Вскоре ушел Кузнецов. Коля Маленький тоже покинул дом Левицкой — мы решили, что ему лучше не приходить больше сюда. Я остался ожидать мужа Марии — Феликса, который должен был принести последние сведения.
— Кто он, этот Марчук? — спросил я у Марии, когда мы остались одни.
— Он появился здесь с приходом немцев. Вон в том доме жили богатые евреи. Их увезла полиция, а Марчук занял особняк. Живет один, никто не знает, где его семья. Возможно, у него ее и нет. Одни говорят, будто он родом из Закарпатья, другие — из Одессы. А сам он утверждает, что родился в Ровно, но никого из родных у него не осталось. Вспоминает, как служил у Петлюры, а потом скрывался от советских властей. Перед самой войной его все же поймали, посадили за решетку. Из тюрьмы выпустили оккупанты, и он пошел служить в гестапо. Здесь называют его Кислицей — за придирчивость и нахальство. Дали ему еще прозвище — Седой Ус.
Не успела Мария окончить свой рассказ, как в открытом окне показалось лицо с усами, один из которых был седой.
— А где же пан обер-лейтенант? — спросил Кислица, облокотившись на подоконник.
— Пошел в город, — ответила Мария.
— Это твой знакомый? Ты, наверно, хорошо его угостила, а может, и переспала с ним несколько ночей, недаром же он с тобой так любезен.
— Оставьте шутки, пан Марчук! Обер-лейтенант — очень порядочный и культурный человек…
— Он устроил мне такой нагоняй, что я сам не свой и не знаю, что делать. Еще пойдет к моему шефу и наговорит всякой ерунды. Оправдывайся тогда.
— Нет, этого он не сделает, пан Марчук, — вмешался я в разговор.
— А вы кто такой? Откуда знаете обер-лейтенанта? У вас есть с ним связи?
— Конечно, есть. Я обер-лейтенанта знаю давно. Он меня даже на работу устроил.
— Я хочу с ним познакомиться поближе. Не окажете ли мне такую услугу?
— Хорошо. Я скажу ему об этом, но согласится ли он — не знаю.
— А вы сделайте так, чтобы согласился. Я в долгу не останусь, — умолял Кислица. — Мария, приготовь-ка что-нибудь закусить, а я сейчас принесу бутылочку. С хорошим человеком приятно выпить. Можно на вашем велосипеде подъехать к магазину? — полицай взялся за руль велосипеда, стоявшего под окном.
— Пожалуйста. Но если речь идет лишь о бутылке водки, то нечего беспокоиться, она найдется.
— У вас, наверное, самогонка, а я хочу настоящей выпить.
— Не только настоящая, но и коньяк.
— Неужели?
— Конечно, — подтвердила Мария, — заходите, пан Марчук. Даже отличная селедка, замаринованная по-домашнему, есть. Заходите!
Кислица не заставил себя долго упрашивать. Когда мы уже сидели за столом, он продолжал меня агитировать — замолвить за него словечко перед обер-лейтенантом. Что мне оставалось делать? Чтобы побыстрее избавиться от надоедливого мерзавца, я пообещал ему все устроить как следует, хорошенько напоил его и даже проводил домой. Он не хотел меня отпускать, приглашал к себе, но я не имел никакого желания находиться в его обществе и, дав слово, что в другой раз обязательно зайду, вернулся к Марии.
Пришел Феликс. Поговорив с ним, я на велосипеде поехал в Здолбунов.
Командование поручило мне срочно связаться с здолбуновскими подпольщиками и посоветоваться с ними относительно активизации разведывательно-диверсионной работы на железнодорожном узле. Я решил ехать в Здолбунов не по основной магистрали города, а через набережную реки Усте и оттуда лугами выбраться на шоссе. Этот маршрут был более безопасный.
Но не успел я свернуть с главной улицы на набережную, как позади раздался свисток полицая. Я не обратил на него внимания и нажал на педали. Оказывается, делая левый поворот, я нарушил правила уличного движения и к тому же еще не остановился на сигнал регулировщика. Не знаю, что было бы, задержи он меня, но тут неизвестно откуда появился патруль фельджандармерии. Немец понял, в чем дело, выхватил резиновую нагайку, остановил меня и начал прогуливаться ею по моему телу. Возможно, случись это не в центре города, мои нервы не выдержали бы. А тут пришлось терпеть. Начали собираться люди. Зевак нашлось немало, появились даже знакомые парни и девушки. Одни смеялись и кричали:
— Так ему и надо! Бейте его!
Другие сочувствовали. А гитлеровец, вероятно решив выместить на мне всю свою злость, продолжал орудовать нагайкой. Несколько раз я пытался вскочить на велосипед и уехать, но жандарм догонял меня и бил еще сильнее. Наконец он устал и, выругавшись, отпустил меня.
