Работая на дороге, Лабужский понял, что, пока не подавлены вражеские минометные и артиллерийские батареи, нашим танкам не пройти. И он решил во что бы то ни стало выявить огневые точки противника. Двоих бойцов послал к командиру с донесением об обстановке и своем решении. С оставшимися саперами под покровом ночи пробрался на окраину города и стал наблюдать с крыши многоэтажного дома за огневыми средствами противника.
К рассвету командованию нашей части были доставлены ценные данные о размещении вражеских артиллерийских и минометных батарей. Через некоторое время они были подавлены огнем нашей артиллерии и «катюш». Армейская газета «За честь Родины» писала по этому поводу:
«Командир отделения саперов Степан Лабужский, выполняя боевое задание по разминированию дорог, проявил замечательную русскую находчивость. По собственной инициативе он разведал расположение вражеских батарей и помог командованию подавить их, открыть маршрут боевым машинам. Слава инициативному, бесстрашному воину Степану Лабужскому и его товарищам!»
20 января 1945 года Лабужский с группой саперов был послан к реке Варта с задачей расчистить путь от мин и разведать места переправы танков. Предполагалось, что мост на реке немцами при отходе будет подорван.
Тщательно маскируясь и избегая встречи с противником, смельчаки вплотную подобрались к реке и обнаружили, что немцы действительно подготовили мост к взрыву, но пока что усиленно охраняют его.
Лабужский понимал, какое неоценимое значение имеет мост для наступления наших войск. Сапер решил пойти на отчаянный риск: истребить охрану, разминировать мост и удержать его до подхода своих танков. Он предложил смелый план действий.
Было раннее туманное утро. Саперы Василий Попов, Александр Сидоров, Виктор Хмелевских остались на месте. Семен Безроднов и Федор Семин ползком продвинулись вправо на 200—250 метров. Сам Лабужский с Андреем Звонаревым, Петром Гудалиным вдоль берега проникли под мост. По сигналу две первые группы открыли отвлекающий огонь по охране левой стороны моста. В это время группа Лабужского напала с тыла на охрану правой стороны и уничтожила ее.
Немцы всполошились, решили немедленно подорвать мост. Лабужский, рискуя жизнью, бросился на мост, в упор из автомата расстрелял фашистскую охрану, перерезал четыре горящих шнура. Подоспели остальные саперы. Завязалась смертельная схватка. Восемь бесстрашных советских воинов разгромили взвод фашистской охраны, удержали мост и пропустили по нему свои боевые машины.
…Командир танковой бригады гвардии полковник Жуков приказал вызвать к себе Лабужского. Когда тот появился, полковник окинул его взглядом и удивленно сказал:
— Вон ты какой есть! Не велик ростом, но могуч духом. Таким положено носить звезду Героя…
— Товарищ гвардии полковник, — ответил Лабужский, — я выполнил свой воинский долг, так поступил бы на моем месте каждый советский человек. Прошу наградить моих подчиненных, они этого заслужили…
Президиум Верховного Совета СССР присвоил Степану Петровичу Лабужскому звание Героя Советского Союза Но не пришлось ему носить Золотой Звезды. На подступах к логову врага Берлину отважный солдат был смертельно ранен осколком вражеского снаряда.
Погиб герой. Подвиги его останутся в веках, как свидетельство безмерного мужества и безграничной доблести советского воина.
1967 г.
А. Бринский,
Герой Советского Союза
БАТЯ
Герой Советского Союза
Георгий Матвеевич Линьков
В годы войны партизанский Батя был широко известен населению Белоруссии, западных областей Украины и Польши. Это имя наводило страх на гитлеровских захватчиков. Они в своих приказах, распоряжениях и листовках требовали во что бы то ни стало покончить с Батей и его отрядами.
Сидор Артемьевич Ковпак в предисловии к книге Г. Линькова «Война в тылу врага» писал:
«Героя Советского Союза полковника Г. М. Линькова в Великую Отечественную войну мы звали Батей.
Я знаю его как одного из руководителей наших героических партизанских отрядов, нанесших огромный урон врагу.
С Батей мне приходилось встречаться в глубоком тылу противника и вместе бить фашистов там и тогда, где и когда они этого не ждали».
Впервые это имя появилось в Белоруссии осенью 1941 года. Тогда наш партизанский отряд находился в районе Лукомльского озера на границе Минской и Витебской областей. Обстановка была тяжелая, не было связи с Большой землей. Мы не имели партизанского опыта, не решили еще окончательно, где будем зимовать — в деревнях или в лесу.
