Утром старик повел егеря в тайгу. Он шел впереди — высокий и почти не согнутый временем. Только косица была от прошлого века, или даже от каких-то древних эпох. Пестрый бурундучок выглядывал из-за куста, любопытствуя, и стрекотал. Они спустились в долину. Стало темнее. Деревья и кустарники были тесно перевиты ползучими растениями и диким виноградом. Душной сыростью дышали заросли. Старик остановился. Слабые глаза осваивались в сумраке. Веточка бокового куста была свеже обломана. Это было сделано рукой человека. Они пошли теперь медленно, оглядывая кусты. Близко за самым хребтом проходила маньчжурская граница. Только охотник может ночевать четыре ночи в тайге. Но охота на всем полуострове запрещена. Браконьеры повывелись. Скоро старик нашел следы очага. Зола была раскидана и затоптана. Старик останавливался и осматривал кусты. Слабое зрение мешало ему, но была у него старая сноровка искателя женьшеня. Каждый след имел свое значение. Вот старик пригнулся, пошарил в траве и нашел примятый окурок. Окурок был свежий. На мундштуке его была красноватая надпись «Союзтабак». Еще подальше он нашел несколько сорванных примятых папоротников, служивших ложем. Неспешной рукой огородника он разобрал пожухнувшие листья. На одном из листьев он нашел золотую нитку. Нитка с остатком шелковых волокон была из той канители, которую вплетают в восточные халаты и тюбетейки. Человек носил тюбетейку, — следовательно, не из-за границы он пришел. Они продолжили путь через чащу. Следов больше не оказалось. Человек был осторожен. Он даже разбросал листья папоротника на месте своего ночлега. За все время он потерял только пуговицу да позабыл закопать окурок. Не было собаки. Может быть, не совсем еще ушел этот явно скрывавшийся в зарослях человек.
Но надо было возвращаться к дому.
Егерь забрал свой походный мешок, перекинул ремни и сказал:
— Я сегодня похожу, погляжу немножко… потом приду назад, Я думаю — плохой человек в тайге.
День опять обещал быть знойным. Егерь перевалил через сопку и стал спускаться к родничку. Вскоре он вошел в сырой сумрак распадка. Внезапно крайний куст задрожал, и голос сказал повелительно:
— Стой!
Рука мгновенно схватилась за винчестер.
— Никак ты, Исай?
Кусты затрещали, и егерь узнал знакомого пограничника.
— Ты чего здесь бродишь? — спросил пограничник.
— По делу брожу…
Они сели на упавшее дерево и закурили. Пограничников было трое. Один остался в стороне с лошадьми, двое выполняли задание. Егерь рассказал о человеке в тайге.
— Постой… — пограничник стал сразу серьезен. — Может быть, мы его-то и ищем?
Надо было найти второго товарища: условным знаком встречи был выстрел. Стрелять теперь пограничник не хотел. Они пошли вместе искать второго пограничника. Знакомый пограничник был высокий, сероглазый, докрасна, как все блондины, обожженный солнцем, бывший сучанский шахтер Деев. Второго пограничника егерь не знал. Этот был веснушчат, с округлым крестьянским лицом, тяжеловат на ходу. Солнце отвесно жгло лоб. Не помогали мокрые носовые платки, повязанные вкруг голов. Платки просыхали мгновенно. Ручья поблизости не было. Надо было одолеть крутую сопку и два перевала. Только к самому вечеру они добрались до дома, было душно, каны нагреты. Люди разделись и легли в тень возле дома. Солнце перевалило через хребет. Фиолетовым дымом наполнялись долины. Теперь можно было все обдумать по порядку.
Три дороги шли от дома. Одна — обычная дорога через сопку к совхозу. Другая — старая звероловная тропинка сквозь заросли. И третья — потайная тропа, по которой, случалось, переходили границу. Старик взялся на рассвете указать все дороги. Если двигаться обеими тропками на восток, то есть место, где они близко сходятся, и там достаточно дать один выстрел, чтобы найти друг друга. Нет, стрелять пограничники не хотели. У егеря был рожок, который он высверлил из коровьего рога. В пору гона, запрятавшись в чаще, вызывал он этим рожком пантачей. Они решили, что двое двинутся по указанным тропкам, а третий останется на дороге. Спать все же пришлось в доме. Кусали блохи. В отверстие крыши прохладно синело небо. Первым проснулся и разбудил остальных пограничник. Одевались молча и наскоро. Человека надо захватить без повреждений. Стрелять только в случае сопротивления. Старик пошел впереди. Звероловная тропа тянулась на восток, еле приметная и почти сглаженная временем. Добычливые охотники бродили некогда по ней. Не раз пробирались по ней с контрабандой. За последние годы — разведанная — переставала тропа служить этим целям. Деев поставил на ней второго пограничника. Другая тропинка, к которой привел их старик, была лишена обычных примет. Пограничник задумался. Егерь со своей охотничьей сноровкой мог легче разобраться в старых звероловных засечках.
