— С того света. А вид изменится. Озяб, сейчас бы глоток чайку…
— Конечно, конечно, — Юлия Петровна поставила на плиту чайник. — Сахара нет, залежалась всего пара леденцов.
Через несколько минут они вдвоем пили горячий кипяток.
— Роскошно! — восторгался Борис.
Утром Емрышко отправилась к Паше Савельевой.
— Ко мне в любую минуту могут зайти посторонние люди, поэтому Зюкова надо пристроить в более надежное место.
— Пусть вечером приходит ко мне.
Впервые Паша увидела Зюкова в лагере военнопленных. Он был тогда в полинявшей гимнастерке, стоптанных солдатских башмаках. До войны Зюков учился в институте. Его призвали в армию, а скоро началась война. Земля содрогалась от взрывов бомб. Зюков страстно любил поэзию и не скрывал от товарищей, что сам пишет стихи. В институте Борис полюбил философию. Кредо его жизни навсегда слилось с общественно-политическим взглядом Виссариона Белинского: «Литература и искусство должны отражать действительность такой, какой она есть».
В одном из тяжелых боев рота Зюкова попала в окружение. С ожесточением пробивались советские воины сквозь вражеское кольцо, пытались соединиться с основными силами. И все же врагу удалось бросить сотню советских воинов за колючую проволоку. Одно время Зюков потерял было всякую надежду вырваться из плена. Но нашлись тогда неведомые друзья, помогли бежать. И с тех пор он смотрит смерти в глаза, не испытывая страха, всего себя отдает борьбе.
Паша ждала Зюкова. Как только он появился, Савельева с чувством облегчения сказала:
— Теперь вам придется у меня отсидеться до переправки в партизанский отряд. Может быть, только ночью сможете выходить в сад.
— Ночью я вижу лучше совы!
— Все шутите, а дел у нас еще много.
Только на шестнадцатый день Зюков покинул квартиру Паши Савельевой и город Луцк. Связные переправили его в партизанский отряд. В его рядах Зюков боролся с ненавистным врагом, проявляя смелость и мужество.
По-иному сложилась судьба Николая Науменко.
Вечером на квартире Паши Савельевой собрались Измайлов, Ткаченко, Дунаева, Карст и Косяченко. Разговор шел о неожиданном аресте Григория Обновленного. Все знали: лишь крепкий, волевой человек сможет остаться в застенках гестапо несгибаемым. А как себя поведет Обновленный? Это обстоятельство беспокоило руководителя группы Виктора Измайлова. Он собрал совет.
— Одному из нас надо выехать в Ровно, — сказала Паша. — Там связаться с местными товарищами и с их помощью действовать. Я согласна с Виктором, оставаться в неведении мы не имеем нрава.
— Кого же ты предлагаешь послать, Паша? — Виктор посмотрел в задумчивые глаза Савельевой.
— В Ровно для связи должна поехать Нина Карст. Она хорошо знает жену Обновленного, знает город.
— А ты, Нина, согласна? — спросил ее Измайлов.
— Я готова.
Карст порекомендовали ехать в Ровно вместе с женой Григория Обновленного, будто бы для того, чтобы хлопотать о его освобождении. В этом случае будет меньше подозрений. Нина побывала у Марии Степановны. Женщины быстро договорились. Выехали вместе на грузовике. С ними был и малолетний сын Марии Степановны Андрюша. На полпути показалась встречная машина, груженная лесом. По тому, как она виляла, Нина определила: за баранкой сидит лихач. Не успела опомниться, как раздался резкий удар по кузову. Лихач задел борт грузовика. От толчка металлическая бочка, стоявшая в кузове, покатилась и придавила Андрюше ногу. Крик Марии Степановны заглушил рыдания сына.
Медицинскую помощь оказали мальчику лишь в Ровно.
Два дня Нина искала доверенных людей, однако по указанному адресу их не оказалось. Карст начала отчаиваться. Время шло, а она ничего еще не сделала. С чувством неудовлетворенности Нина ходила по городу. И вдруг я встретил ее, задумчивую и обеспокоенную. От радости Нина чуть не закричала. Но я успел опередить ее восторг: «В городском парке, через час».
Такие отрывистые фразы для нас многое означали. Вступить в разговор на улице нельзя. Нина снова прошлась по центру, а затем свернула в парк.
При встрече со мной Карст рассказала о произведенных в Луцке арестах. Взяли братьев Обновленных, держали в заточении семью Измайловых, правда, Виктор успел скрыться, Зюкова и Науменко…
— А где теперь Виктор Измайлов? — взволнованно спросил я у Нины.
