тело и, убедившись, что она мертва, унесли ее и бросили в кучу трупов, которые каждый день накапливались за бараком лазарета.
Дина помогла мне встать.
Не успели мы пройти и двух шагов, как нас догнала толпа заключенных, направлявшихся к забору в задней части лагеря. Вот-вот должен был начаться футбольный матч, и люди спешили посмотреть на игру между эсэсовцами и членами зондеркоманды [10]. Все с восторгом встречали каждый промах эсэсовцев, а когда один из заключенных забил гол, то их восторженный крик был слышен во всем лагере.
Еще не охладевшее тело матери близнецов лежало поверх десятков других трупов всего в нескольких метрах, но до него уже никому не было дела. И тут на крыльце бани я увидела Менгеле. Он стоял, опираясь одной рукой на деревянные перила, посматривая на футбольное поле и улыбаясь, как будто сидел в личной ложе на стадионе. Я пришла в такую ярость, что не смогла сдержаться, пробралась сквозь толпу и подошла прямо к нему. Когда я поднялась по ступеням, он вместо приветствия нахмурился.
– Герр доктор, двое близнецов из моей школы сегодня вернулись от вас в ужасном состоянии. Врачи полагают, что дети умрут в течение суток, – я пыталась изо всех сил сохранять спокойствие.
– Не сейчас, прошу вас. Вы не вовремя. Я смотрю игру! – сказал он, отмахиваясь от меня.
Я встала прямо перед ним. Я была чуть выше его и загораживала ему обзор. Он грубо оттолкнул меня в сторону, и я упала бы в снег, если бы не успела ухватиться за перила.
– Что вы с ними сотворили, герр доктор? – не унималась я.
Он в ярости схватил меня холодными руками и начал трясти.
– Чертова женщина! Зря я хорошо относился к вам и к вашей семье, давал вам разные поблажки. Вздумал даже побаловать вас детским садом и оркестром. Не забывайте, что все, что вы имеете, получено благодаря мне. Будь на то воля начальства лагеря, от всех цыган избавились бы еще несколько недель назад. Надеюсь, это ясно?
Я в ужасе застыла. Умом я понимала, что он говорит правду, но она была настолько жуткой, что я не могла смириться с ней. Мне захотелось умереть, прямо там, на месте. Я завидовала решительности матери близнецов, бросившейся на электрический забор и покончившей со страданиями.
– Немецкие дети голодают и страдают от последствий войны! Беременные женщины теряют своих детей! Старики и женщины умирают на улицах, выпрашивая хлеб! Вы не вправе требовать от меня большего; я и так делаю все, что в моих силах. Если ради блага Германии придется пожертвовать немногими, то так тому и быть. В итоге они спасут гораздо больше. Вы хотите, чтобы следующими стали ваши дети?
Его выпученные красные глаза выглядели так, как будто были готовы вот-вот взорваться. Выхватив свой «люгер», он приставил его к моему виску. Я подумала, что вот и настал мой конец, но тут раздались громкие крики. Немцы забили гол. Доктор разжал пальцы и опустил пистолет. Я упала на мокрый снег, ощущая себя униженной, уничтоженной, полностью истощенной и готовой окончательно сдаться. Но тут неизвестно откуда появился Блаз и помог мне встать на ноги.
– Пойдем, мама, – сказал он и, подставив мне плечо, повел меня домой.
В бараке я рухнула на стул возле одного из столов, на котором до сих пор стояли наши утренние чашки.
– Я сделаю тебе чай, – сказал Блаз.
– Не надо, все хорошо. Иди, смотри игру.
Но он подошел к нашей импровизированной печке и вскипятил немного воды. Через пару минут передо мной стояла чашка с горячим напитком. Я сидела и думала об Иоганне. Наверняка он наблюдал за игрой со своей стороны забора, находясь так близко и в то же время невероятно далеко. Я знала, что он постарался бы защитить меня от этого чудовища, но при этом потерял бы свою жизнь.
И вот в этот момент я твердо решила, что буду бороться до последнего вздоха. Пусть даже мир вокруг меня будет разваливаться на куски, я все равно буду твердо стоять на своем.
Май 1944 года
Аушвиц
По всему лагерю как искры разносились слухи. Армии США и Великобритании заняли почти всю Италию, и люди говорили, что вскоре со стороны Атлантики откроется второй фронт. Советская армия вытесняла гитлеровскую армию со своей земли. В результате бомбардировок были разрушены главные города Германии, и Гитлеру требовалось все больше рабов для производства оружия. В апреле эсэсовцы забрали из цыганского лагеря более восьмисот мужчин и почти пятьсот женщин. По мере сокращения лагеря в нем оставалось все меньше полезных, с точки зрения нацистов, людей, и их условия жизни ухудшались.
Работы в яслях и школе тоже стало меньше: в каждом классе оставалось не больше двадцати детей. С момента нашей последней встречи с доктором Менгеле я не разговаривала с ним, и наше общение сводилось к письменным отчетам о работе и связанным с детьми просьбам, которые систематически игнорировались. Мои помощницы демонстрировали признаки серьезной усталости, и все мы боялись, что скоро и их заберут.
В те майские дни одна из капо – Ванда привела к нам восьмилетнюю девочку из Германии по имени Эльза Бакер. Это была красивая девочка с тонкими чертами и умным выражением лица. Даже удивительно, что, несмотря на трудности, которые выпали на ее долю в лагере, она была мягкой и нежной. Я подошла к ней и, улыбаясь, спросила:
– Хочешь остаться здесь с нами?
Она кивнула, и я повела Эльзу в школьный барак, где теперь вместе с остальными занимались мои близнецы, – Эмили и Эрнест, хотя им было всего семь лет. Теперь мы не могли предложить детям почти ничего, разве что отвлечь на несколько часов. Проектор сломался, бумага с карандашами закончились, и, что хуже всего, еды тоже не было.
Едва я открыла дверь, ко мне бросилась Вера Люк.
– Я как раз собиралась искать тебя. Близнецов забрали, – с болью сказала она.
Я смотрела на нее и не могла взять в толк, что она говорит. «Близнецов забрали». Моих близнецов?? Куда забрали? Кто? Зачем? Но когда наконец до меня дошел смысл услышанного, я почувствовала резкую боль в груди и согнулась пополам. Колени подогнулись, и Вера едва успела подхватить меня и усадить на стул. Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Но что же я сижу?! Надо что-то делать. Я пыталась приказать себе двигаться, идти за Эмили и Эрнестом, но паника парализовала меня.