— Как, Исай, возьмешься пройти? — спросил пограничник в раздумье. — Иди тогда этой тропой… а я верхнюю дорогу возьму.
И он повторил условия встречи. Сразу душно и тесно обступили заросли. Только опытный охотничий глаз мог приметить заросшие засечки на деревьях. Старик объяснил ему смысл засечек и их направление. Они выкурили еще на прощание по трубочке, и егерь пошел по тропе. Папоротники поднимались выше колен, тяжелые, ржавые, как бы изнуренные удушием зарослей. Деревья разрослись, и старые засечки были сглажены временем. Посвистывал бурундук, стучал дятел в чаще. От прели, душного запаха зарослей, липкой испарины начинала болеть голова. Мало-помалу егерь приметил способ отметок звероловов. На каждые сто — полтораста шагов делали они засечку на дереве. Высохшее деревцо рядом с колышком насаживалось для проверки направления. Раз егерь ошибся, взял не то направление. Высохшего деревца не оказалось на пути. Он вернулся назад, разобрался в дороге — и опять нашел деревцо. Была в этом та же аккуратность, с какой старик разделывал свой огород или маленькие плантации женьшеня. Верхушки деревьев светлели, потом стали слегка золотеть. Всходило солнце. Теперь легче стало определять направление.
Внезапно кровь ударила в виски. Широкая росная полоса шла влево по высокой траве. Большой зверь или человек проходил здесь недавно. Еще облитая росой была обильно влажна тучная высокая трава. След, седоватый от внутренней подлистной белизны примятых трав, шел наискось в чащу. Егерь снял ружье. Все было тихо. Он стал пробираться по следу. Но след скоро кончился. Дальше шло жесткое сплетенье кустарников. На одной из колючек дикорастущего шиповника егерь нашел клочок грубоватых черных волокон. Волокна были от одежды. Он осторожно раздвинул кусты и стал пробираться сквозь чащу. Изредка острым шипом проводило царапину на его руке. Еще через сотню шагов он снова нашел примятую росную траву. Он был на следу. Вчерашняя усталость, боль от царапин прошли. И цель открылась ему… Спиной к нему на свалившемся дереве сидел человек. Он был широкоплеч, сутуловат, и, видимо, от усталости присел он на упавший ствол дерева. На человеке была золотистая тюбетейка. Внезапно он поднял голову и прислушался. Подозрительно качнулся задетый егерем куст. И тотчас человек перемахнул через дерево, на котором сидел.
Егерь прижался к земле. Так шли минуты. Ветвь вяза зашевелилась: человек высматривал. Егерь раздвинул кусты и побежал к дереву. Пуля ударила мимо него, возле самого лица. Он выбил прикладом из руки человека револьвер. Человек застонал, повернулся — и егерь увидел широкое скуластое лицо с раскошенными от боли и ненависти глазами, лицо, запухшее от комариных укусов, малярийно-желтое, страшное лицо.
— Теперь не уйдешь…
Егерь сорвал с себя пояс и, прижавшись щекой к спине человека, натуго прикрутил его руки. Человек тяжело дышал. Ворот его был расстегнут. Монгольская черная бородка росла на щеках. Золотистая тюбетейка валялась на траве. Егерь стал выворачивать его карманы. В карманах брюк он нашел запасную коробку патронов — «Так»… блокнот — «Поглядим»… коробку папирос — «Куришь»… кожаный бумажник, туго перетянутый резинкой. Еще оказался неподалеку на земле джутовый мешок из-под сои со штампом маньчжурской фирмы, и в мешке: остатки хлеба, несколько горстей сорного риса, два коробка спичек, отсыревшая соль в газетной бумажке… Оставалось досмотреть содержание бумажника.
— Поглядим, — сказал егерь и сорвал резиновый жгутик. Вдруг красная капля упала ему на руку. Он посмотрел на руку и потрогал себя за ухо: из уха капала кровь. Он обернул ухо мокрым платком и раскрыл бумажник. Деньги. Четыре бумажки по сто рублей. Он посмотрел их на свет: бумажки настоящие. Еще одна в тридцать. Две по десяти. Четыре трешки. Он подсчитал: «Четыреста шестьдесят два». Так. Дальше. Опять деньги. Но не русские деньги. Японские иены были в ходу в интервенцию. Он их знал. Много бумажек. Целая стопочка. Он стал считать и сбился. Выходило свыше тысячи иен. «Накозырял, ничего себе…» Дальше. Документы. Он раскрыл было книжку и мгновенно запнулся:
