Немцы незаметно прекратили стрельбу и даже ракеты перестали бросать, наверное совсем успокоились и тоже ужинают — едят свой гороховый суп. А у нас перловка с тушенкой. Солдаты зовут ее презрительно «шрапнель», а Гурину она нравится, дома такой сытной и вкусной пищи он никогда не ел, все как-то впроголодь жили. Мать одна, их три рта — где ей было одной насытить всех?.. Василию нравится и пшенная каша, и овсяная, и кукурузная, в батальоне выздоравливающих он даже баланду из какой-то непонятной крупяной сечки ел с удовольствием и никогда не жаловался, как другие. Бывало, маловато ее клали в котелок, не наедался частенько, но это уже дело другое: такова норма.
— Вот она где, шрапнель, надо было днем ею шарахнуть по фрицам, высотка была бы нашей! — шутил какой-то остряк.
Поесть не успели, прибежал связной.
— Вы — автоматчики? Срочно все к командиру роты. Бегом.
— Не дал поужинать спокойно, — заворчали солдаты, однако засуетились: кто стал быстро доедать кашу, кто принялся вываливать ее за бруствер, весело заскрежетали ложки о котелки, подчищают остатки. — Пошли, а то будет орать.
По ходу сообщения побежали они вслед за связным. Еще издали увидели: стоит Кривцов, отдает распоряжения направо и налево, руками размахивает, только полы палатки взлетают, как от сильного ветра.
— Пришли автоматчики, — доложил связной.
— Где?.. — обернулся командир роты. Заорал: — А где остальные? Всех сюда!
Автоматчики угрюмо молчали, переглядывались: «Он что, дурак?»
— Угу, — кашлянул Кривцов. Наверное, дошло до него, где остальные. — Ладно. Ты, — указал он на Проторина, — бери пулемет. Будешь первым номером. Ты — вторым, — ткнул он в Шевцова и отделил их от остальных.
Те замешкались, хотели что-то сказать, но комроты закричал:
— Быстро! — и рука его вытянулась в сторону РПД, который лежал на бруствере на боку, задрав вверх одну сошку, словно зарезанный баран ногу.
Сергей поднял пулемет, пошел куда-то по траншее вперед, вслед за ним с сумкой с запасными дисками поплелся Шевцов.
— Ты, — указал Кривцов на Гурина, — бери ружье.
«Так и знал! — выругался Василий про себя. — Чего не хочешь, то обязательно будет!» Это ПТР, длинную эту железную палку, он невзлюбил с первого раза, еще когда только увидел в запасном полку, — неуклюжее, тяжелое, примитивное оружие. «Разве с ним, — думал он, — можно обороняться против танков?..» И вот оно, как нарочно, достается ему. «Что бы стать мне первым или хотя бы вторым! Достался бы пулемет». Но делать нечего, потянул Гурин нехотя эту железину.
— Будешь первым номером. Второй номер… Где второй номер ПТР?
— Я тута, — отозвался как-то вяло рядом стоящий солдат.
— Вот второй номер. Патроны есть?
— Та есть…
— Шагом марш! — махнул им комроты, чтобы отошли подальше.
Гурин и его второй номер отошли. Проторин с Шевцовым возились у пулемета.
— Тебе что досталось? — спросил Проторин.
— А во — дубина, — Гурин со злом поднял свое ружье.
— О! Тогда нам, К-к-коля, по-в-езло! — обрадовался тот.
Направив ствол в сторону немцев, Гурин открыл затвор — в казеннике оказался патрон. Он вытащил его, проверил работу затвора, вложил патрон на место. «Черт знает что за оружие! Даже на затворе не рукоятка, как на винтовке, а крючок какой-то. А ручка, за которую переносить ружье? Ну что это за ручка! Железный плоский кронштейн, а по бокам наклепаны две примитивные деревяшки. Будто дядя Карпо топором выстругал». Все нутро Гурина, аристократическое нутро автоматчика, восставало против противотанкового ружья.
— Патронов много? — спросил он сердито у своего напарника, будто тот был виноват, что Гурину досталось нелюбимое оружие.
— Да вота, — он положил на бруствер сумку. — Богато… Куды их?
Голос у солдата был тягучий, слабый, как у тяжелобольного. Гурин присмотрелся к нему: маленький, щупленький пожилой дядька. «Старик, — определил он. — Ему уже, наверное, лет сорок, не меньше. А я так грубо с ним обращаюсь. Он в отцы мне годится…»
— Ничего, пригодятся, — сказал Василий мягко, заглаживая свою оплошность. — Сейчас выберем местечко, оборудуем позицию…
— Какую п-п-позицию? — услышал их разговор Проторин. — Сейчас марш-б-бросок будем д-делать. Немцы-то д-д-драпанули. Р-разведчики там уже п-побывали.
— Как драпанули? А зачем же мы целый день лезли туда?
— А к-кто ж знал.
Вот почему притихла эта высотка: там, оказывается, уже никого нет!
По траншее пробежал старший лейтенант Кривцов:
— Готовы? Быстро! Быстро! Через пять минут тронемся. Быстро!
Задача ясна, и Гурин переворачивает свою грозу для немецких танков набок, поджимает к стволу ножки-сошки, вешает поудобнее вещмешок на спину, автомат на шею — готовится к походу.
— А на шо автомат, у вас же ружжо? — спросил Гурина напарник, увидев его приготовления.
— Ружье против танков, а автомат против пехоты, — объяснил Гурин ему, а про себя отметил: «Старик ко мне относится с почтением, на „вы“». — Этот автомат мне дорог, я привык к нему. — И он, как живого, погладил свой ППШ по ложе. Подтянул ремень, лопатку сдвинул подальше назад, чтобы не мешала. — Вас как зовут?
— Микола Родич.
— А по отчеству?
— Гнатом батьку звали.
— Николай Игнатович, значит? А меня зовут Василий. Фамилия Гурин. Вот и познакомились. Почему вы так тихо разговариваете? Голос слабенький? Вы больны? — спросил Гурин.
— Не, — сказал тот. — А зачем кричать?
«И то правда», — подумал Гурин.
Когда передали команду «Вперед!», Василий взвалил на правое плечо, словно бревно, длинное, тяжелое и неуклюжее ружье, сказал второму номеру:
— Ну, Николай Игнатович, пошли. Не отставайте только…
Идти было тяжело: глубокий снег напитался водой, стал рыхлым, ноги проваливались почти до колен, каждый шаг стоил огромных усилий. Не снег, а каша крутая. И ноша нелегкая. Ружье с каждым километром казалось все тяжелее и тяжелее. Гурин перебрасывал его с плеча на плечо и натрудил их так, что они горели, как обожженные. И сам был весь мокрый, будто только из парной вышел. Сначала он надеялся, что ношу эту они будут делить пополам со вторым номером, но потом ему пришлось от этой мысли отказаться. Уже на первых километрах Родич отстал от Гурина, и он вынужден был подождать его.
— Вы не отставайте, пожалуйста, — попросил его Гурин. — Вдруг придется отбиваться, а вас нет…
— Та успею… — протянул тот спокойно. — А вы дуже шибко не бежите.
— Ну как же? Вон все уже где, — Василий пошел вперед. Некоторое время он слышал позади себя сопение Родича, но вскоре тот умолк. Оглянулся Василий — не видать напарника, опять остановился, стал поджидать.
— Николай Игнатович, вам тяжело?
— Та ни…
— Так не отставайте, пожалуйста. Ну в самом деле: вдруг сейчас пойдут танки, где я вас буду искать? А у меня в стволе один патрон. Дайте мне хоть пару еще.
Тот охотно развязал сумку, Гурин взял два патрона (не патроны, а целые снаряды!), положил в карман шинели.
— Пойдемте побыстрее, не отставайте, прошу вас.
— Та успею…
«Да, не повезло мне с напарником. Не только не помощник, а хоть самого бери на буксир», — сокрушался Гурин. Его медлительность, тягучее спокойствие, невозмутимость начинали раздражать Гурина. Но он сдерживался: старик, что с него возьмешь. «И все-таки совесть должен бы иметь, хотя бы немножко понес ружье, а я взял бы сумку с патронами… Самому взвалить на него ружье, что ли? А потом что? Он совсем отстанет…»
Оглянулся Гурин — не видать старика, пропал где-то. Ну что за человек! Ведь это сколько сил стоит Гурину по такой дороге — отстав, — потом снова догонять роту! Плюнул, пошел один: три патрона есть, на первый случай хватит. А там подбежит, не совсем же он чокнутый, чтобы оставить товарища без патронов?
Шли всю ночь. И не просто шли, а почти бежали: надо было догнать немцев, не дать им закрепиться на новых вот таких высотках, которые стоят потом стольких жизней.
На рассвете немцы обстреляли роту, и они остановились, залегли. Напоролись на немецкую оборону, но атаковать ее с ходу ночью не решились, приказали окопаться. Гурин сбросил с себя всю амуницию, расчистил площадку от снега и принялся долбить мерзлую землю, поглядывая, не идет ли его напарник. Вдруг заблудился где в ночи, сбился с дороги — еще отвечать за него придется.
Грунт был как камень, даже искры летели из-под лопаты, тут бы лом нужен, а не эта малая саперная. Но где его взять, тот лом, а окоп нужен, вот вот рассветет, без окопа немцы быстро отправят в «могилевскую».
Наконец приплелся и напарник Гурина. Увидел того за работой, стал в сторонке, отвернулся спиной к ветру и будто уснул: стоит, качаясь. «Спит стоя? Ах ты ж паразит такой!» — рассердился на него Гурин.
