И вдруг...
С правой стороны из густых зарослей кустарника в упор на плотно идущую головную заставу обрушился сплошной шквал пулеметного и автоматного огня, посыпались гранаты. Никто не только не успел опомниться или предпринять что-либо — некоторые не повернули головы навстречу смерти, а иные даже не услышали выстрелов.
Немногие, уцелевшие от первых вражеских пуль, бросились врассыпную, устремились в лес. Но попали под двойной автоматно-пулеметный обстрел: с противоположной стороны открыла встречный огонь другая группа гитлеровцев.
Кони, запряженные в сорокапятимиллиметровую пушку, были подорваны гранатами. Еще живые, они дико кричали и бились в постромках, в предсмертной агонии нанося удары друг другу и обильно расплескивая кровь по всей ширине асфальта.
Из кустов выскочили эсэсовцы. Они с остервенением добивали раненых, стреляли даже в убитых. Несколько гитлеровцев окружили пушку, отцепили ее от передка. Передок столкнули в канаву, а раздвинутые станины пушки подвели вплотную к лошадиным трупам, употребив их вместо упора при стрельбе.
Самый бой, вернее, расправа над десятками людей заняла, вероятно, менее десяти минут.
Основная колонна полка, как только впереди послышалась стрельба, броском рванулась к месту боя, на ходу развертываясь в боевой порядок. Из леса навстречу цепи бежал солдат. Когда приблизился, в нем узнали Жаринова. Гимнастерка разодрана в клочья, лицо и руки окровавлены. Он упал, не дотянув несколько шагов до бегущего навстречу Батова. Опершись на руку, Жаринов показал автоматом в сторону леса, с трудом выговорил:
— Т-там — смерть!
В это время один за другим на дороге и возле нее стали рваться снаряды. Это стреляли эсэсовцы из нашей сорокапятимиллиметровой пушки. Они уже заняли оборону параллельно изгибу дороги, расставили свои силы и ждали подхода полка. Но с артиллерийским огнем они просчитались, потому что вся боевая часть колонны броском проскочила вперед и ушла от огня. А тылы полка еще не подошли к этому месту и, встретив огонь, остановились, у гитлеровцев совсем не было корректировщика, или он сбежал: их «слепой» огонь не причинил наступающим никакого вреда.
Взвод Батова, продравшись через лес, где между старыми соснами теснились густые заросли цепкого кустарника, вышел к дороге. В нескольких десятках метров угрожающе зияла черным отверстием ствола пушка, но она молчала. Под ней обосновались фашистские пулеметчики и без передышки поливали цепь наступающих.
Оспин стрелял длинными очередями до тех пор, пока его пулемет не замолчал от резкого удара.
Немецкая пуля прорвала ось пулеметных катков, от удара оборвалась шейка гильзы и застряла в патроннике. Это был пулемет системы Горюнова.
— На походе хорош, легок, — ворчал Оспин, вновь и вновь загоняя патроны в патронник и пытаясь таким способом вытащить застрявшую там шейку гильзы, — а в бою, что принцесса, — не тронь!
— И в бою не плох, — возразил Батов, — пока пуля не коснется.
Мысли взводного метались в поисках выхода. Он вспомнил, что видел извлекатель в сумке у Седых, и во что бы то ни стало решил разыскать ротного. Бывает, что и на патроне вытащится обрывок гильзы, а чаще всего еще больше забивается.
Оспин разрядил уже пол-ленты, а сделать ничего не смог.
— Сейчас я принесу извлекатель! — крикнул Батов на ходу ничего не понявшему Оспину и перебежками пустился на левый фланг, где должен был находиться Седых.
Он совсем не думал тогда, правильно ли поступает, оставив взвод, или неправильно. Им овладело единственное желание: заставить пулемет работать.
Командира роты Батов нашел скоро, но сколько тот ни шарил по карманам — не нашел извлекателя.
— Да ведь был же, был, черт бы его побрал! — ругался Седых. — Вчера он мне в руки попадался. Месяца три с собой таскал. Нету! Хватись, так во всем полку такой штуки не сыщешь, — развел он руками. — Разве что на полковом пункте боепитания, у оружейников...
Но Батов не дослушал его. Он без перебежек, в рост понесся за поворот дороги, так как еще во время разговора с ротным заметил в лесу привязанного к дереву коня, пугливо метавшегося за сосной метрах в ста двадцати от них. В какие-то доли секунды в голове составился план, показавшийся Батову единственно верным.
Он развязал повод, вскочил на шарахнувшегося коня, сдернул с головы пилотку, чтобы не слетела, сунул в карман.
— Сто-ой! Стой, подлец! — закричал Крюков, только теперь увидевший Батова. — Дезерти-ир! Пристрелю!
