— Я был уверен, Сергей Петрович, что встречу вас, — сказал я. — У меня все время было такое предчувствие.
— Предчувствия такого у меня не было. Но думал я обо всех вас часто… — Дубровин налил в рюмки вина. — Желаю вам жизни долгой, дружной, счастливой. Уж больно вы хорошие люди, чтобы не жить вам вместе. И долго… Ты что загрустила, Нина?
— Война ведь, Сергей Петрович. — Глаза ее наполнились дрожащей рябью слез.
— Разве ты не веришь в удачу?
— Удачи достаются всегда почему-то другим.
— Она у меня фаталистка.
Нина резко повернулась ко мне, почти крикнула:
— Если бы у меня были запасные такие, как ты, — тогда другое дело. А ты у меня один.
— У меня тоже запасных нет… — Волнение вдруг стиснуло мне горло.
Сергей Петрович, кажется, пожалел о том, что заговорил о счастье, — сам понимал: время неподходящее.
— Что это вы, друзья, Нина? Как это на тебя не похоже…
— Николая Сергеевича Столярова убили, — проговорила Нина, печально качнув головой.
— Что? — Сергей Петрович, привстав, встряхнул ее за плечи. — Что ты сказала? Где убили? Когда?..
— Вчера. Я сначала не поверила своим глазам: лежит на земле, не дышит…
— Это правда, Дима?.. Случайно при бомбежке или в бою? Как он попал в бой?..
Сергей Петрович отодвинул наполненную вином рюмку и надолго замолчал. Потом встал и принялся ходить по комнате, крепко скрестив на груди руки. Остановился лицом к окну. Слышно было, как в стекла ударялись капли дождя. Он незаметно дотронулся до щеки, должно быть, смахнул слезу.
— Старый друг, — произнес он, не оборачиваясь. — Всю гражданскую войну прошли вместе. Ни одна пуля даже не царапнула. Молодые были, задорные… Он взглянул на часы и сказал мне: — Пошли Чертыханова за комиссаром. Скоро приедет командующий.
Я выбежал, не одеваясь, на крыльцо. Чертыханов, увидев меня, кинул в грязь окурок и схватил автомат, висевший на столбике изгороди.
— Найди комиссара, — сказал я. — Только быстро.
Чертыханов сорвался с места и побежал вдоль улицы, скользя и взмахивая рукой, чтобы не упасть…
Я вернулся в избу. Нина сидела неподвижно, как бы оцепенев, глядела в одну точку немигающими, непроглядно потемневшими глазами.
Сергей Петрович, просматривая бумаги, спросил, не глядя на меня:
— У тебя ко мне какие-нибудь вопросы есть, просьбы? Я могу их разрешить у командующего… Между прочим, в письме, которое ты вручил генералу, сказано, что ваш батальон следует оставить в резерве, как наиболее боеспособную и оперативную часть… — Он не поднимал головы, должно быть, стеснялся или страшился взглянуть мне в глаза: а вдруг я буду просить у него содействия в чем-то таком, что пойдет вразрез с честностью и прямотой, какие давно установились в отношениях между нами. Я это понял, обиделся и проговорил с вызывающей резкостью:
— Будет просьба. Одна. — Он отложил бумаги и обернулся ко мне. Бросить мой батальон на самый тяжелый участок фронта.
— Закусил удила?
— Да, закусил. И, пожалуйста, без жалости и без снисхождений.
— Видела, Нина, как он голову вскинул, что тебе конь!
В сенях хлопнула входная дверь, потом отворилась дверь и во вторую половину избы, и за перегородкой зазвучал приглушенный рокочущий голос.
— Командующий вернулся, — отметил Дубровин и опять взглянул на часы.
В это время вошел, задыхаясь от быстрой ходьбы, Браслетов.
— Здравия желаю, товарищ дивизионный комиссар! — переводя дух, проговорил он.
Дубровин пожал ему руку.
— Подкрепления получили, комиссар?
— Благодарю вас. Получил.
— Это бывалые и грамотные ребята. Опытные политработники.
— Я сразу понял, товарищ дивизионный комиссар. Я уже распределил их по ротам, познакомил с командирами.
— Раздевайтесь, — сказал он Браслетову. — Пошли. А ты, Нина, посиди тут пока.
У командующего мы пробыли совсем недолго. Медицинская сестра бинтовала ему ногу.
— Заходите. Извините, что застали меня в таком виде… Я сейчас. — Лицо у него было рыхлым, серым, с мягкими и добрыми губами, которые расплылись в приветливой улыбке.
— Как самочувствие, комбат?
— Отличное, товарищ командующий!
— А боевое состояние?
— Готовность номер один.
— Молодцы! — похвалил генерал. — Подкрепление, оружие получили?
— Так точно. Благодарю вас.
— Его надо благодарить. — Ардынов положил руку на колено Дубровину. Он постарался: как это так, его питомец выступит в бой недостаточно оснащенный огневой мощью!..
