— Ну и натворили вы дел!
— А мы-то что? Нам сказали, мы обстреляли.
— Похоже, — начинает свой рассказ разведчик, — у немцев в балке был склад противопехотных мин. Вчера они их туда из тыла притащили, а сегодня полезли выставлять.
Теперь понятно, почему немцы никак не отреагировали на наше появление – боялись, что наши обнаружат их саперов, ползавших в это время по нейтральной полосе.
— Мы ракеты выпустили, а на нейтралке – фрицы. Мы из пулеметов по ним, а они по нам. И пошло, и поехало. А тут как даст! Придется немцам опять мины на наш участок завозить.
Рассказчик даже засмеялся.
— А у вас как? Потери есть?
— Обошлось, — отвечает Шлыков, — они по нам десятка два снарядов выпустили, и ни один не взорвался. Если бы не это…
Седой на секунду задумался и выдал свою версию.
— Фрицы ваш тягач за танк приняли. Решили, что по оврагу вела огонь тридцатьчетверка или кавэ, вот и стреляли болванками.
Логично. Однако война на сегодня закончилась, до утра еще есть время поспать.
Подъем был поздним, после ночного боя нам дали отдохнуть. После завтрака начали собираться в обратный путь, но около одиннадцати часов к Шлыкову прибежал посыльный из штаба полка.
— Товарищ лейтенант, вас товарищ майор к себе вызывает.
Вернулся взводный минут через двадцать. Судя по его внешнему виду – у нас неприятности.
— Какие новости, товарищ лейтенант?
— Хреновые, сержант. Меня и санинструктора отзывают обратно в Воронеж.
— А нас?
— А вас откомандируют в распоряжение начарта армии.
Все ясно. Лейтенанта начальство отзывает на правеж, над Олечкой, видимо, гроза миновала, и ее ждут новые трудности любовного фронта, а нас, как штрафников – оставляют на передовой. Ну не совсем на передовой, но достаточно близко для того, чтобы попасть под шальной снаряд или прицельный налет авиации. Одно только непонятно, зачем начальнику артиллерии общевойсковой армии потребовалась наша зенитка? У него в распоряжении своих стволов не одна сотня наберется, до шестидюймовых включительно.
— И где нам этого начарта искать?
— В штабе полка проездные документы уже готовят, а нас попутный ЗиС сейчас забрать должен.
Грузовик приезжает минут через десять, наступает пора прощаться. Я жму руку Шлыкову.
— Ни пуха, ни пера, тебе, лейтенант.
— К черту, сержант.
Если не сломают парню судьбу, то из него не самый худший командир получится. Ему бы опыта побольше и уверенности в себе. А здесь я его подавляю своим авторитетом, основанным на возрасте, образовании и наличии фронтового опыта. Удачи тебе, лейтенант. Олечка рада окончанию своей фронтовой ссылки. Вон как глазки блестят, и щебечет, щебечет… Дура. Осторожно зыркнув на меня, Олечка всех целует: и наших, и разведчиков. В щечку. Но соскучившиеся по женскому полу парни и мужики в возрасте за тридцать рады и этому. Единственный, кому поцелуя не достается – это я. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Олечка запархивает в кабину ЗиСа, Шлыков устраивается в кузове на каких-то тюках. Мы машем руками вслед уезжающей машине.
Пока проездные документы не готовы, расчет нежится на солнышке, которое пригревает почти по-летнему. Сквозь старую пожухлую траву уже пробивается молодая, зеленая. Развалились мои зенитчики на южной стороне почти незаметного холмика, щурятся на солнце и байки травят на извечные солдатские темы: бабы, жратва и распрекрасная мирная жизнь. Я бы тоже с ними повалялся, но это уже форменное разложение получается. Надо приводить их в чувство.
— Вас, чудаков, сюда зачем прислали? На травке валяться или Родину защищать? А ну подъем! К бою! По самолету над двенадцатым…
Ну что за собачья должность. Расчет перевел орудие в боевое положение, сделал вид, что начал сопровождать виртуальную цель, а потом так же виртуально обстрелял ее.
— Отбой!
— Развлекаешься?
Седой лейтенант подошел со спины абсолютно бесшумно.
— Тренирую, товарищ лейтенант.
Разведчик понимающе усмехнулся.
— На вот, держи, тренер.
В ладони лейтенанта лежали наручные часы – большая ценность по нынешним временам.
— Товарищ лейтенант…
— Да бери, бери. Трофейные. Дрянь, конечно, штамповка, но других нет.
