— Получил и успел передать Сморчкову. Он парень надежный, доставит на место.
— Отлично! У меня пока все, Александр Иванович. Отдохните часок, и на вахту!
Управленческому диспетчеру не сразу удалось вызвать Ефимова. Залкинд хотел уже уходить, когда резкий голос начальника третьего участка послышался среди общего шума. Батманов отошел от стола и жестом пригласил Залкинда занять его место. Ефимов в патетическом тоне начал поздравлять начальника стройки и парторга с праздником. Залкинд не дослушал его...
— Вы с какого берега говорите? — спросил парторг.
— Пока с правого, — замялся Ефимов. — Мы почти уже перебрались. Имущество все на той стороне. Я тоже собираюсь.
Залкинд покраснел, глаза у него сузились и потемнели.
— Вы еще так год прособираетесь! — крикнул он. — Я вижу, по-хорошему с вами не дотолкуешься. Разговор на этом кончаем и возобновим в полдень, когда вы уже будете на левом берегу. Где Темкин? Наверное, помогает вам «собираться»?
— Он на той стороне. С утра проводим митинг, и прямо с митинга все пойдут на работу.
— Скажи этому человеку, — подошел к Залкинду Батманов: — Если он немедленно не прикроет свою шарашкину контору и не перескочит на левый берег, то может вообще не торопиться. Я прикажу, чтобы его просто не пускали на левый берег.
Выслушав парторга, Ефимов с минуту еще сидел у селектора в каком-то оцепенении, потом быстро собрал бумаги, взял со стола календарь, часы и письменный прибор, окинул прощальным взглядом кабинет и вышел к машине, чтобы ехать на левый берег.
...Рабочий день — седьмое ноября — начался в шесть часов.
Темкин стоял на поваленном дереве и тихим своим голосом рассказывал сгрудившимся вокруг него строителям третьего участка о выступлении Сталина. Темнота раннего зимнего утра скрывала и площадку на берегу, и полотняный поселок из палаток, и самих людей. Красный свет фонарей «летучая мышь» в руках Некрасова и Ефимова освещал лишь тех, кто был поближе.
...В это же самое время трепещущие огни множества берестяных факелов ярко осветили нанайское стойбище Тывлин. Огромная толпа строителей и нанайцев запрудила широкую улицу селения. Люди переговаривались, окликали друг друга, смеялись, запевали песни. К Адуну несся мощный гул слившихся воедино голосов. Из дома правления колхоза вышел Рогов, председатель сельсовета Максим Ходжер, инженер участка Прибытков, Котенев и помощники Рогова — Хлынов и Полищук. Стоя на крыльце, они любовались игрой пляшущих факелов.
— Разводите бригады, — сказал Рогов. — Повторяю еще раз... Твой объект, Максим, — дорога от трассы через Кривую протоку к Адуну. Полищук поведет своих людей по реке до Шаманьего острова и от этого места будет пробивать путь к трассе по снежной целине. Я, Прибытков и Котенев идем с остальным народом готовить площадку под городок автоколонны.
Ходжер, Хлынов и Полищук сошли с крыльца и слились с толпой. Она зашевелилась, зашумела еще больше, и вскоре от нее отделились и потекли в противоположные стороны два огненных потока.
Рогова остановила группа шоферов. В руках у них были лопаты, кирки и факелы — вздетые на палки консервные банки с паклей, смоченной в керосине.
— Куда же нам все-таки податься? — спросил начальника участка шофер Махов, молодой парень с красивым и нежным, как у девушки, лицом.— И дороги — наше шоферское дело, и к постройке своего общежития хочется руки приложить.
— Ладно, пойдемте со мной, — снисходительно позволил Рогов. — Дорогу за вас, так и быть, сделают другие.
Алексея разбудили хлопоты Лизочки в коридоре. Своенравная соседка нисколько не считалась с окружающими. Один из четверых отпрысков Гречкина ревел басом, и Лизочка полным голосом бранила его.
Пригладив заиндевевшие, едва не примерзшие к подушке волосы, инженер откинул одеяло и полушубок и, стараясь не обращать внимания на холод, включил свет. Он взглянул на часы: рабочий день — седьмое ноября — начался и для него.
Как бывший фронтовик, Ковшов, едва рука его окончательно зажила, был назначен командиром взвода всевобуча.
В нижней сорочке и ватных брюках он выскочил из комнаты, побежал умываться. В коридоре, в ряд по ранжиру, стояли трое мальчиков и девочка, похожие друг на дружку одинаковым румянцем на пухлых щеках, льняными волосами и светло-голубыми глазами. Старший, лет шести, с важностью держал в руках красный флажок. Перед маленьким строем возвышался шарообразный, в ватнике Гречкин. Он топал на месте большими серыми валенками:
— Раз, два... раз, два...