— Перешел на нелегальное положение. Я приехала узнать, какие показания давал Григорий Обновленный и что он говорил о луцких подпольщиках?
Во время беседы на аллее появился полицейский. Он шел размеренным шагом, внимательно поглядывая по сторонам. Поравнявшись с нами, остановился, по-бараньи выпялил глаза.
— Ровенские?
— Ровенский, а сестра приехала в гости из Луцка, сына привезла в больницу.
— Документы!
Я достал из внутреннего кармана сфабрикованное удостоверение корреспондента газеты «Український голос».
— А, украинский журналист! Файно! Честь! — откозырял полицейский и пошел дальше.
Мы продолжили прерванный разговор. Стала понятной тревога моих лучших друзей. Что же предпринять? Мы условились встретиться на следующий день в двенадцать часов возле центральной почты. Я пообещал Нине посоветоваться с опытным в этих вопросах человеком.
На завтра вновь встретились в условленном месте.
— В жандармерии спросишь Горбаха, — сказал я Нине. — Он известный взяточник. С Марией Степановной пообещайте ему большой куш, и он все сделает. Встретиться с ним можете даже сегодня.
В жандармском управлении женщин переспросили:
— Вам нужен Горбах лично?
— Да, если можно, пригласите господина Горбаха.
Дежурный прокричал в телефонную трубку: «Горбах! Вас спрашивает милейшая фрейлейн. С ней красивая фрау. Я бы на вашем месте одну уступил!»
Дежурный положил трубку и во всеуслышание:
— Везет толстяку!
В дверях показался невысокого роста, с гладко выбритым багровым лицом Фриц Горбах. Щелкнул каблуками, и от этого у него, как холодец, затрясся подбородок.
— Чем могу быть полезен?
— Мы к вам… Может, выйдем на свежий воздух?
Прохаживаясь по улице, Нина и Мария Степановна вначале завели отвлеченный разговор. Потом Мария Степановна осторожно намекнула на желание повидать мужа, очень преданного Германии человека, но по чьей-то хитросплетенной клевете временно заточенного в ровенскую тюрьму.
— Чем занимался? — деловитым тоном осведомился Горбах.
— Полицейский. А его брат, Василий — агент немецкой жандармерии.
— Давно арестованы?
— Нет, неделю назад. Их, конечно, скоро выпустят, ведь они на деле доказали свою преданность немецким властям, получали поощрения от гестапо. Но…
Нина не закончила фразу. На противоположной стороне она увидела Олега Чаповского. Откуда он? Почему так назойливо маячит перед глазами?
— Но… — продолжала Нина, — сам господин офицер скоро убедится, что полицейский действительно честный человек.
К горлу подступил комок. Нина замолчала. Проявленная Олегом Чаповским неосторожность волновала ее. Как быть? По всему видно, он их не оставит.
— Вы меня извините, — обратилась Нина к офицеру, — я обещала быть у больного мальчика в больнице не позднее трех. Сейчас три, Мария Степановна продолжит с вами беседу.
— Пожалуйста, немцы любят точность. Ауфвидерзеен[13]!
— До свидания!
Карст пошла по улице Шевченко. Повернула на Словацкого и оказалась в парке. Села на скамейку. Олег сразу подошел к ней.
— Твоя слежка могла кончиться печально, — отчитывала Нина Олега. — Если бы офицер обратил внимание на твои гримасы, знаешь ли…
— Извини, Нина, но я очень боялся потерять тебя из виду. Тогда бы, наверняка, все пропало. А кроме того, я с утра ничего не ел, голоден, как волк.
— Почему ты в Ровно?
Чаповский рассказал Нине, как полиция и гестапо охотятся в Луцке за участниками подполья. Они выслеживают патриотов на квартирах, устраивают повальные обыски, пытают, чтобы арестованные назвали фамилии неблагонадежных. В последние несколько дней в городе участились облавы. Окружают целые районы и проверяют всех жильцов. Того, кто окажется без надлежащих документов, забирают вместе с хозяином.
— Мне ничего другого не оставалось, как временно скрыться. Вспомнил, что в Ровно есть друзья, и решил у них пережить напасти.
Олег долго рассказывал о своих злоключениях. А начались они вот с чего. Каждое воскресенье военнопленный Харченко (с таким документом Олег был выпущен из лагеря) приходил на пункт регистрироваться. В один из таких дней он возвращался из пункта, а навстречу шли две напомаженные и очень вульгарные женщины. Поравнялись. Одна из них в упор посмотрела на Чаповского и своим острым глазом определила, что перед ней еврей. Она с возмущением прокричала:
