Немцы из кожи лезли, чтобы оттеснить советские батальоны за Шпрее.
Последний вопль отчаяния – и последняя операция люфтваффе в небе над Берлином: за день до событий у рейхстага на аэродроме Темпельхоф, еще не занятом советскими войсками, высадились 600 восемнадцатилетних мальчишек – курсантов военно-морского училища Ростока. Походным строем они прошли пять километров до рейхсканцелярии через горящий Берлин. Там их выстроили перед бункером, и трясущийся от страха Гитлер произнес свою последнюю пламенную речь: о том, что пацаны – герои и последняя надежда нации. Для Германии настал трудный час. Но это временные трудности. Нужно-то всего лишь сбросить в Шпрее небольшую горстку русских, прорвавшихся к Кенигплац. И продержаться – совсем недолго, поскольку вот-вот прибудет оружие возмездия мощной разрушительной силы, прилетят самолеты, и с триумфом войдет в Берлин армия Венка, которая погонит русских обратно до Москвы. Гитлер после этого ушел, приковылял Геббельс и произнес вторую пламенную речь – для закрепления усвоенного материала. Он распинался долго и витиевато: развивал идеи фюрера о спасительном оружии, о нереализованном потенциале немцев и слабости большевиков. «Весь мир еще узнает силу фюрера!» – пафосно восклицал невзрачный уродец. В заключение он обозвал мальчишек из Ростока «батальоном СС особого назначения» и приказал немедленно отправляться. Самое страшное, что мальчишки верили ораторам – в этой вере было что-то мистическое, сверхъестественное, религиозное, а не жизненное. Колонны курсантов в парадных черных бушлатах и расклешенных брюках промаршировали к рейхстагу, вырыли траншеи и стали ждать. К рассвету они бросились в атаку.
Едва ли они действительно могли прорваться. Что такое шестьсот мальчишек? Но выглядело это эффектно… и как-то щемяще. Под покровом темноты из кварталов на юго-востоке от швейцарского посольства повалила масса солдат. Атака была внезапной, и поначалу советские бойцы растерялись. Курсанты растекались между домами, неистово палили из автоматов и бесстрашно рвались в бой. Пули градом стучали по стенам и асфальту. Они считали, что за несколько минут прорвутся к мосту Мольтке, отрежут русских от основных сил и устроят невиданное побоище. Однако русские командиры уже насмотрелись всякого и были готовы к любым неожиданностям. Стрелковые роты, засевшие в посольстве Швейцарии, в здании МВД, бросились на улицу; солдаты открывали огонь, включались минометы, орудия прямой наводки, успевшие переправиться на южный берег Шпрее…
Бой продолжался несколько минут. Шквал огня накрыл наступающие колонны. Курсанты валились гроздьями – более сотни полегло в первую же минуту боя. Такому же количеству удалось откатиться в траншеи у рейхстага, остальных зажали в клещи и уничтожали методично, пока пацаны не бросили оружие. Три сотни курсантов попали в плен – это был лучший для них выход. Растерянные, перепуганные – пять минут назад они мнили себя спасителями рейха, а сейчас их пожирал страх, они жались друг к другу, с ужасом смотрели на солдат в чужой форме, расстреливавших каждого, кто не соглашался бросать оружие…
– Не могу по ним стрелять, – морщился Бугаенко, опуская автомат. – Задурили парням головы, вырастили из них каких-то монстров…
Пленные тянулись в тыл нескончаемыми колоннами. Временами не хватало солдат для конвоя, и тогда назначали старших среди военнопленных – те должны были следить за порядком, – и деморализованные вояки двигались в советский тыл «самоходом». По дороге многие переодевались в гражданскую одежду, сбегали, пытались затеряться среди мирных жителей…
Помпезный купол рейхстага возвышался в полукилометре от моста Мольтке. Лежащую перед ним Кенигсплац озаряли разрывы снарядов и трассирующие пули. Вся она была изранена воронками от снарядов, усеяна противотанковыми ежами, изрыта траншеями, завалена обрывками колючей проволоки и обугленными деревьями. В рейхстаге был укреплен каждый метр пространства. Окна и двери заложены кирпичом – чернели лишь амбразуры для стрельбы. С севера на юг всю площадь пересекал глубокий ров, заполненный водой, – во время бомбежки разрушился подземный тоннель, и его затопили воды Шпрее. Между рвом и рейхстагом петляли траншеи, ходы сообщений. Засевших в здании эсэсовцев поддерживали танки и штурмовые орудия, расположенные в парке Тиргартен и у Бранденбургских ворот. Район рейхстага защищал отборный пятитысячный гарнизон.
