С Григорием Обновленным гестаповцы обошлись строже. Ему приказали стать у стенки с поднятыми вверх руками, а в это время в квартире производился тщательный обыск.
— Давно знаете Струтинскую? — тут же, в квартире, строгим тоном спросил гестаповец.
— Такую не знаю.
— Она останавливалась у вас? Припомните!
— С такой женщиной не встречался.
— А с ее сыном? Тоже не встречался?
— Нет.
— Врешь!
После обыска Григория закрыли в машине и увезли.
Два брата по-разному вели себя на допросе в гестапо. Григорий решил все отрицать и тем самым не дать повода для малейших подозрений. Допрос вел лейтенант с широким, скуластым лицом.
— Стоит ли тебе объяснять, как следует себя вести? — уставился он на Григория. — Ты же знаешь! Говори! Сможешь с нами еще поработать.
— Я работаю честно в пользу Германии.
— А связь поддерживал с партизанами тоже в пользу Германии? Ты забываешь, что если бы не мы, немцы, вас бы давно, продажные шкуры, уничтожили большевики. Грош вам цена! Отвечай!
— Я сказал правду, проверьте.
Лейтенанта бесила наигранность Григория. Он с силон ударил его по лицу. Григорий молчал.
Василий юлил перед палачами как мог. Он обещал изловить всех партизанских агентов. Только бы ему поверили, выпустили.
— Я доказал свою преданность фюреру, — захлебывался он. — В этом вы и в будущем убедитесь, если я…
Григория и Василия Обновленных отправили в ровенскую тюрьму.
На рассвете гестаповцы арестовали всю семью Измайловых. Виктора в эту пору дома не было. Зато здесь оказались артист Борис Зюков и учитель Николай Науменко. Оба они входили в подпольную партизанскую группу. Борис Зюков не раз выполнял сложные боевые задания. Вот и теперь пришел он к Измайловым обсудить план очередной диверсии против гитлеровцев в офицерской столовой. Подготовить и осуществить эту операцию должны были Зюков и Науменко. Было условлено, что после акта возмездия оба они уйдут в партизанский отряд.
Вечером они заждались Виктора. Наступил комендантский час, и они остались ночевать у Измайловых. Здесь их и застали гестаповцы.
— Кто такие?
— Знакомые, заигрались допоздна в карты, решили заночевать, — ответил Науменко.
— Документы!
Зюков и Науменко очутились в машине вместе с побледневшей Линой Семеновной, ее шестилетним сыном Игорем, Вячеславом Васильевичем и матерью Лины Семеновны — Ольгой Моисеевной Первиной. В тюрьме замка Любарта их разбросали по разным камерам.
Никто не подозревал истинной причины ареста. На исходе третьего дня на допрос вызвали Вячеслава Васильевича. Его обвиняли в том, что он скрывает и доме евреев.
— Каких? — недоумевал он.
— Вам лучше знать — жену и ее мать.
Вячеслав Васильевич слегка побледнел, но держал себя уверенно.
— Вы ошиблись, господин офицер.
— Наши данные надежнее ваших путанных слов. Предлагаю сознаться, в противном случае…
Три дня подряд терзали Измайлова допросами. Потом ему объявили: за укрывательство евреев — расстрел!
Вячеслава Васильевича вывели в тюремный двор, поставили у свежевырытой ямы.
— Сознаетесь?
— Вы ошиблись, господа, — повторил Измайлов.
Раздался выстрел. Но пуля не задела его. Что это значит? В ту же минуту Измайлова грубо оттолкнули от ямы и повели в камеру пыток. Здесь в его присутствии истязали двух заключенных. Надрывный, душераздирающий крик… Может ли человек перенести такой ужас? Вячеслав Васильевич потерял сознание и упал. Его привели в чувство. Все стихло. Возле него, как коршун, кружился гестаповец.
— Вам будет предоставлена адвокатская должность в юроде, но предварительно сообщите достоверные сведения о жене и теще.
Измайлов понял, гестаповцы не располагали точными данными, иначе бы они давно рассчитались с ним.
— Я прошу навести справки в Одессе о рождении моей жены.
Прошло два месяца. Из Одессы не поступило точных сведений об Ольге Моисеевне Первиной и ее дочери Лине. Прямых улик у немцев не оказалось. Но они по-прежнему держали в тюрьме всех членов семьи Измайловых.
…Виктор узнал о постигшем несчастье не сразу. В полдень на подводе он возвращался с работы домой. Решил пообедать перед тем, как поехать за грузом. Подъехал к воротам и заметил на балконе хозяйку дома. Она выбивала коврик. Оглянулась по сторонам и рукой сделала знак «уходи». «Значит, стряслась беда!» — решил Виктор. Ударив кнутом по остановившимся лошадям, он отъехал дальше.