Я сел на велосипед и, с трудом превозмогая боль, из последних сил помчался в Здолбунов. Когда, приехав к Шмерегам, я разделся, Анастасия Тарасовна вскрикнула: вся спина была темно-синей от следов нагайки. Два дня хозяйка прикладывала к моей спине холодные компрессы. Стало немного легче, но на душе было очень больно, что я не выпустил в проклятого оккупанта обоймы, что он оказался сильнее меня, советского партизана. Нет, я этого так не оставлю, я отплачу этой собаке за все!
Через два дня я вернулся в Ровно, но на велосипеде больше не ездил. Ребята встретили мой рассказ смехом и шутками, а когда об этом узнал Медведев, он сказал:
— За одного битого всегда двух небитых дают.
Прошло несколько дней, и со мной случилась еще одна неприятность. Среди определенной части ровенского населения моя личность стала очень популярной. С легкой руки пана Зеленко я стал настоящим коммерсантом и делал на этом поприще заметные успехи. Во время оккупации коммерция почти не преследовалась. Если полиция даже и арестовывала какого-нибудь спекулянта, то в худшем случае она отбирала товар или взимала штраф. Чаще же дела оканчивалось взяткой. Коммерцией занимались разные люди: и агенты гестапо, и сотрудники оккупационных учреждений, и корреспонденты националистических газет, и мы, партизаны-разведчики.
Однажды на улице ко мне подошел один тип, которого я никогда до этого не видел.
— А! Мое почтение, пан! Давненько мы не встречались. Как идут дела? Как здоровье?
Я никак не мог понять, что это означает: хитрость гестаповского агента, обычная ошибка или просто какая-нибудь нахальная проделка. «Разведчик никогда не должен избегать новых знакомств, какими бы они ни были», — думал я.
— Большое спасибо, уважаемый пан… — Я сделал паузу, как бы пытаясь вспомнить фамилию.
— Чаплинский…
— Да, пан Чаплинский. Живу хорошо, дела идут еще лучше. А вы как?
— Знаете, у меня к вам очень выгодное дело, уже собирался вас разыскивать, но, к счастью, мы встретились. Есть хорошее дело, и только вы со своим авторитетом можете его поднять. Один немецкий железнодорожник предложил мне десять ящиков дрожжей. Но он хочет наличными, а такой суммы ни у кого нет. Вот я и решил найти вас. Пока что ваша фирма в Ровно самая солидная.
— Сколько нужно? — тоном делового человека спросил я.
— Не пугайтесь, пан, но сумма очень большая.
— Сколько же?
— Двадцать тысяч оккупационных марок.
— А место для дрожжей у вас есть или вы собираетесь продавать их на рынке?
— Безусловно, есть. И на каждом ящике будет по тысяче марок барыша.
— Когда нужны деньги?
— Хоть сейчас.
Я задумался. Спекулянт впился глазами в мое озабоченное лицо: что я решу. А я, подумав, открыл портфель и протянул ему пачки оккупационных марок, по десять тысяч каждая.
Получив деньги, он горячо поблагодарил и заверил, что завтра же возвратит всю сумму.
— А барыш поделим поровну, — удовлетворенно добавил он.
— Где мы встретимся? — спросил я.
— Там, где вам будет удобнее.
— Мне все равно.
— Тогда у пана Зеленко.
— Очень хорошо, пусть будет у пана Зеленко.
На следующий день я пришел к своему старому «приятелю». Зеленко пригласил перекусить. Только мы сели за стол, открылась дверь и в корчму вошел Чаплинский.
— О! — поднялся навстречу ему Зеленко. — Мое почтение! Заходите, заходите! А у меня как раз мой лучший друг пан Курильчук.
— Какой Курильчук? — удивленно переспросил Чаплинский.
— А вы его не знаете? Тогда познакомьтесь. И Зеленко подвел Чаплинского ко мне. Я протянул ему руку и сказал:
— Стефан Курильчук.
— Погодите, — остановил меня Чаплинский. — Я же вас знаю как пана Грицюка. Когда это вы успели перекраситься на Курильчука?
«Вот тебе и на, — подумал я. — Попался». У меня было удостоверение на имя Стефана Курильчука, с которым я первый раз прибыл в Ровно и пришел к Зеленко. Но я им уже давно не пользовался, так как у меня были отлично сделанные документы на имя Грицюка. Для Зеленко я все еще продолжал оставаться Курильчуком. Что делать? Как выкрутиться?
— Видите ли, пан Чаплинский, — начал я, — это очень тонкое дело. Я не только коммерсант, но и журналист. Пишу в газету «Волынь» и подписываюсь Грицюк. Это мой литературный псевдоним.
