Было созвано совещание командиров отрядов и групп. Доложив об обстановке в городе, о случаях нарушения воинской дисциплины на сборном пункте, Рябов внес предложение слить отряды и группы в одно воинское подразделение. Это предложение было поддержано единогласно. Был сформирован батальон.
Сразу после совещания весь личный состав батальона выстроился на площади перед зданием гимназии. Начальник штабы Кулаков зачитал приказ о введении нового распорядка дня.
— Пока еще неизвестно, когда мы вернемся домой, — заговорил Рябов. — Война не кончилась, и в любую минуту мы должны быть готовыми ко всяким неожиданностям…
Он прошелся вдоль строя, всматриваясь в лица партизан, и продолжал:
— Мне бы хотелось напомнить вам, что теперь, когда мы собрались в одном месте, когда мы — это определенный контингент советских людей на чужой земле, мы особенно приметны, каждый наш шаг на виду. Помните это и высоко несите звание и достоинство советского человека. С завтрашнего дня вводятся регулярные занятия, станем жить по новому распорядку дня.
* * *
На следующий день, в шесть часов утра, над сборным пунктом звонко пела труба. На площадку выбегали голые по пояс партизаны. День начался с физзарядки. После завтрака политруки провели в подразделениях политинформации и тут же приступили к изучению материальной части оружия и строевой подготовке.
Днем занятия, а вечером обсуждение сводок с фронтов, просмотр кинокартин. Среди партизан выявилось немало певцов, музыкантов, танцоров, чтецов. Вскоре концерты самодеятельных артистов заинтересовали не только тех, кто был на сборном пункте, но и многочисленных гостей: французов, английских и американских солдат и офицеров. Постепенно в жизни партизан появилась некоторая устойчивость, стал вырабатываться определенный ритм. И если бы не чужбина, не война, которая полыхала где-то рядом, можно было бы подумать, что на сборном пункте собрались призывники, с которыми ведется обычная военная подготовка.
Этот день начался, как и многие другие. С утра в подразделениях прошли политинформации. Дежурный по части отправился в киоск за свежими газетами. Назад вернулся взволнованный:
— Товарищ лейтенант, посмотрите, что пишет «Либерте» !{25}
Рябов взял газету и тут же его взгляд задержался на середине страницы, где был помещен портрет Василия Порика в профиль. Под портретом — броский заголовок: «Он погиб ради того, чтобы жила Франция — лейтенант Василий Порик — герой Красной Армии».
На этой странице участники Сопротивления делились своими воспоминаниями о встречах с Пориком, рассказывали о его мужестве и отваге.
К этому времени Галине Томченко — боевой соратнице Порика, удалось разыскать его останки в так называемой «яме расстрелянных», неподалеку от крепости Сен-Никез. Русские партизаны решили перенести прах Порика в Энен-Льетар, где он воевал. В этом их поддержало руководство Сопротивления департамента. Французы, в свою очередь, захотели перезахоронить на новое место прах еще троих франтиреров.
На торжественную церемонию съехалось много гостей из разных уголков страны, прибыл уполномоченный компартии департамента Па-де-Кале Андре Пьеррар {26}. На траурном митинге ораторы взволнованно говорили о решающей роли СССР в разгроме фашизма, о русских партизанах, воевавших на французской земле, о героизме Порика. А когда все разошлись, Рябов не спеша зашагал по кладбищу. Могилы тут тянулись в шахматном порядке, чистые, опрятные. На надгробных белых плитах можно было прочесть надписи на французском, английском, других языках. В них было много торжественности, порой выспренности.
В одном месте на плите ему бросилась в глаза изъеденная дождями надпись на русском языке: «Рядовой П. В. Карпов». Чуть ниже: «Солдату 1918 года, защитнику России». Это были те, кого в обмен на оружие в начале 1916 года правительство царской России отправило на германо-французский фронт в составе так называемого «Русского экспедиционного корпуса». А вот еще русские фамилии: Полунин, Трунов.
Он еще задержался возле мраморной плиты на могиле Порика {27}.
Рябов долго задумчиво стоял возле плиты, а потом быстро зашагал на сборный пункт.
* * *
У крыльца главного здания стоял старенький, видавший виды двухместный «рено». «Видимо, гость», — решил он. Дежурный с таинственным видом провел его в одну из комнат, где собрались почти все молодые бойцы фреванского отряда. В правом углу в окружении их сидели Андрей и Жанет. Увидев Рябова, Андрей соскочил со своего места, смущенно переминаясь с ноги на ногу, пробормотал:
— Вот, вернулся, товарищ лейтенант.
