Сердитый голос перебивал шорохи эфира и резал по нервам.
— Хватит, чувствую, с вами лояльничать. Первый строго спросит с Метели, а я спрошу с вас. Строго спрошу за самовольство… Дикорастущие какие-то лейтенанты… Несет вас куда-то… Без руля и ветрил… — голос зазвенел натянутой струной. — Вы замполит или где?.. У вас звание есть, или вам совсем нечего делать?.. Удивляюсь я вам… Форму носите, а кое-где пусто… Очень удивляюсь…
Голос захлебнулся от гнева. Грозная пауза повисла в эфире и снова прокатились по оперативной волне начальственные ноты.
— Мы с вами полностью разберемся, товарищ лейтенант, в Большом хозяйстве. По косточкам вас разложим… вдоль и поперек по-партийному. Кому вы служите и зачем? Не позволим вам уклоняться. Члену партии… А сейчас приказываю, — голос наполнился металлом, — приказываю оставить на высоте агитационные листовки. Рассыпать их в окопах. В укреплениях. На тропах. Контрпропаганда сейчас важнее всего. Это и есть партийно-политическая работа, если некоторые не понимают! Что неясно?.. Повторить вам или как? Прием…
Шульгин невольно усмехнулся. Он ожидал от начальника политотдела любые вопросы, вопросы о раненых, о настроении людей, о подробностях взятия «Зуба», но эта забота о бумажных листовках, совершенно не нужных ни душманам, неграмотным большей частью, ни мирным озабоченным неизбывной нуждой дехканам, ни его измотанным и голодным солдатам, неожиданно разозлила его.
— Очень сожалею, Основа, но у меня нет агитационных листовок, — с досадой ответил Шульгин.
— Как это нет? — захрипел сердитый голос в эфире. — Я же выдал вам лично на инструктаже целую пачку… Лично выдал, понимаешь… Больше тысячи штук. Чем вы там вообще занимаетесь? Замполит роты…
Шульгин взорвался:
— Если вам до сих пор не ясно, чем мы занимаемся, очень сожалею, Основа. У меня люди уже третьи сутки без сухих пайков. Это вас волнует? Третьи сутки люди на одной воде из талого снега. Это вам интересно? Что вы можете предложить на завтрак моим солдатам? Может, нам пришлось съесть эти листовки, товарищ подполковник…
Начальник политотдела захлебнулся от бешенства.
— Шульгин, вы мне запомните эти слова. Запомните и не забудете на всю жизнь. Вы у меня съедите кучу взысканий в приказе. Я вам лично скормлю партийные выговора вплоть до исключения из партии! Накушаетесь выговорами…
— Кормите прямо сейчас, Основа. Я поделюсь с личным составом. Думаю, каждому хватит досыта.
Эфир наполнился треском, клокотанием, шипением.
— Основа, я, Метель, — послышался хмурый голос Орлова, — прошу накормить и меня лично. Я отвечаю за своего офицера и все ваши «подарки» хочу принять первым по старшинству.
— Основа, я, Подкова, — к связи подключилась соседняя рота, — у нас тоже плоховато с питанием. Просим выдать и нам того же добра полным пайком.
— Основа, я, Береза, — ворвались в разговор разведчики, — у нас тоже вышли листовочки, очень большой дефицит в бумаге…
— Что вы себе позволяете? Хулиганы! — голос начальника политотдела взрывался сухими колючими осколками. — Мальчишки!.. Я с вами со всеми разберусь в полку. И разговор будет короткий. Из трех понятных вам слов. Я вам… Развели демагогию. Работать надо, заниматься делом… А вы, Шульгин, за эту провокацию ответите в первую очередь.
Подполковник Старковский вышел из связи.
Поставил точку.
Шульгина окружили взволнованные солдаты. Смущенно и сочувственно заулыбались ему.
— Товарищ лейтенант, опять неприятности?
— Опять вы им не угодили?
— Да нет, ребята, — лейтенант проглотил в горле комок, — все в порядке.
— Какое в порядке! — Матиевский возмущенно замахал руками, — вас тут взысканиями кормят — это, что ли, в порядке? Да мы все пойдем в политотдел…
— Да… Поломаете стулья, разнесете столы, — Шульгин улыбнулся. — Ладно. Мне не привыкать. А вы, ребята, под этот пресс головы не суйте. Иначе и вам такие ярлыки наклеят — не отмоетесь.
42.
Орловская рота уходила с «Зуба». Уходила, не спеша, гордо подняв головы. Солдаты оглядывались на черный камень. Махали ему рукой.
— Прощай, старик. — Матиевский кивнул камню с сожалением. — Жаль, что мы с тобой чаю на брудершафт не попили. Нету чая. А так бы погрели твои бока дымком.
— Пламенный привет «духам», — Богунов подмигнул «Зубу». — Оставлены для них подарочки. Спасибо, правда, от этих ребят не дождешься.
