«Если германское правительство не найдет возможным удовлетворить просьбу русских людей и провести предлагаемые мероприятия (мероприятия были, примерно, теми же, что и в остальных письмах), то мы просим — обманите нас, обманите русский народ, чтобы только он мог покончить с большевизмом». Дальше следовали подписи.
Эти записки, меморандумы, обращения привозились офицерами с фронта, русскими людьми, участниками экскурсий из занятых областей в Германию и подавались в разные инстанции. Они доходили до каких-то определенных высот и потом или складывались в ящики письменных столов, или, что еще более вероятно, просто выбрасывались в корзины. Были слухи, что некоторые из них доходили и до Гитлера, в частности, по словам Фельда, был на столе у него меморандум, написанный Власовым.
Все эти меморандумы, если не вызывали перемены политики на востоке, то и не пропадали совсем бесследно. Они увеличивали число сторонников радикальных перемен в отношении к России и русскому народу среди немцев, главным образом среди военных, и усиливали их недовольство верхами партии.
Капитан Фельд был одним из таких людей, с той только разницей, что все другие носили недовольство в себе или делились им с близкими людьми, а он выдвигал все новые и новые проекты, чтобы дело сдвинуть с мертвой точки. Из этих попыток наиболее существенной было создание так называемого «Смоленского Манифеста».
Началось это в ноябре 1942 года. Он пришел однажды после визита «куда-то наверх», где еще раз убедился, что перемен никаких не предвидится и надежды на них в будущем тоже мало.
— Андрей Андреевич, есть еще одна возможность.
— Какая же? — спрашивает Власов.
— Я еще не совсем точно представляю себе детали, но в основном мой проект выглядит так: до сих пор мы пытались делать политику и потом, на основании ее, строить пропаганду на ту сторону. Не пробовать ли тоже самое в обратном порядке… Мы делаем пропаганду на ту сторону так, как будто политика уже есть. Предположим, что это дает какие-то результаты, на той стороне вызывает какие-то действия, опираясь на эти результаты, мы скорее заставим делать политику здесь. Объясню сейчас детали. На ту сторону мы сообщаем, что создан Русский Комитет, или еще лучше Русское Правительство, и от его имени призываем русский народ к борьбе против Сталина. Предположим, что это дает какой-то эффект — с нами хотят связаться, выяснить детали, условия совместной борьбы, будущие взаимоотношения с Германией ит. д. На основании этих результатов мы требуем уступок здесь. Если это будет известно командованию немецкой армии, то можно не сомневаться в том, что оно поддержит нас более решительно, чем это делало до сих пор. У меня есть основания предполагать и надеяться, что это будет именно так. Акцию мы могли бы начать сейчас же: всё, что касается пропаганды на ту сторону, вне контроля партийных и правительственных органов. Она находится всецело в руках армии.
У Власова два возражения: если с этой стороны и после обозначившихся деталей с «той» никаких перемен не последует и там, в России, поймут, что это был просто обман и пропагандный трюк, то доверие будет потеряно навсегда. Если когда-нибудь в будущем можно будет, на самом деле, обратиться с сообщением о договоре русского антикоммунизма с Германией, то этому уже больше никто не поверит и будет понято тогда как еще одна попытка обмануть. Второе: если сообщение о том, что русское правительство уже создано, перебросить на ту сторону, то в нем ни в коем случае не может быть призыва к солдатам и офицерам Красной Армии переходить сюда. Такой призыв был бы, без всякого сомнения, истолкован с той стороны как очередной немецкий фокус.
После долгих переговоров и обсуждений Власов, получив гарантии, что будет сделано так, как находит нужным он, согласился. Фельд уговорил на акцию свое начальство.
Манифест был написан. В программной своей части он мало чем отличался от опубликованного позднее, почти два года спустя. Солдаты и офицеры Красной Армии призывались к организации антикоммунистических сил. Никаких конкретных мер, по существу, не предлагалось. О переходе на эту сторону не было сказано ни слова. Манифест решено было подписать в Смоленске, чтобы иметь возможность назвать его «Смоленским». Предполагалось, что подпишут Власов, генерал Малышкин, находившийся в это же время в лаборатории, в качестве секретаря Комитета, городской голова города Смоленска и находящиеся в том же районе на формировании бригады Жиленков и Боярский.