В конце сентября до нас дошли слухи, что недалеко от Орши приземлились советские парашютисты и ушли в Березинские леса, к озеру Палик.
Мы отправили несколько групп партизан на поиски. Одна из них встретилась с парашютистами, которых возглавлял капитан Архипов — начальник штаба Бати.
* * *
Была темная октябрьская ночь, моросил надоедливый осенний дождик. По мокрой, скользкой дороге мы двигались в Ковалевичский лес на соединение с Батей. Партизаны спотыкались о кочки, древесные корни, шлепали по невидимым лужам. Фыркали усталые лошади. Лениво скрипели телеги в тылу нашей небольшой колонны.
Никто из нас не знал точно расположения лагеря Бати. И вдруг:
— Стой. Кто идет?
Навстречу нам выдвинулась группа людей.
— Это мы, товарищ Черкасов, Гурецкий отряд, — ответил капитан Архипов.
Потом еще несколько раз строгими голосами окликали нас караульные, прежде чем между деревьями замелькали дымные костры партизанского лагеря. Сопровождавший вас капитан Черкасов показал место, где мы могли расположиться, и ушел. Наши бойцы начали разжигать костры, переобувались, сушили портянки.
Возвратился Черкасов.
— Антон Петрович, пойдемте к Бате.
Батя, одетый в синий ватник парашютиста, сидел на толстом бревне, опираясь локтями на колени. Он грел над огнем руки, и руки эти показались мне необыкновенно длинными и цепкими. Сам он в нервном, мигающем свете костра выглядел пожилым — почти старым, да я, по правде сказать, и ожидал увидеть его именно таким, ведь он — Батя. Но у него не было бороды. Я удивился этому и подумал: «А как же его именовать — командир или Батя?» Отрапортовал:
— Гурецкий партизанский отряд прибыл в ваше распоряжение.
— Здравствуйте, садитесь, расскажите, что у вас за люди? Как вы очутились в тылу врага?
Со всеми подробностями я рассказал Бате о своей службе на западной границе, о том, как мы встретили врага, о героизме наших воинов, о том, как я во главе небольшого отряда, получив задание развернуть борьбу в тылу врага, отделился от выходящей из окружения армии.
Батя слушал внимательно и часто, отрывая глаза от костра, посматривал на меня как-то странно через плечо, склонив голову влево. Глаза поблескивали из-под густых рыжих бровей, и чувствовалась в них несгибаемая воля и настороженность. Когда я стал рассказывать о трудных вопросах, которые вставали перед нами, он заметил:
— Пока мы по-настоящему не знаем методов партизанской войны. — Сняв с головы черную ушанку, погладил бритую голову, о чем-то задумался и продолжал: — Но мы их найдем, создадим свою партизанскую тактику.
Беседа затянулась. Батя говорил о Большой земле, о наших задачах, о своем отряде. Рассказал и о себе, о том, как неудачно был выброшен отряд не там, где намечалось. При этом погиб начальник связи, у которого был шифр для радиопередач. В результате все радиостанции отряда могли только принимать вести с Большой земли, а работать на передачу не могли.
— Значит, не все мы предусмотрели, когда собирались лететь, — закончил Батя, — а для партизана каждая непредусмотренная мелочь может стоить жизни.
Во время разговора я ближе присмотрелся к нему. Кряжистый, невысокого роста. Широкий лоб, пристальные глаза, сжатые губы. Чувствовался человек твердого характера и большой смелости, но смелости не безрассудной. Он знает, что делает, умеет все рассчитать и взвесить. Я сразу проникся уважением и доверием к своему новому начальнику.
Догорали костры. Партизаны давно уже спали, кто в шалаше, а кто возле костра.
С этого дня наш отряд вошел в состав первого белорусского партизанского отряда особого назначения.
* * *
Григорий Матвеевич Линьков родился и провел детство в селе Васильевке Октябрьского района Оренбургской области. Глиняная мазанка Линьковых стояла на самом краю села. Приземистая, полуразвалившаяся, она смотрела на белый свет двумя подслеповатыми глазами-окнами. Отец не имел земельного надела и батрачил у богатых. Тяжело доставался кусок хлеба большой семье.
Десятилетним мальчиком отдали Гришу в школу. Он был способным учеником, но учиться пришлось не долго — всего три зимы…