«Что произошло? Живы ли все? Куда теперь?» Виктор оставил подводу во дворе, где должен был взять груз, а сам пошел по направлению к улице Ковельской. Вот и знакомый дом. На стук вышла среднего роста, с пышной прической Мария Александровна Барковская. Она знала Виктора с первого дня его приезда в Луцк. Познакомились за семейным столом у его брата Вячеслава Васильевича. По специальности Барковская была учительницей, преподавала в школе немецкий язык. Муж ее тоже учитель, погиб на фронте в первый месяц Отечественной войны. Тяжело перенесла Мария Александровна смерть любимого человека. Она поклялась отомстить за него врагу. На ее квартире иногда собирались подпольщики, а сама Барковская охотно выполняла их поручения. Неожиданный приход Виктора ее удивил.
— Ты, Виктор?
— Можно войти?
— Заходи! Что случилось?
— Случилось, да не знаю, что именно. — Виктор рассказал о предупредительном сигнале хозяйки. — Неспроста она так настойчиво махала рукой. Сходи и выясни, почему нельзя мне показываться дома.
— Сейчас.
Мария Александровна приоделась и пошла к Измайловым. У порога ее встретила хозяйка.
— Здравствуйте, дорогая, давно к нам не жаловали, я уже подумала — шить отказываетесь, — нараспев тянула хозяйка и моргнула.
— Нет, отказываться не собираюсь. Только немного приболела, — сориентировалась Барковская.
— Заходите, милая, заходите. — В комнате хозяйка шепнула Марии Александровне: — Всех арестовали, даже малыша…
— Обыск делали?
— Еще какой!
— Что-нибудь нашли?
— Кажись, нет. Все Виктора ждут. Полицаи, окаянные, сидят в комнате. Увидел Виктор у ворот, как я помахала рукой, понял.
— Спасибо за помощь. Пойду. — И во всеуслышание: — Не волнуйтесь, все пошью, дай только бог здоровье. А как муж, здоров?
— Спасибо, здоров.
Мария Александровна не вызвала подозрений у полицейских. Она покинула двор. Дома все рассказала Виктору. Он спокойно обдумывал создавшееся положение. Пришел к выводу, что некоторое время придется оставаться на нелегальном положении. Да, но как же в таком виде появляться на улице?
— Мария Александровна, я не успел переодеться, а в таком наряде…
— А ты не очень торопись, обмундирование получишь, — шутливо перебила Мария Александровна и достала из гардероба синий мужской костюм, синюю шляпу и черные ботинки. Улыбнулась: — Денег хватит рассчитаться?
— Найдутся.
Виктор ночевал у Марии Александровны. А на завтра послал ее к Наташе Косяченко за советом. Наташа передала Виктору, чтобы перебирался к ней, а там решат, как поступать дальше.
Вечером Виктор отправился на Ковельскую улицу. Осторожно ступая, боясь вызвать шум, он подошел к двери дома Наташи и трижды постучал. Молчание. Постучал еще раз. За дверью раздался неуверенный голос.
— Кто?
— Могу починить стулья.
— Будете клеить?
— Нет, гвоздиками.
Дверь приоткрылась.
— Заходи!
Наташа Косяченко, высокая, стройная, с игривыми карими глазами стояла в наброшенном на плечи цветном халате. Двое детей — шестилетняя Ира и трехлетняя Лена — спали крепким сном.
— Ну, рассказывай, Виктор.
Виктору пришлось повторить все сначала.
— Наташа, очень прошу, сходи к хозяину дома Болеславу Доминскому, пусть проникнет в нашу кладовую. Там на полке лежит мешочек с сухарями. Внутри спрятан пистолет, если его не обнаружили и не изъяли при обыске. Пусть возьмет его и передаст тебе.
— А как он туда проникнет? Ведь квартиру фашисты опечатали.
— Через чердак. И еще. У порога под первой доской лежат две газеты и тетрадные листки. Пусть и их прихватит.
— Если я появлюсь там, меня заподозрят полицейские.
— Не думаю, чтобы они там остались. Наверное, ушли, но будь осторожна.
Наташа ушла. Полицейских в доме не было. Наташа заговорила с Боликом, как называли хозяина дома подпольщики, откровенно, без предисловий.
— Я к вам с поручением от Виктора. Да, он невредим. Просил вас проникнуть в комнату через чердак. В кладовой на полке лежит мешочек с сухарями, достаньте оттуда… пистолет.
При этих словах лицо Болика вытянулось. Он не ожидал такого щекотливого поручения. За него можно и жизнью поплатиться. Но разве откажешь в просьбе Виктору, к которому очень привязан, а тем более сейчас, когда он попал в беду?
