– Вслух, вслух читайте! – закричал кто-то. Девушка, получившая записку, спрыгнула с нар и подошла к тусклому окошку барака.
– Слухайте, девчата! «Освобождены Красной Армией от немецко-фашистских захватчиков на пятнадцатое декабря – города Елец, Солнечногорск, Клин, Истра...»
Из дневника Людмилы Земцовой
20/XII-41.
Наверное, я делаю глупость. Наташа Д., когда узнала, на что я собираюсь употребить эту книжечку, вытаращила на меня глаза: «Тю, скаженная!» Может, я действительно сказилась, кто знает.
Если бы не подарок пана Юзека, я бы, конечно, не вернулась к старому школьному занятию, хотя меня последнее время не раз к этому тянуло. Дома можно было говорить обо всем с Т., а здесь, хоть мы и много времени уже провели вместе, ни с кем по-настоящему я не сошлась. Н. Д., пожалуй, самая располагающая к себе, хотя и хулиганка форменная. Что она тут вытворяет! Почему я еще избегаю сближения – ведь нас скоро разлучат. Подружишься, потом будет еще труднее.
Как ни странно, мы еще в Перемышле. Когда и куда будут отправлять – неизвестно. Никто не знает, чем вообще руководствуются немцы при распределении мобилизованных; говорят, что деревенскую молодежь чаще направляют на работу в сельское хозяйство, а горожан – на заводы, но бывает и наоборот. Очень боюсь попасть в деревню; хотя в городе еще большая опасность – попасть в прислуги. Это уж, пожалуй, хуже всего. Вот если бы куда-нибудь на завод!
А книжечка просто прелесть. Я всегда была немного неравнодушна ко всему писчебумажному, а тут такое! Пан Юзек говорит, что нашел ее под развалинами, поэтому и попорчен немного переплет, но это ничего – он из настоящей кожи и с застежкой, страницы совсем не пострадали. Я их пересчитала, ровно 250, но бумага очень тонкая – никогда не скажешь, что столько. Если писать мелко-мелко, то сюда много уместится. Очень удобен формат – вроде мужского бумажника, как раз по карману.
Нам достали последнюю метеорологическую сводку, оттепель продолжается (Калинин, Таруса, Волоколамск). Господи, хоть бы дождаться весны!
23/XII-41.
Всего два дня прошло, а все совершенно изменилось. Как бросает людей во время войны! Позавчера мы были на востоке Польши, а сегодня находимся в центре Германии. Еще один пересыльный лагерь, на этот раз не в тюрьме, а просто такие длинные серые бараки, очень аккуратно расставленные, дорожки посыпаны песком и обсажены клумбами. Снега здесь нет, но холодно, сыплется с неба какая-то противная сырость. Очень тоскливо, завезли нас за тридевять земель. Как-то там бедная Т.?
Германия – страшная страна. Слишком чистая, слишком сытая, слишком благополучная. Лагерь расположен возле небольшого городка, название я не записала. Нас выгрузили на вокзале, и мы прошли колонной через весь городок; наверное, это сделали нарочно – показать контраст тем и другим. Можно себе представить, как выглядим мы: большинство в ватниках; если и было на ком-то что-нибудь приличное, то после дезинфекции в Перемышле все стало неприличным. Жеваные обноски, ужасная обувь (преимущественно – разбитые валенки), вместо чемоданов – мешки, или фанерные баулы, или корзины. А с тротуаров на нас смотрят разряженные немки и немчата. Городок выглядит образцово-показательным: ни соринки, ни пылинки, асфальт как паркет, стекла, наверное, каждый день протирают замшей, в витринах всего полно – насколько можно увидеть мимоходом. Страшно и непонятно.
Нас всех поразила немецкая армия, но только сейчас, увидев Германию изнутри, я поняла, какой это опасный противник. Может быть, наивно так рассуждать, но я ведь не военный специалист. Мы с Т. еще как-то говорили, что, очевидно, Германия всем пожертвовала, чтобы создать такую армию, так ее вооружить и снабдить. А оказывается, страна выглядит так, будто сто лет не воевала. Так, по моим представлениям, может выглядеть Швейцария или Швеция. Да, трудно будет с ней справиться.
Кто-то теперь будет сообщать нам метеосводки?
27/XII-41.
Сегодня для меня великий день – в первый раз была выставлена на продажу. Хорошо хоть не голой. Тема для исследования: «Невольничьи рынки середины XX века как побочный продукт цивилизации». Мною на этот раз не заинтересовались, – видно, предложение превышало спрос. А может быть, немцы поистратились к празднику (они только что отпраздновали свое рождество) и сейчас сидят без денег. Впрочем, я не знаю, сколько стоит здесь здоровая молодая рабыня со средним образованием. Скорее всего, не так уж дорого.
