могли против меня выдвинуть Боярченко и Зведрин. Грубых «грехов», как назвал Жуковский, за мной не было. Мелкие ошибки? Но их всегда можно объяснить. И я пришел к твердому выводу: «Если завтра меня вызовут на бюро, то сразу же, минуя Старобин, поеду в Минск». Почему-то мне казалось, что в райкоме одумаются. Вчера ведь все время, пока меня распекали и запугивали Боярченко и Зведрин, председатель райисполкома Лобзаков посматривал в окно и не вставил ни одного слова. Всем своим видом он словно показывал, что к делу этому не причастен и просто присутствует здесь.