— Ты преувеличиваешь, Василий Никитич. У нас тут все питомцы. Я бы каждому бойцу-пехотинцу придал в помощь по танку, если бы они у нас были.
Ардынов вздохнул с завистью.
— Хорошо бы… Ох, и лупили бы тогда немца почем зря!.. — Он почмокал губами от предвкушения такого золотого времечка.
Сестра кончила перевязывать, сложила бинты и лекарства в сумку. Ардынов поблагодарил ее и встал.
— Идите. Если будет сильно болеть, опять позову. — Он приблизился к карте, висевшей на стене. — Подойдите ближе. — Я заметил, взглянув на него, как он сразу переменился: бугристое лицо затвердело, губы подобрались, воробьи над глазами взмахнули крылышками, и рука властно легла на карту. Этой ночью перед рассветом вам подадут колонну грузовиков, — заговорил он. Какова численность батальона?
— Шестьсот восемьдесят человек.
— Ого! — Ардынов обернулся к Сергею Петровичу. — У нас в некоторых полках втрое меньше. Вам подадут грузовики и перебросят в район Тарусы. Здесь, на западной и северной окраинах, вы займете оборону. С вами будет взаимодействовать один из полков Шестой стрелковой дивизии. Дивизия прикрывает направление Таруса — Серпухов, Высокиничи — Серпухов. Командир ее — полковник Шестаков. Свяжитесь с ним… По прибытии на место немедленно выслать разведку с задачей выяснить, какие части наступают на этом направлении, численность, вооружение…
Я понял, что здесь, вдали от переднего края, невозможно предусмотреть всего, с чем может встретиться батальон, какую создаст обстановку противник, — там, на месте, все намного сложней. Я спросил:
— Товарищ генерал, объясните, пожалуйста, что происходит на всем московском фронте? Нам это чрезвычайно интересно и нужно знать.
Ардынов, склонив голову и выпятив губы, посмотрел на меня поверх роговых очков то ли с недоверием, то ли с благодарностью за то, что я избавил его от дальнейших наставлений.
— Обстановка вокруг Москвы неутешительная. — Генерал опять повернулся к карте. — Совсем неутешительная. Смотри сюда… На севере противник забрал Калинин. Волоколамск тоже в его руках. Здесь, на западе, подступил к Кубинке — полсотни километров от города! Чуть южнее — Наро-Фоминск… Что он будет делать дальше? Будет рваться на севере вот сюда, на Клин, потом на Дмитров, на Загорск. — Карандаш прополз по карте, описывая дугу вокруг Москвы. — А здесь, на юге, противник через Серпухов, через нас то есть, пройдет на Каширу, на Коломну, и где-то там, может быть, в Орехово-Зуеве, в Ногинске, кольцо вокруг Москвы замкнется. Таким образом, Тула будет изолирована, обескровлена, и у танкистов генерала Гудериана руки будут свободными. А вторая танковая армия, что завязла в районе Тулы, самая боеспособная во всей гитлеровской армии! Она немедленно устремится на северо-восток, знаешь куда? В Горький. Не дальше и не ближе… — Ардынов обернулся, и я опять увидел его утомленные, в набрякших веках глаза. — Твой батальон, капитан, посылаем на самый решающий участок. От него, можно сказать, зависит судьба нашей столицы. — Он невесело улыбнулся: — Значит, как ты должен действовать?
— Умело, товарищ генерал, — ответил я, уловив шутку в его вопросе. Умереть, но не пропустить врага!
— Молодец. Заповедям учить не надо…
Ардынов вновь усмехнулся, колыхнулись его плечи, массивные и уже поникшие, давно растратившие молодую силу. Этот принужденный и горький смех словно подчеркивал критическое положение наших армий, сражающихся за Москву. Я понял, что люди, даже если их много, бессильны перед наступающим врагом, закованным в сталь, устилающим каждый метр земли минами. Стали должна противостоять только сталь, броне — броня. И успехи защитников Родины зависят не от них самих, готовых в любую минуту на самопожертвование, вернее, не только от них, а от кого-то другого, кто находится далеко от фронта, на востоке, в Сибири, на Урале. Победа зависит от того, насколько стремительно совершат марш заводы на новые места; от того, как скоро шахты дадут руду, сталевары сварят сталь, фабрики приготовят взрывчатку, как умело и без задержек железнодорожники пропустят по забитым путям составы к фронту… Время, время!..
Я как бы очнулся, услышав густой голос генерала Ардынова.
— У нас жарко, а в других местах, должно быть, еще жарче. — Он тяжело вздохнул и затосковал глазами. — Танковую бригаду, которая нам нужна позарез, приказано отдать: отсылаем ее под Истру. — Он нашел на карте город и задержал на нем палец. — Сюда. В чьей он полосе?.. Ну да, Шестнадцатая армия Рокоссовского стоит… — Ардынов помолчал немного, подумал, выпятив губы, потом, как бы вспомнив обо мне, сказал: — Что ж, капитан, с богом, как говаривали в старину…
