— Шире шаг, — зло зашипел он на направляющих. — А ну прибавили ходу, черти! Или будете у меня в первой попавшейся сортирной яме дневать!
Группа, не слишком удаляясь от Курчалоя, обходила село с юга, ходко продвигаясь по зарослям густого молодого подлеска, постепенно поднимаясь все выше и выше. Наклон окружающей местности поначалу был совсем незаметным, но вскоре уже ощутимо пошел вверх, распарено запыхтели, цепляясь за корявые гнутые древесные стволы бойцы, закарабкались, тяжело оскальзываясь на покрытых мокрой травой кочках. Тяжелее всех приходилось дозорным, вынужденным кроме прочего еще и следить за окружающей местностью. Несмотря на то, что Люд заранее зная о трудности предстоящего маршрута, против обыкновения назначил дозорными в основном лучше подготовленных физически контрактников, возросшая крутизна подъема сделала свое дело. В какой-то момент из серого предутреннего тумана прямо перед основной группой вынырнули две размытые облаченные в мешковатые покрытые лохмами балахоны тени.
— Кто такие? — севшим голосом окликнул Люд, на всякий случай резко приседая и бросая к плечу автомат.
— Это мы, тащ капитан, — до боли знакомо просипели в ответ.
— Жердяй, мать твою, ты что ли?
— Да, тащ капитан, мы это… Вы просто нас нагнали, быстро слишком идете, не успеваем мы…
— Я тебе, сука, не успею сейчас! Я тебе так не успею, сидеть больно будет! — яростно зашипел Люд. — Что совсем нюх потеряли?! Вернемся, я вами, уродами, займусь, будете у меня три раза в день кроссы бегать! Вперед, кому сказал?! Уроды мамины!
Темные с неопределенными расплывающимися очертаниями фигуры, послушно растаяли в сером мареве, чтобы уже через десять минут возникнуть опять.
— Уроды, вот уроды! — хрипел Люд, раз за разом понукая выдохшихся разведчиков.
— Ну соберитесь, пацаны! Потерпите, немного совсем осталось!
Тех, кто шел в составе основной группы, тоже приходилось подгонять, а некоторых даже чуть ли не тащить на себе волоком. Морген шел замыкающим, то и дело отвешивая взбадривающие пинки и подзатыльники норовившим отстать, незаметно опуститься на землю чтобы, наконец, передохнуть солдатам. Сам он тоже изрядно запыхался и с удивлением следил за пружинисто перепрыгивающим с кочки на кочку Людом, на которого запредельная нагрузка казалось, не произвела ни малейшего впечатления. "Вот ведь конь двужильный! — с некоторой завистью думал капитан. — Прет как заведенный, хоть бы что ему!" Моргенштейн ошибался, крутой подъем тяжело давался и Люду, просто он считал ниже своего командирского достоинства выставлять на всеобщее обозрение подчиненных собственную слабость, от того терпел, до хруста сжимал зубы, чувствуя как струйками течет по спине пот, как мышцы наливаются тупой ноющей тяжестью предельного напряжения заставлял себя идти вперед. Шаг, еще шаг, теперь еще и еще один…
Наконец они, задыхаясь, обливаясь потом и пошатываясь от усталости, вывалились на относительно ровную площадку, за которой совсем рядом, рукой подать виднелся новый подъем.
— Стой! — еле ворочая непослушным языком, выдохнул Люд.
Это долгожданное слово еле прошелестело в накрывшей предгорья предрассветной тишине и все же его услышали все, почувствовали кожей, шестым чувством, подсознанием. Осели на каменистую землю как подрубленные, там же где стояли, не слишком разбираясь камни под ними, древесные корни или мягкая трава. Сейчас большого значения это не имело, лишь бы дать отдых натруженным ногам, облокотиться рюкзаком о твердую опору, разгрузить натертые плечи и блаженно дышать полной грудью отплевываясь поднимающейся из траченных никотином легких зеленовато-бурой слизью.
— Эй, чересчур там не расслабляться! Дозорные фишку рубят, остальным перемотать портянки, подтянуть ремни, поправить снаряжение. Не спать там, я сказал! Кто это уже приложился?! На дембеле будешь спать, парень, под бабьими сиськами! А здесь глаза разуй и делай что сказано, понял меня? Нет?! Немец, сюда ко мне подходи, обсудим кое-что…
Превозмогая боль в натруженных непривычной ходьбой по предгорьям ногах, Морген поднялся и, стараясь двигаться прямо и ровно, проковылял к командиру. Тот уже деловито расстелил извлеченную из полевой сумки карту и внимательно изучал ее, подсвечивая китайским фонариком. Первый солнечный луч острым клинком пробил горизонт на востоке, ярко сверкнул, преломляясь от облаков.
— Успели, — неожиданно мягко протянул Люд, глядя на встающее солнце. — Красиво-то как, Немец… Ты посмотри только, ничего нет красивее восхода в горах… Разве что восход на море… Но там он просто другой, не лучше, не хуже…
Морген удивленно глянул на расслабившееся, растерявшее вдруг куда-то все жесткие линии и складки лицо командира, и, поймав этот взгляд, Люд смущенно хмыкнул, тряхнул головой, разгоняя наваждение, становясь прежним: злым, жестким и насмешливым.
— Садись, чего застыл. Или привык в кабинетах задачи стоя получать? Так мы не в штабе, а в поле, про строевой устав на время забыть можешь…
Морген передернул плечами и сел, он даже не обиделся на опять всунутую в разговоре шпильку об уставниках и паркетных вояках, Люд постоянно доставал его этим. Но за то мгновение, когда командир, забыв о необходимости держать имидж крутого вояки, любовался восходом, Морген мог простить ему очень многое. Впервые за время их знакомства в чертах Люда проглянуло что-то настоящее, человеческое и трогательное не соответствующее старательно культивируемому повседневному облику.
— Значит, смотри, — пытаясь справиться со смущением, Люд говорил нарочито грубовато. — Внизу, прямо под нами южная окраина Курчалоя. Отсюда она как на ладони, видишь? Теперь обрати внимание вот на ту улочку, да, на ту, третью от трассы. Нашел? Хорошо. По правой стороне видишь дом с крытой железом крышей, там еще сад вокруг. Так вот. Этот дом и есть цель нашего выхода. Проживают в нем некие Талалаевы. Мужик призывного возраста там один, зовется Ахмед, бывший боевик, сейчас больше по горам не скачет, потому что поймал как-то пулю в колено и теперь изрядно охромел. Зато его младший брат Апти вовсю партизанит, и, говорят, даже близко знаком с самим Хаттабом, врут, поди, но все может быть. Кроме того в доме обитают две женщины: их мать и жена Ахмеда, а также целая куча молодых чеченят общим числом четыре штуки — Ахмедовы братья и сестры. Плодятся, суки, что твои кролики. Судьба отца братьев неизвестна, предположительно погиб в боях 96-го года в Грозном. Вот такая вот семейка. И все бы хорошо, но только один из наших источников стуканул недавно, что Апти крутится здесь поблизости, да не один, а как минимум вдвоем с весьма темным арабом. Наемник вернее всего, а это уже действительно пахнет Хаттабом, сечешь? Так вот эти веселые ребятишки навестили ночью нашего агента и вымогали у него двадцать тысяч долларов на священную войну с неверными. И самое интересное собранные деньги агент должен передать брату Апти — никогда не покидающему села инвалиду Ахмеду. А это что означает, студент?
— Что за деньгами Апти зайдет сам. Заодно и дома в гостях побывает. И араба, глядишь, с собой прихватит, поесть домашнего, помыться, выспаться на кровати под крышей…
— Соображаешь, — довольно улыбнулся Люд. — Агент, конечно, прибежал, выпучив глаза, к нам. Негде ему такие деньги раздобыть. А не добудешь, могут и убить. Мало что ли примеров… Срок передачи денег сегодня. Я этому парнишке на всякий случай отслюнил из личных запасов двадцать тысяч, ближе к обеду он должен их занести Ахмеду. Тот уже не знаю как, но маякнет Апти, что рыбка клюнула и можно приходить за уловом, ну а мы, понятно, тут как тут. Цап-царап! Попалась мышка! Что ты на меня так уставился? Нормальный, по-моему, план…
— План-то нормальный, — медленно выговорил Морген, удивленно качая головой. — Другое ненормально…
— Что еще? — забеспокоился Люд, неужели где-то запарился, упустил какую-нибудь важную деталь, которую слету срубил новичок?
— Двадцать штук баксов! Что же еще?! Ты вот так вот запросто вынул из кармана и отдал агенту двадцать кусков?! Да откуда они у тебя вообще взялись?!
— Ах, это, — Люд облегченно вздохнул и хитро ухмыльнулся. — Ну не из кармана, конечно… Двадцать кусков — это солидная пачка, не во всякий карман влезет! Я их в подсумке носил, вместо одного магазина…
— Да откуда они у тебя вообще взялись?! — не выдержав, прервал его Морген.
— Расслабься ты, — хлопнул его по плечу Люд. — Мы полгода назад в Автурах подпольную типографию накрыли, они как раз баксы печатали. Ну, я и прихватил тысяч сто для подобных случаев. Они качества дерьмового до ужаса. Но для местных обезьян годятся. Они же дикие, настоящих долларов сроду не видели. Что вы зубы сушите, черти? А ну отставить смеяться над начальством!
— Ты извиняй, Люд, — все еще вздрагивая от с трудом сдерживаемого смеха шепотом выговорил Коготь. — Но ты таким макаром это завернул, такую морду скроил! "Они же дикие, настоящих долларов сроду не видали!" Будто сам только и делаешь, что с утра до вечера баксы тасуешь.