Внешне это выглядело благопристойно. Нас всех выстроили на плацу, там же стоял стол с несколькими чиновниками и кучкой толкались покупатели. Солидные такие бюргеры, пожилые, с толстыми портфелями светло-коричневой кожи. На этих портфелях меня поразили какие-то необычайно добротные замки и ремни – чуть не в ладонь шириной. Видно, такая мода. А еще мода – сапоги. Сами одеты в штатское, в лыжных кепи или смешных таких шляпах с маленькими полями и шнурочками, но почти каждый – в до блеска начищенных офицерских сапогах. Наверное, подражают фронтовикам.
Сначала вызывали: «Нужен слесарь-автомеханик!»; или: «Нужны десять человек краснодеревщиков!» Но большинство из нас – девчонки моего возраста, так что ни слесарей, ни краснодеревщиков не обнаружилось. Потом спросили садовников (или огородников, я хорошо не поняла). Несколько человек вызвалось, их увели. А потом просто ходили по рядам и выбирали – кому кто понравится, это уж, видно, без нужды в квалификации, может быть – в прислуги. Я решила: в случае чего, разыграю обморок, авось покупатель не захочет иметь дело с припадочной, но пока обошлось, никто мною не заинтересовался.
Как я устала от всего этого! Через два дня – Новый год. И новое счастье (образца 1942-го).
Вернуться вовремя они, конечно, не успели. Все из-за этого раззявы Тимошкина, – рукавицу теперь потерял, сирота казанская. Главное, рукавицу эту он обшил белым лоскутом, чтобы, дескать, не демаскировало. Придумает же, черт. Теперь попробуй найди ее в снегу ночью – до утра будешь лазать. А найти надо, без рукавицы тоже не жизнь. У старшины, пока новую пару получишь, наплачешься горькими слезами, а у пленных забирать – как-то рука не подымается. Стоит перед тобой такой доходяга, бабьим платком обмотанный, и ведь знаешь, что фашист и сукин сын, и никто его сюда на мороз не звал, а все равно – как ты у него заберешь, у заразы, когда он уже и так весь поморожен...
Искали долго, переругиваясь вполголоса. Не то чтобы немец мог услышать, а просто ночью на переднем крае голос понижается сам собой. Ну, вообще-то и осторожность не мешает, – наши ходят за языками на ту сторону, а те могут явиться на эту, хотя таких случаев особенно не наблюдалось. Было тихо, немцы свое уже отпраздновали два часа назад, по берлинскому времени. Постреляли, покидали ракеты, но как-то вяло, и скоро угомонились. Конечно, им сейчас не до Нового года...
– Нашел, язьви ее! – счастливым шепотом закричал Тимошкин.
– Жаль, что скоро, – буркнул Сергей. – Давай теперь топай, и так уже...
Он был огорчен, что Новый год не удастся встретить как положено – за столом, с «наркомовскими» ста граммами в кружке. Дело в том, что он давно уже загадал: если ему удастся поздравить Таню и выпить за ее здоровье где-нибудь под крышей и – более или менее – в тишине, то тогда в сорок втором они обязательно встретятся. А если в это время будет атака, или бомбежка, или артналет, или еще какая-нибудь обычная фронтовая буза, тогда дело хуже.
В этом гадании не все было честно задумано. Атак и бомбежек в полночь обычно не случается, так что это условие должно было исполниться довольно точно. Конечно, мог быть артналет; и еще большей была вероятность того, что сам он будет в этот момент загорать где-нибудь в дозоре. Судьба всегда рада подложить человеку свинью, а на фронте особенно.
Сегодня, до последнего часа, все складывалось просто как по нотам. Крыша была обеспечена, выпивка – само собой, смениться он должен был ровно в двадцать три, и ночь обещала быть спокойной. Так нет же – подвернулся этот лопух со своей рукавицей!
– Эх, Тимошкин, Тимошкин, – сказал Сергей не оборачиваясь, слыша за спиной торопливый хруст снега и виноватое сопение. – И на что тебя мама родила?..
Всплывшая за их спинами ракета бросила на лунно-зеленоватый снег две яркие тени, они побежали как змеи, извиваясь и изламываясь на сугробах, быстро потускнели и погасли.
– Вот так вот всю ночь жгет и жгет, – сказал Тимошкин. – Добра сколько пропадает, мать честная...
– Это что, – отозвался Сергей. – Под Волоколамском, вот где до черта добра у них пропало. Техники этой горы были наворочены... и побитой, и так брошенной. Я вообще смотрю, немецкие машины ни хрена к нашим условиям не приспособлены. У танков видал какие гусеницы? Узкие, раза в полтора уже, чем у тридцатьчетверки. Удельное давление выше, вот он и проваливается.