Какая мне разница: штамповка или нет? Лишь бы секундная стрелка была, интервалы между выстрелами отслеживать. Я, правда, и так уже приноровился, но по часам все же удобнее, да и в повседневной военной жизни часы вещь очень нужная. Видя мою заминку, лейтенант решил развеять мои последние сомнения.
— Да их не с трупа, с языка сняли, в лагере они ему все равно ни к чему.
На самом деле основным тормозом было не солдатское суеверие, а невозможность что-нибудь подарить взамен. Я лихорадочно перебрал в уме все свое нехитрое имущество, но ничего равноценного не нашел, либо самому позарез нужно, либо полное барахло, которое лейтенанту совсем ни к чему. Однако хватательный рефлекс сработал, и часы я взял.
— Спасибо, товарищ лейтенант.
— Носи на здоровье.
Мы пожали друг руки, и лейтенант ушел в направлении землянок своего взвода. Еще одна мимолетная встреча с хорошим человеком. А может еще и встретимся. Земля она, как известно, круглая, да к тому же еще и вертится. Между тем, расчет переместился от орудия и расположился вокруг меня – подарок рассмотреть пришли.
— Это что такое? А кто орудие будет в походное положение переводить?
Я демонстративно взглянул на часы.
— Норматив полторы минуты, и только попробуйте не уложиться. Время пошло.
Норматив перекрыли с запасом в одиннадцать секунд. Нет, точно собачья должность, скоро уже гавкать начну.
Наконец документы оформлены, и мы трогаемся в путь. Штаб армии, оказывается, находится на удалении восемьдесят километров, а если считать все крюки и петли российских дорог, то набегает больше сотни. Далековато забралось армейское начальство – нам больше суток ползти и то, если техника не подведет. Пока едем, я рассматриваю оживающую вокруг природу: деревья, травка, птички поют. Красота. Единственное, чего я не увидел, как ни старался, так это второй полосы обороны. Допускаю, что она так хорошо замаскирована, что мой неопытный глаз ее просто не видит, но что-то мне подсказывает – дело здесь не в оптическом обмане зрения. Такое впечатление, что сорок первый год ничему не научил и мы опять наступим на старые грабли.
А села здесь богатые. Каждое село дворов на триста-четыреста. В центре села стоит новая или почти новая школа. Дома высокие, просторные с большими окнами, дворы широкие, с большим количеством хозяйственных построек. По сравнению с российским Нечерноземьем – небо и земля. Даже люди выглядят по-другому – в среднем, здесь народ выше, крепче, лучше и чище одет. Это не удивительно – метровой глубины чернозем, обширные поля, богатейшие урожаи. Отсюда и лучшие условия жизни. Где-нибудь в Псковской области, то есть округе, крестьянин едва растягивает урожай до весны, а скотину держит, практически в доме.
Ночуем в одном из сел. К моему удивлению, дом, в который нас определили на постой, оказывается кирпичным, причем явно дореволюционной постройки с выложенными кирпичом арками и фальшивыми колоннами. Но на господский дом он не тянет, скорее на кулацкий. Мои подозрения подтверждают нынешние хозяева – дед лет семидесяти и бабка того же возраста. Раньше дом принадлежал "крепкому хозяину", большая семья жила. В тридцатом году всех их выселили куда-то в Сибирь, скотину и хозяйственный инвентарь отдали в колхоз, а дом достался нынешним хозяевам, как сельской бедноте. Если бы дом стоял в центре села, то была бы в нем колхозная контора, а на окраине его сочли неподходящим.
— Дед, а дети твои где?
Я удивлен малолюдностью большого дома.
— Дочки замуж повыходили, в мужниных домах живут, а сынок единственный в город на заработки подался, еще до войны. Сейчас воюет, если жив еще.
Дед тяжело вздохнул.
— Вот мы со старухой вдвоем свой век и доживаем.
Прямо как в сказке, только синего моря не хватает.
Техника не подвела, и на следующий день, после двух проверок документов, я предстал перед начартом армии. Моего возраста полковник, красавец мужчина, высокий, статный, бабы перед таким должны штабелями лежать. Выслушав мой доклад, он дает оценку нашим предыдущим действиям.
— Что, руки коротки? Паршивую "колбасу" достать не смогли, так бумажкой прикрылись.
Подчиненные полковника облажались не меньше нашего, но я эту тему благоразумно поднимать не стал. Между тем, начарт перешел к новому заданию.
— У меня в дивизионах ничего крупнее тридцати семи миллиметров нет. Фрицы обнаглели, разведчики их буквально по головам ходят. Заберутся на три тысячи метров, и ничем их не достанешь, даже пугнуть нечем. С помощью твоего орудия попробуем организовать зенитную засаду. Вот здесь.