Подписали только Власов и генерал Малышкин. Жиленков в это время переживал тяжелые дни в борьбе с командованием фронта за сохранение сформированной им бригады. Городской голова Смоленска был где-то в Германии с экскурсией, организованной немецким министерством пропаганды. В конце декабря Власов из Смоленска прочел Манифест по радио.
Все переговоры с немцами, которые приходилось вести русским антибольшевикам, напоминали шахматную игру.
Немцы хотели, под тем или иным предлогом, использовать русские силы в своих целях — будь то формирования с этой стороны фронта или ослабление сопротивления с той.
Русские старались не дать немцам использовать себя, а получить что-нибудь для русского дела и для борьбы против коммунизма в интересах русского народа.
История со «Смоленским Манифестом» была сыграна фактически вничью, с небольшим и совсем непредвиденным выигрышем для русских.
После того как было напечатано несколько миллионов экземпляров этого обращения, оно было направлено на фронт. С этой стороны фронта Манифест не должна была видеть ни одна душа. Были приняты специальные предосторожности, даже в типографии были уничтожены все корректурные листы после того, как делались поправки и наборе. Корректура делалась в нашей лаборатории.
Через несколько дней пришел Фельд и со смехом рассказал о происшедшем на фронте недоразумении. Четко работающая обычно немецкая машина на этот раз дала перебой. Манифест был расклеен в нескольких городах занятых немцами областей России, а в районе Орла он был сброшен с немецких самолетов. Фельд был склонен думать, что это недоразумение было организовано немецкими военными властями, так как маловероятным было объяснение летчиков, что они перепутали Орел с каким-то городом на советской стороне. Расклеенный Манифест снимать было бы глупо — он так и остался висеть. Через некоторое время по адресу «Берлин, Председателю Русского Комитета Власову» стали поступать запросы и поздравления от населения занятых областей.
Позднее стало известно, что командование среднего участка фронта решило использовать Манифест с этой стороны, чтобы задержать все нарастающую волну недовольства русских людей, рассчитывая, что рано или поздно, но такой шаг немецким правительством сделан будет.
С той стороны Манифест никакого действия не произвел. Было ясно видно, что на этой стороне ничего серьезного нет: в бытность Власова в Смоленске ему не разрешили ни с кем поговорить, никому показаться, да он и сам избегал этого.
Советская пропаганда парировала этот удар просто… В листовках, сделанных для оккупированных немцами областей, в разных вариантах говорилось одно и то же: «… кто из вас видел Власова? Никто! Немцы врут и никакого Русского Комитета Нет…»
В отношении возможного мира с Германией и у нас в лаборатории, и вообще во всем русском антикоммунистическом мире разговоры происходили часто. Две точки зрения, по существу мало чем отличающиеся одна от другой, разделялись большинством.
Одна гласила: русский народ двадцать пять лет находился в рабстве, какого не знает история человечества. Весь остальной мир относился, да и относится к этому, в лучшем случае безразлично, в худшем — помогает рабовладельцам. Пусть этот остальной мир заботится о своих интересах сам, а мы, если представляется возможность, позаботимся о своих.
И вторая: мы не можем оказать большей услуги миру, как покончив с коммунизмом у себя дома. Все остальные проблемы, волнующие мир, даже и окончание войны с Германией, менее значительны и менее важны: с Германией покончат и без нас.
Были люди, которые находили, что по очищении России от коммунизма нужно будет все-таки помочь западным союзникам раздавить Гитлера. Это диктовалось не только моральными обязательствами русского народа, которому западные демократии помогли в самый тяжелый период борьбы, но и совсем практическим расчетом: пока мы возимся со сталинцами, как бы малочисленны и слабы они ни были, Гитлер сможет покончить с союзниками на западе и тогда всей тяжестью своего бронированного кулака обрушится опять уже на послебольшевистскую Россию.
Были настроения — и тоже довольно распространенные, — которые видели выход в сотрудничестве с Германией без всякого камня за пазухой, но само собой разумеется, при условии, что она откажется от мысли о завоеваниях за счет России, поможет материально русскому антибольшевизму очистить страну, за что ей будет как-то заплачено. Перед людьми этих настроений стоял трудно разрешимый вопрос — найдутся или нет умные немцы, способные изменить политику Германии на востоке. Под «умными» немцами подразумевались какие-то люди, стоящие у власти или могущие прийти к ней, способные понять всю сложность русской проблемы. Вопрос решила жизнь — таких немцев, увы, до самого конца войны не нашлось…