Лизочка выглядывала из полуоткрытой двери и незлобиво ворчала:
— Спектакли устраиваешь, боец всевобуча!
Алексей поздоровался с каждым из детей за руку, поздравил с двадцать четвертой годовщиной Октября.
— Шоколад за мной, — пообещал он девочке.
— Невеселый нынче праздник у нас, -— подхватила Лизочка. — Даже ребятишек нечем порадовать.
— Дядя Алеша, дай мне флажок, как у Коли, — попросила девочка.
— Флажок тоже за мной, — сказал Ковшов, поднимая пухлую, тяжелую девочку и целуя ее в похолодевшую щеку.
Гречкин шел за Алексеем, за ним гуськом шествовала детская шеренга.
— Что с тобой вчера стряслось, Алексей Николаевич? — поинтересовался Гречкин. — Ты убежал от меня, будто несчастье случилось какое.
— Ничего не случилось... Спать захотелось.
— А к тебе девушки стучались...
Гречкин остановился около умывальника, ребятишки тоже. Семейство в десять глаз пристально наблюдало за умыванием Ковшова, потом прежним порядком проводило его до комнаты. В коридор выбежала Женя, одетая в зеленый лыжный костюм. Причесываясь на ходу, она торопилась к умывальнику:
— Не опоздала? У меня часы с загадкой, то вперед скачут, то отстают.
Алексей надел телогрейку, перетянулся широким солдатским ремнем, перекинул через плечо противогаз. Подхватив лыжи, Ковшов и Гречкин поспешили на пункт сбора. На улице было еще темно, их сразу охватил жгучий мороз.
— С двадцать четвертой годовщиной Октября вас, Алексей Николаевич! — крикнула Женя, догоняя их.— Первый раз в моей жизни седьмое ноября — рабочий день.
— Ничего, Женя, — отозвался Алексей. — Припомним немцам этот рабочий день.
Занятия начались с лыжной зарядки. Ковшов шел впереди взвода, прокладывая лыжню по глубокому снегу. Тепло приливало к телу, мороз скоро перестал ощущаться, рукавицы пришлось заткнуть за ремень — руки горели. Алексей, пока единственный, хорошо ходил на лыжах, остальные только учились. Он то убыстрял, то замедлял ход, наблюдая за отстающими. Петлял в реденькой, наполнившейся светом березовой рощице. Забрался на крутую сопку. Раскинув руки в стороны, птицей слетел вниз и заставил бойцов одного за другим спускаться по уклону. Лыжники падали и съезжали сидя, вздымая в воздух легкую снежную пыль.
— Повторить, не падая! — скомандовал Алексей сверху. — А вы? Ждете отдельного приказания? — спросил он Гречкина, топтавшегося возле него.
На занятиях Алексей держался сурово, строго и никому не давал поблажки. И Гречкин, и Федосов, и Кобзев, и Петя Гудкин, независимо от должностей, были для него рядовыми бойцами. На него не подействовал умоляющий взгляд начальника планового отдела. Снова раздалась команда:
— Боец Гречкин, выполняйте приказание!
Гречкин пригнулся и пододвинулся к скату, будто хотел слезть с него. Лыжи рванули его вперед, тело отстало, он шлепнулся и съехал по уклону на спине. Алексей приказал повторить спуск. С почти довольным видом Гречкин во второй раз сносно съехал с горы и упал уже у самого подножья.
Командир объявил перекур. Бойцы курили, держа в покрасневших руках наспех скрученные толстые папиросы. Ковшов выговаривал:
— Еле-еле шевелитесь! Ходите, как по канату, боитесь упасть. В прошлый раз читали с вами передовую «Правды» — требуется умение воевать на лыжах, а мы пока и кататься не научились.
Вернулись в клуб, место сбора, погрелись, послушали последние известия по радио. Вторым часом была строевая подготовка. Ковшов опять не дал бойцам ни минуты покоя. Особенно досталось Гречкину. Он плохо воспринимал команду, никак не мог научиться ходить в ногу, поворачивался не в ту сторону. Ковшов приказал выйти ему из строя и несколько минут гонял одного, тренируя следовавшими одно за другими приказаниями. Напрягаясь изо всех сил, Гречкин старался не сбиться. Люди в строю улыбались. Алексей сам едва сохранял серьезность, следя за неуверенными движениями и мрачным надутым лицом Гречкина. Перед тем, как отпустить людей с занятия, Алексей сказал плановику:
— Нельзя быть неловким. Тренируйтесь больше и помимо занятий. Когда придется иметь дело с настоящими фрицами, на тренировку времени не дадут, и от вас мало будет толку.
— Не беспокойтесь, толк будет, — сердито буркнул Гречкин. — Не хуже, чем некоторые тренированные будем воевать!..