— Эх ты, Андрей, Андрей, — улыбнулся Николай, — разве так докладывают командиру? Ты должен был сказать: «Товарищ лейтенант, посла излечения прибыл для прохождения службы!»
— Как здоровье, Андрей? — спросил Рябов.
— Спасибо, почти хорошо!
— Это все Жанет, это ее благодарить надо, — вновь вставил Николай и посмотрел на девушку. Он был рад встрече с другом, возбужден, говорил, говорил, никак не мог остановиться.
— Вот приглашаем ее поехать к нам на Родину, товарищ лейтенант, — продолжал Николай. — У нее доброе сердце и золотые руки. Она мечтает стать врачом. Жанет, окруженная всеобщим вниманием, была смущена, сидела, опустив голову.
— А у нас есть еще гости, — шепнул Рябову дежурный. — Приехал соотечественник, один из тех, кто воевал в этих местах еще в ту войну…
В соседней комнате в кругу партизан постарше сидел пожилой мужчина, которого можно было принять за мелкого предпринимателя, если бы не руки, большие, короткопалые, натруженные руки крестьянина. «Вот и сама история», — подумал Рябов, пристально всматриваясь в лицо гостя.
Он назвался Коровиным. Чтобы увидеть соотечественников, приехал откуда-то с юга страны, и он назвал деревушку, откуда именно, но Рябов почему-то заволновался и тут же забыл ее название. Вместе с ним был мальчик лет двенадцати. Отец русоволосый, ширококостный, а мальчик — хрупкий, смуглый, вероятно, в мать — южанку. По-русски мальчик почти не говорил, да и папаша свой язык подзабыл основательно. Он с трудом составлял русские фразы, подолгу припоминал слова, нередко подменяя их французскими. Гость привез бочонок вина, корзину с закусками. Угощая партизан, с грустью говорил о неудавшейся жизни, о промелькнувших незаметно годах.
Он участник знаменитого прорыва фронта немцев в марте восемнадцатого года в Пикардии. Здесь его ранило. После этого судьба долго гоняла его по чужбине, как перекати-поле, пока он не нашел себе пристанища на ферме. Крестьянские руки, соскучившиеся по земле, потянулись к работе. Трудолюбие парня заметил хозяин фермы, женил его на своей дочери, в качестве приданого выделил клочок земли.
В первые годы Коровину казалось, что его пребывание на чужбине — дело временное. Он еще чего-то ждал, на что-то надеялся. Но время бежало неумолимо. Росли сыновья, которым он с тоской и болью рассказывал о своей родине, о соплеменниках и не заметил, как они возмужали, стали поговаривать о том, чтобы вернуться на родину предков, но грянула война. Сражаясь в рядах участников Сопротивления, погибли два его старших сына. Только тогда он понял, что жизнь прожита, прожита бестолково. На родину он уже никогда не вернется, да его там уже никто и не ждет — родные все вымерли, сам он стал стар и никому не нужен, а сыновья, мечтавшие об этой поездке, лежат во французской земле. И он уже не в состоянии покинуть ее потому, что часть сердца все равно останется здесь, во Франции. Вот и привез с собой младшего сына, пусть хоть он увидит своих соплеменников.
Сидя в кругу партизан, Коровин с такой тоской и болью говорил о пережитом, что невольно сжималось сердце. К этому времени партизаны уже немало наслышались о русских эмигрантах, проживающих во Франции. Их тут насчитывается десятки тысяч {28}. Уже задолго до второй мировой войны они не были едиными в отношении к Советской России. Еще в конце тридцатых годов некоторые из них вступили в «Союз возвращения на Родину», а в гражданскую войну в Испании часть русских эмигрантов сражалась на стороне революции в интернациональных бригадах.
Когда Германия напала на Советский Союз, размежевание между русскими эмигрантами произошло еще резче. Некоторые из них, ослепленные ненавистью к большевикам, с приходом немцев во Францию принялись сотрудничать с оккупантами. Другие, наоборот, начали собирать средства в Фонд Красной Армии, помогать материально франтирерам, сами пошли в партизанские отряды. Эта часть эмигрантов создала антифашистскую организацию «Союз русских патриотов», стала выпускать газету, в которой печатались сводки Совинформбюро. Из них вышло немало героев французского Сопротивления. Двух из них Рябов узнал совсем недавно, во время своей очередной поездки в Париж.
