Георгий в некотором роде противоположность Сергея, натура импульсивная, свои суждения высказывает, не задумываясь, кто перед ним – свой брат русский офицер, или офицер – янки. Несправедливость в полку ему бросалась в глаза, недовольство он высказывал вслух. Заступился за солдата Клима Бозича, которому капрал дал пять нарядов вне очереди за опоздание в строй. По уставу внутренней службы он имел право дать только два наряда. Жалоба дошла до командира полка подполковника Стюарта. Подполковник объявленное капралом взыскание отменил, от своего имени объявил два наряда, а русского прапорщика при первой же возможности обещал наказать. По-русски эта угроза выглядела так: не суйся со своим уставом в чужой монастырь.
И Сергей Самойло ему по-дружески посоветовал:
– Мы же договорились: в чужие дела не вмешиваться – у них своя жизнь, у нас – своя.
И тут Георгий не сдержал себя:
– А зачем они вмешиваются в наши дела? Мы им помогаем? Помогаем.
– Чем?
– По всей вероятности, грабить Россию.
– Вот и молчи… – предостерег товарищ и добавил: – Целее будешь.
Насонов был родом из Обозерской, небольшой таежной деревеньки, затерявшейся среди озер европейского Севера. Деревенька превратилась в большой рабочий поселок благодаря недавно построенной железной дороге, давшей новую жизнь западным районам Архангельской губернии.
Отец Насонова мелкий предприниматель, он, как и кровный отец Сергея, владел лесопильным заводом с десятком рабочих, набранных из бывших ссыльных. Здесь они отбыли срок за участие в забастовках. Считались политическими, себя с гордостью называли питерцами. В большинстве это были металлисты, даже после амнистии их обратно в город на Неве не пустили. В тайге они обзавелись семьями, предприниматели дали им работу. Они и здесь представляли для властей опасность. На несправедливости отвечали протестами. Все это были заводские рабочие, старожилы называли их «парями».
«А паря-то с моей дочкой дролится» – это значит, скоро свадьба, дочь охотника выйдет замуж за рабочего-заводчанина, будет жить в поселке, где есть лесопильный завод.
К 1914 году в Архангельской губернии, по официальной статистике, было 1400 лесопильных заводов. Порты Архангельска и Онеги загромождались штабелями пиломатериалов. До ледостава в Белом море их спешили вывезти в Европу.
Война тормозила торговлю, но грабить Россию не мешала, наоборот, помогала всячески. Это понимали русские люди, болевшие за Отечество. Многие из них интуитивно чувствовали, что надо войну заканчивать, заявить иностранным грабителям: прекращайте нас грабить! Мы тоже люди. А люди терпят до поры до времени, потом взрываются, а когда взорвутся, не жди пощады. Добрый человек на зло отвечает ненавистью.
На митингах об этом уже говорили открыто. В рабочих поселках с остановленными лесопильными заводами, с пустыми магазинными прилавками, с не отоваренными карточками на хлеб. Уже нередко совпадали стремления русских рабочих и русских предпринимателей.
Бросалось в глаза засилье иностранцев. Об этом тоже говорили, но с оглядкой.
Подала свой голос и русская армия. Никто уже не отрицал, что весомое только то слово, которое подкреплено силой. Но его до поры до времени не слышно, потому что оно живет в повседневной будничной работе.
– Георгий Насонов – надежный товарищ, – сказал Сергей Самойло отцу-генералу. – Если для тебя будет срочная ценная информация, а я лично не смогу передать, за меня это сделает Жора. Его полк дислоцируется в Обозерской. Отсюда ему проще переходить линию фронта. Только надо определиться с паролем.
Генерал предложил пароль, проще которого не придумаешь: перебитый надвое плоский камушек с Ваймуги, при ударе по нему сталью дает обильную искру. На фронте это огниво заменяет спички. Половину камушка генерал оставил у себя, другую половину передал Сергею.
– Меня найти ему будет просто.
Этим паролем Георгий пользовался несколько раз. При обыске, завернутый в трут, камень не вызывал подозрений. Вся информация находилась в голове. Так его учили и на курсах в Филадельфии. Какую-то информацию он приносил и двойнику Миллера, вся она была согласована с Александром Александровичем. Раскрывать Насонова перед работниками штаба завесы он остерегался. Ведь у Миллера были и другие агенты, которые добросовестно работали на белых. Данные Насонова перепроверяли. Все должно было сходиться один к одному.