В первой атаке, предпринятой утром тридцатого апреля, остатки штрафного батальона не участвовали – регулярные части рвались в бой, честолюбие гнало офицеров, каждый хотел быть первым. Капитан Кузин не получил приказа, а путаться под ногами у штурмовых колонн было глупо. Бойцы, окопавшиеся у здания МВД, с тоской взирали на неуклюжие потуги и в полный голос ругались. Словно наблюдали за футбольным матчем, болели за нерадивую команду. Колонны штурмующих устремились через площадь. Их накрыл ураганный огонь, прижал к земле. Взвились огненные смерчи, вздыбились фонтаны земли. Дым и пыль поднялись до самой крыши рейхстага. Плотная мгла пропитала воздух. В атаку бросились еще два стрелковых батальона, но и их накрыло. Ураганный огонь велся не только от рейхстага, но и от здания «Кроль-опера», расположенного на западной стороне площади. Атакующие попали под перекрестный огонь, отползали, погибали. Дым от разрывов снарядов застилал все небо. Прибывшая 207-я стрелковая дивизия бросилась на штурм «Кроль-оперы» и ближайших зданий.
Чтобы поддержать пехоту, через Шпрее спешно переправлялись танки, самоходные установки… Артиллерия открыла беглый огонь по рейхстагу, по театру, по батареям у Бранденбургских ворот. Воодушевленная пехота вновь пошла в атаку, кому-то удалось добежать до рва с водой. Но огненный шквал снова смешал людей с землей. Теперь палили зенитные орудия, расположенные на башне у зоопарка, – стреляли с расстояния двух километров! Войска откатывались, не выдерживая огня, и вновь по рейхстагу долбила советская артиллерия. Тяжелые гаубицы, «катюши»…
Здание рейхстага было построено полвека назад – с особым тщанием, на века, из мощных каменных блоков. Оно выдерживало канонаду, но не могло стоять вечно. Оно уже превращалось в дымящийся призрак с выщербленными колоннами и прокопченным куполом…
В районе полудня в расположение штрафников прибыл шатающийся от усталости статный офицер. Пробежал, пригнувшись, по осыпающимся ходам сообщений, стащил с потной головы каску. Молодой, почти мальчишка – и уже капитан.
– Капитан Неустроев, – сунул руку Кузину. – Командир 1-го батальона 756-го стрелкового полка. Пойдете с нами, капитан. Батальон понес большие потери, каждый человек для нас – просто сокровище. Сколько у вас осталось? Устроит, – кивнул офицер, выслушав неутешительные цифры. – Пойдем через главный вход. Надеюсь, не повторится такого конфуза, – он выразительно кивнул на дымящуюся площадь, – и артиллеристы основательно поработают перед атакой. Поспешите, капитан, передислоцируйте своих людей поближе к нашему батальону…
Саперы укрепили пострадавший мост – теперь он мог держать тяжелую технику. Артиллерия устремилась на южный берег Шпрее. Орудия нацеливались на рейхстаг. Свободного и безопасного пространства для техники уже не оставалось, часть артиллерии, сняв со станин, затащили на второй этаж «дома Гиммлера». Девяносто орудий стояли, готовые к бою. Рассредоточивались стрелковые подразделения. Части 207-й стрелковой дивизии подавили огневые точки у «Кроль-опера» и блокировали гарнизон театра – чем облегчили штурм рейхстага. Разразилась артподготовка – все орудия начали стрелять одновременно. Палили пушки из кварталов севернее Шпрее, стреляла 23-я танковая бригада. Все пространство вокруг рейхстага окутал пороховой дым.
– Ну что, мужики, подсобим неумехам Неустроева? – выкрикнул капитан Кузин, передергивая затвор автомата. – Ведь ни хрена они без нас не возьмут рейхстаг!
– Странно, – почесал сантиметровую щетину Ситников. – Чем больше мы тут трюхаемся, чем меньше нас остается, тем сильнее хочется жить… К чему бы это, парни? Сентиментальным становлюсь?
И снова Максим бежал с остальными, орал что-то «личное» во всеобщем разнузданном хоре, перепрыгивал через препятствия, стрелял короткими очередями. Штрафники с ходу преодолели ров, заполненный водой – по трубам, по железным балкам, – и с ревом набросились на фашистов, засевших в окопах. Дрались и те и другие с какой-то первобытной жестокостью. Немцы не сдавались, предпочитали умереть.
Порядка семидесяти эсэсовцев, умудрившись сформировать ударную группу, кинулись в контратаку. Демарш был внезапным, дерзким, отчаянным – бойцы в авангарде дрогнули, повернули вспять. Фашисты наседали, лезли, швыряя гранаты, орали что-то грозное. Максим пятился в общей массе. Он перекатился за бруствер, нырнул в воронку от снаряда. Грохот взрывов доконал его: Коренич впервые почувствовал, что не выдерживает, еще мгновение – и у него лопнут барабанные перепонки. Максим уткнулся носом в землю, зажал уши… Ударили пулеметы на флангах – они скосили неприятеля, и через мгновение вся траншея была завалена телами.
