— Стой, кто идет!
— Свои.
— Не спится, товарищ лейтенант?
— Да так, до ветру вышел.
Все понятно – выгнала. Вот и ищет себе новое место для ночлега. А мне, кстати, тоже пора. И я отправился будить Сан Саныча.
Второй день в дороге. Когда до конца пути осталось километров сорок, начали появляться признаки приближения к фронту. Война еще не успела прокатиться по этим местам, но около дороги уже появились воронки от бомб и оплывшие после таяния снега земляные холмики с покосившимися фанерными или жестяными звездами. Время от времени на обочинах попадаются остовы грузовиков и тракторов. По российской традиции, брошенная техника "раздета" до неподъемного железа. Все, что может быть откручено, отверчено, снято и унесено – давно исчезло и приспособлено к дальнейшему использованию в военном или гражданском хозяйстве.
Где-то впереди возникает затор, Петрович сбрасывает скорость и СТЗ еле тащится, поплевывая сизым выхлопом. Такое скопление транспорта на дороге – хорошая цель для немецких штурмовиков.
— Так, мужики, хватит трепаться. Все дружно подняли головы вверх и следим за воздухом.
Все, даже лейтенант, начинают смотреть в одну сторону – на запад. А за другими секторами кто следить будет? Приходится распределить наблюдателей волевым порядком. Скорость понемногу увеличивается, но когда все почти расслабились, раздается истошное.
— Во-озду-ух!!!
Черные точки в небе стремительно растут в размерах. У нас всего секунд двадцать, развернуть орудие не успеем.
— Ложи-и-ись!
Я прыгаю из кузова последним, проследив, чтобы все убрались из трактора. Возле кабины топчется Олечка, не хочется ей ложиться в грязный кювет. Черные точки уже обрели крылья и стабилизаторы. Сто десятые "мессершмитты" заходили на дорогу с пологого пикирования. Олечка получила подножку и полетела в грязь придорожного кювета, я тут же плюхнулся рядом.
— Лежи, дура! Жить надоело?!
Чисто по-женски она попыталась приподняться с грязной земли, но замерла, придавленная моей рукой. Та-та-та-та, та-та-та-та, та-та-та-та, стучат пушечные очереди, бах, бах, бах, бах, рвутся бомбы. И опять. Та-та-та-та, та-та-та-та, бах, бах, бах, бах. Малокалиберные бомбы взрываются как-то негромко и совсем не страшно. Цель для своей атаки немецкие летчики выбрали в нескольких сотнях метров от нас. После взрыва последней бомбы, лежащие в кювете зашевелились, но я прикрываю их активность.
— Лежать, не шевелится, могут на второй заход пойти.
Лежим еще пару минут, но постепенно становится ясно, что второго захода не будет – "мессеры" улетели.
— Зря только в грязи испачкалась.
Олечка пытается очистить от грязи свою щегольскую шинель.
— Грязь – не кровь, ее всегда отстирать можно.
Поделившись солдатской мудростью, Сан Саныч так же начинает чистить свою шинель, я тоже присоединяюсь к ним. Теперь встали надолго – бомбы разрушили дорожное полотно.
— Петрович, сможем объехать? Или подождем?
Механик-водитель, ковыряет сырой, вязкий чернозем придорожного поля и отрицательно качает головой, лучше не рисковать. Минут через десять мимо нас по встречной полосе пронеслись две полуторки с ранеными. Еще минут через двадцать началось движение по дороге. СТЗ проезжает мимо нескольких трупов, коротким рядом лежащих на обочине. Красноармейцы лопатами углубляют и подравнивают воронку от немецкой бомбы – будущую могилу для тех, кому сегодня не повезло. Возможно, что кто-то из них тоже долго раздумывал что лучше, кровь или грязь? Летчик "мессершмитта" сделал выбор за них. Наши головы постоянно задраны вверх, но новых налетов не последовало, а скоро совсем стемнело.
До штаба стрелкового полка – конечной цели нашего путешествия мы добрались уже в полной темноте. Шлыков пошел докладывать начальству о прибытии. Вернулся он минут через пятнадцать вместе с юным светловолосым лейтенантом – командиром взвода полковой разведки. Наш расчет разместили в одной из землянок, принадлежащих разведчикам. Весть о том, что вместе с зенитчиками прибыла симпатичная девушка, мгновенно разлетелась среди бойцов разведвзвода. В землянку, кроме нас, набилось еще с десяток разведчиков. Олечка буквально купалась в океане мужского внимания, не обращая внимания на ревнивые взгляды Шлыкова. Да и кое-кто из расчета бросал на разведчиков косые взгляды, но на открытый конфликт пойти не решились. Все-таки разведчики были здесь хозяевами, их было больше, да и границ приличия в своих ухаживаниях они не переходили. Олечка была довольна – столько парней вокруг, и каких парней! Не чета этим тыловым зенитчикам. У некоторых из них были медали, а у одного даже орден Красной звезды. И трофеи. Немудреные фронтовые трофеи были принесены на алтарь женской красоты. Идиллия была разрушена около одиннадцати часов, пришел лейтенант и разогнал своих разведчиков, а потом отвел нашего санинструктора в землянку, где обитали штабные военнослужащие женского пола.
Утро началось с гула отдаленной канонады, но на участке этого полка было тихо. Расчет суетился с приготовлением завтрака. Я заметил, что с утра все вообще какие-то суетливые. Вчера, насмотревшись на погибших под бомбежкой, они впали в состояние глубокой задумчивости, а сегодня делали слишком много лишних движений. После завтрака, когда мы проверяли орудие после долгой дороги, появился лейтенант разведчик. Увидел я его и ахнул: в темноте он показался мне светловолосым, а при дневном свете оказалось, что он совсем седой. Меня поразило несоответствие молодого лица и шевелюры семидесятилетнего деда.
— Самолеты или танки?
Лейтенант показал на звездочки, нарисованные на стволе зенитки.
— Или, товарищ лейтенант.
— Понятно, — кивнул разведчик, — ну что? Пойдем аэростат смотреть?
— Так точно, пойдем. Только взводного предупрежу.
Опытного солдата всегда можно отличить от впервые попавшего на фронт. Опытный солдат скуп в своих движениях, а главное он умеет использовать для отдыха буквально каждую минуту. Присев, он моментально расслабляется и впадает в какую-то свою нирвану, наслаждаясь каждой секундой отдыха. Он моментально засыпает под грохот любой канонады, но мгновенно просыпается, когда наступает тишина. И расслабленность его обманчива, он способен за сотые доли секунды перейти к действию, стоит только прозвучать команде, появиться звуку летящей мины или чувству опасности. Мне суетится, как новобранцу, не к лицу три – подбитых танка обязывают. Но с другой стороны на передовой я оказался, по сути, в первый раз. Как вести себя, абсолютно не представляю. Поэтому решил повторять поведение опытного бойца. Если он идет в полный рост, несмотря на падающие рядом мины, то и я им не кланяюсь. Но если он вдруг упал, то и мне нужно как можно быстрее оказаться на земле. Он себе ямку для ночлега выбрал, чтобы от осколков защищала, и я рядом устроюсь. Стопроцентной гарантии такое поведение не дает, но шансы на выживание существенно повышаются.
От землянки разведчиков до наблюдательного пункта около километра. Лейтенант ведет нас по ходу сообщения. За лейтенантом идет Шлыков, за ним я. Замыкает шествие Сашка с дальномером на плече. Когда мы почти добрались до цели, разведчик показывает рукой куда-то на запад.
— Вон он.
Я ничего не вижу, хотя на зрение не жалуюсь.
— Куда?
Лейтенант за хлястик шинели стаскивает Шлыкова из стрелковой ячейки обратно в окоп, тот хотел рассмотреть аэростат в бинокль.
— Снайперы, сволочи, — поясняет разведчик, — вчера одного насмерть, двое раненых. Ладно, хватит лясы точить, почти пришли.
Мы с трудом размещаем дальномер у амбразуры НП и наводим его на немецкую "колбасу". Лейтенант приникает к бинокуляру, наконец, выдает результат.
— Шестнадцать четыреста.
Я повторяю манипуляции Шлыкова.
— Шестнадцать пятьсот.
Хреново, досягаемость нашей пушки пятнадцать пятьсот, и это по горизонтали. Аэростат же висит на приличной высоте, куда снаряд нам с наших позиций не закинуть. Ни при каких условиях. Только если пробраться в тыл к немцам на глубину не менее километра. Но соваться с нашей пушкой в немецкий тыл как-то не хочется. Фрицы не дураки, не стали поднимать аэростат в зоне досягаемости нашей артиллерии. А здесь дальность измерить никто не догадался, нас вызвали почти за две сотни километров. Да-а, подставили нас: стрелять – бесполезно, не стрелять – нельзя. Вот и решайте задачу, господин инженер. Это не двойной интеграл, тут думать надо.
— Ну, что делать будем? — интересуется Шлыков.
— Думать, товарищ лейтенант, думать. Авось придумаем что-нибудь.
И тут мне в голову пришла мысль о том, на кого можно спихнуть это дело.
— Товарищ лейтенант, — обратился я к разведчику, — а корпусная артиллерия эту "колбасу" достать пробовала?
— А как же, несколько раз пробовали.