Да и сам генерал Самойло был под наблюдением с двух сторон: агенты Миллера, принятые на воинскую служу как военспецы, к нему присматривались, считай, с февраля 1918 года, то есть с первого дня службы в Красной армии. Интерес к нему усилился, когда ему нанес визит капитан Самойло. Никто их разговора не слышал. Приемный сын передал ему на словах предложение своего непосредственного начальника в стане Белой армии: тайно работать на Белую армию и на союзников-американцев. Президент Вудро Вильсон пообещал ежемесячно выплачивать русским генералам, поступивших на службу в Красную армию, денежное довольствие по чину генерал-майора армии США при условии, что они работают на Соединенные Штаты.
Генерал Самойло не возмутился и не удивился. С подобным предложением через своих агентов к нему уже обращался адмирал Колчак.
– А как бы ты поступил на моем месте? – спросил он Сергея и пристально взглянул ему в глаза.
Капитан Самойло не ожидал такого вопроса. Он предполагал, что генерал в числе самых первых добровольцев Красной армии с негодованием отвергнет предложение своего бывшего товарища, учившихся в стенах одной академии, готовивших убежденных офицеров-монархистов.
Но генерал не ответил, а спросил. Надо было говорить свое веское слово. Крепкая армия, как известно, пустословия не терпит. Она может отмолчаться. Да! Это время на раздумья, когда принимаются решения, что могут повлиять на судьбу Отечества.
– Не знаю, – ответил тогда Сергей. – Раньше не задумывался. А вот меня твой товарищ окунул в болото. Я ему поверил. Он спасает империю. Но империи, они, оказывается, разные по содержанию. И наша Российская империя нуждается в смене содержания. А какое оно будет – будущее покажет… Так что, батя, не знаю…
– А я знаю, – решительно произнес генерал, как перед боем отдают приказ на открытие огня.
И процитировал стихи, по всей вероятности, собственного сочинения:
Быть верным нашим помыслам высоким,
И верить совести, как высшему суду.
А коль случится, то в бою жестоком
С Россией вместе разделить судьбу.
Елизар Захарович догадывался, что друг его дочери, прапорщик Георгий Насонов, человек загадочный, но не опасный. При нем можно откровенничать, он не побежит в белогвардейскую контрразведку, не донесет на родителей своей невесты.
Их уверенность подтверждалась рядом случаев, когда прапорщик, испытавший тяготы фронта, нелицеприятно высказывался о царской семье, приютившей проходимца Распутина. Он уже был навеселе (в семье Косовицыных отмечали день рождения Фроси), разговор зашел, как тогда было принято писать, о текущем моменте, о разрухе, о глупостях императора, которого охмуривал безграмотный мужик из тобольской глубинки, в порыве гнева восклицал: «Кончаются Романовы – начинается Россия». Будущего зятя урезонивала Фросина мать – Людмила Васильевна:
– Георгий Савельевич, да разве такое можно прапорщику? С вас могут и погоны снять.
– Я сам сниму, но служить Распутину…
– Жора, ты же не на митинге, – мягко напоминала Фрося. Она – копия отца – слушала друга, была с ним согласна. Но зачем за праздничным столом, в семейном кругу, митинговать? По взгляду отца она видела, что и отец разделяет благородный гнев фронтового прапорщика.
«Встретились родственные души», – заключила Фрося. Одним словом, ее кавалер нравился родителям.
Она была счастлива и не очень задумывалась, что ждет ее впереди, когда она выйдет замуж за такого мятежного человека, каким был Георгий Насонов. Из слов ее сослуживца и друга она знала, что солдаты любили своего прапорщика, офицера огневого взвода. Он не отсиживался в теплой землянке, когда надо было срочно менять огневую позицию, когда батарею уже засек вражеский корректировщик и с рассветом над ней зависнет дирижабль (с дирижабля немцы бомбили с ювелирной точностью). Осень, дождь, лошади по брюхо вязнут в болотной жиже, под кнутами ездовых рвут постромки. Люди помогают лошадям, и с солдатами прапорщик как номер расчета…
Прапорщик Насонов умел заботиться о подчиненных. Он следил, чтоб они были накормлены, одеты и обуты, больным и раненым своевременно была оказана помощь.
Он не умел скрывать своих чувств, восхищался и негодовал, если человек того заслуживал. Своей открытостью наживал себе врагов, но и приобретал друзей, верных, искренних. Он обладал удивительной способностью безошибочно угадывать, кто есть кто.