— Не шатайся, старик, — крикнул кто-то из отходящей цепи.
— Смотри, бока не простуди, — махнул рукой еще один солдат. — Не жарко тут у тебя. Сквозит…
— И не скалься больше, «Зуб» ты наш ненаглядный. А то опять тебе придется свинцовые «пломбы» ставить.
Орлов шагал рядом с Шульгиным. Широкий бронзовый лоб блестел на солнце. Глаза скрылись в прищуре, тонкие морщинки пробежали к вискам.
— Слышал, слышал… Крепко достал тебя начальник. Демагогами обозвал, — Орлов коротко рассмеялся, язвительно продекламировал, -
Он стратег
И даже тактик,
Словом, спец!
Сила воли,
Плюс характер.
Мо-ло-де-е-ец!..
Добавил серьезно:
— А ведь зарежет всем наградные. Будем носить ордена из г…на.
Шульгин упрямо взмахнул головой:
— Ничего… Останутся воспоминания дороже орденов. На таких высотах становится понятно, настоящий ты человек или так — видимость одна.
Шульгин улыбнулся, и Орлов также легко заулыбался ему в ответ.
— Да уж, ордена, конечно, не светят. Зато совесть чистая, это точно… А руки чешутся, зубы чьи-то посчитать…
Орлов усмехнулся в смоляные усы:
— Приложился бы я не к одной физиономии. Все эти политотделы вот уже где сидят, — Орлов приложился ладонью к заросшей черной щетиной шее.
— Армейские чиновники, — Орлов раздраженно сжал крепкий кулак. — Кому нужна эта тьма трепачей? Армии нужны трепачи? Ладно, вот ты, мой заместитель, ты непосредственно работаешь с людьми, ты мне помогаешь по любому вопросу, я тебя за себя оставить могу. Я бы от тебя вообще эту приставку «по политической части» снял бы вообще, к едрени… Ты мой заместитель по всем вопросам. Тебе можно все поручить. А сколько над тобой начальников-политотдельцев. Если считать их от батальона и дальше по армии, округу и до самой Москвы. Целая армия наберется. Ведь они же с людьми не работают. Они же только контролируют, инспектируют, проверяют. Птицы высокого полета. Ладно, если бы они решали проблемы своего недюжинного масштаба… Но они же проблем наших не знают вообще, а если и знают, то ничего не собираются делать.
Шульгин горько улыбнулся:
— Время сейчас такое. Все мы у них под колпаком. Не только армия, вся страна увязла в этой трясине. И сделать с этим ничего нельзя. Может, когда-нибудь найдется кто-нибудь на самом верху — добрый человек…
Орлов усмехнулся:
— Да уж… Найдется… Дождешься… Дождешься, пока всех не передушат, таких, как ты…
— Это кого передушат? — неожиданно раздался за спиной раскатистый голос Булочки.
— Это нашего-то замполита придушат?
Старшина рассмеялся, откинул голову назад. Черная прядь волос с проседью взметнулась вверх.
— Руки у них уже устали душить. Их холеные пальчики к такой работе уже не привычные. Силы у них не те. Вырождается их большевистская порода. Проходит, кажется, их время. Одно могу сказать точно, быть тебе, Шульгин, пока что вечным лейтенантом. В нашей армии тебе хода нет…
Старшина хмыкнул невесело и горько.
Орлов тронул Шульгина за плечо.
— Слушай, Андрей, будь ты с этими чиновниками дипломатом. Сам сказал, что время сейчас такое. Ну, и нацепи маску с идиотской улыбкой. Всем доволен. Ничего плохого не замечаю. Все вокруг замечательно! Слушаюсь! Так точно! Будет сделано! Поверь моему опыту, — Орлов сплюнул, — начальство любит блаженных.
Булочка тоже хлопнул Шульгина по бронежилету, подмигнул:
— Это точно! Умников у нас не любят. А дуракам везде у нас дорога! У нас же страна дураков… Дурак дураком погоняет… Под дурака надо косить, замполит. В целях маскировки… Петухом кукарекать, как Суворов при царском дворе. Ты, замполит, не переживай…
Булочка хохотнул, топнул сапогом по тропе:
— Нас голыми руками не возьмешь! Мы же пионеры, дипломаты на веревочках…
Булочка боднул Шульгина головой в плечо. Шульгин улыбнулся, растаяла складка между бровей:
— Что-то я не пойму? Вы меня утешаете, что ли? Вы меня воспитываете?.. Кто кого должен воспитывать? Что я сам не знаю… Нужна эта идиотская маска и голова, как у китайского болванчика, чтобы согласно кивать всему. Прекрасно понимаю…
Шульгин скорчил нелепую преданную физиономию. Закивал подбородком. Вытянул шею из плеч.
— Как ваше здоровье, ше-еф? Эти цветы я вырастил собственными руками, ше-е-еф!..