И он, действительно, выстрелил вслед Батову, но тот уже выскочил из леса и вихрем летел по полю, прижимаясь к гриве коня. Возможно, Батов не решился бы на такой поступок, если бы знал, чей это конь. А когда вскочил в седло и услышал вопли Крюкова, им овладел дух бесшабашного отчаянного лихачества. Он слышал и выстрел. Но только в тишине одиночный выстрел может испугать. А в такой трескотне на выстрел, если он не задел, можно не обращать внимания.
Не прошло и десяти минут, как Батов вернулся на то же место, где взял коня. Майор Крюков встретил его самой расписной бранью, схватил за рукав и, удерживая, допытывал, куда и зачем ездил на его коне лейтенант. Односложные ответы его не удовлетворяли. Крюков не верил ни единому слову насчет какого-то извлекателя.
— Кто ты, наконец, — завизжал Крюков, — шпион или дезертир?!
Батов очень торопился и не выдержал. На какое-то мгновение он потерял равновесие духа. В глазах замелькали те самые беспощадные бесики, что управляют человеком без участия разума. И взмахнул рукой как будто для того, чтобы освободить ее от Крюкова, но обнаружил, что тот почему-то уже валяется на земле.
— Из-звините, товарищ майор, — сквозь зубы выговорил Батов, начиная соображать, что действия его заходят слишком далеко. Но и теперь остановить себя не мог. С силой схватил Крюкова за гимнастерку на груди, так что затрещали швы. Поставив его, как куклу, на ноги и, не отпуская, сказал как можно спокойнее:
— Идемте к пулемету. Там я вам все объясню. У меня нет времени. — Посмотрел сверлящим взглядом на перетрусившего Крюкова и повел его за собой.
Но у Крюкова никакой охоты идти не было. Он упирался и отчаянно пытался высвободиться.
— Вы ответите, вы пожалеете... — негромко лепетал Крюков побледневшими губами.
Батов разжал затекшую руку и бросился к взводу.
Крюков негодовал. Раскрасневшийся и разъяренный таким отношением младшего командира, он огляделся — не видел ли кто-нибудь этой унизительной сцены, — поблизости никого не было.
Нет, такого Крюков не мог простить этому выскочке. А командир полка гладит Батова по головке. Звание повысил! Не посмотрел, что тот от трибунала случайно увернулся.
Ротозеи! Никто не хочет видеть опасности в том, что делает Батов. Куда его черт носил сейчас? Ведь если разобраться, может, и засада эта организована не без его участия.
Жалко, что не попал, за дезертира бы схоронили...
...За время отсутствия Батова Боже-Мой с третьего раза накрыл гранатой фашистского пулеметчика за придорожной канавой.
Достать извлекателем оборванную гильзу из патронника — минутное дело. Батов зарядил пулемет, прихватил коробку с лентой и, прячась за щит, на четвереньках начал толкать пулемет впереди себя. Через несколько метров он остановился, дал очередь под пушку и снова — вперед.
— Товарищ лейтенант!. Товарищ лейтенант! — кричал Боже-Мой. — Куда ты?
— Что вы делаете?! — возмущался Оспин.
Но Батов не оглядывался. Он уже перебрался за канаву и находился на ровной, как стол, дороге. Вдруг ощутил, что сзади кто-то задел за ногу. Оглянулся. Это Боже-Мой, разгадав замысел командира, сорвал с соседнего пулемета щит, повернул его верхней стороной вниз и, двигая впереди себя по дороге, пополз за взводным.
— Давай коробку-то сюда, товарищ лейтенант, — потребовал он, когда поравнялся. — Ложись ниже: чиркнет ведь по спине-то!
— Нельзя мне ложиться — из-под низу возьмет. Понял?
Теперь они вдвоем ползли прямо на пушку. Когда до нее осталось метров пятнадцать-двадцать, остановились, чтобы дать очередь. С тыла не только солдаты взвода, но и соседи помогали огнем, оберегали их с флангов. Батов хлестнул очередью, а Боже-Мой, лежа на боку, метнул гранату. Фашист замолчал, и они поспешили под пушку. Тут же послышалось дружное «ура». Немцы пустились наутек.
— Дураки мы, товарищ лейтенант, — объявил Боже-Мой, поднимаясь в рост.
— Это почему же?
— А пошто на рожон лезли! Они все вон и так бегут.
Он не придавал значения тому, что именно их поступок намного ускорил развязку.
Эсэсовцы метнулись за поворот дороги, там у них, оказывается, стояли грузовики с работающими моторами. Шоферы сидели на своих местах и только ждали сигнала к движению.
Солдаты взвода Батова, прочесывая лес, шли слева от дороги.
