Выстрел треснул сухо, негромко и непривычно. Все замерли, будто надеясь, что тишина поглотит его и снова воцарится над ночной тьмой. Не вышло. Затрещали новые выстрелы. Пш-ш-ш — ушла вверх немецкая осветительная ракета, освещая часть горизонта мертвенно-белым фосфорным светом. И тут же застучал, зачастил, торопясь выплюнуть боезапас, пулемет. Что-то бухнуло, пулемет споткнулся, не доведя очереди до конца, но перестрелка после этого только усиливалась, перейдя в какофонию, из которой изредка можно было вычленить партии отдельных стволов. Над полем повисли не только немецкие ракеты, но и желтоватые — наши. В разные стороны полетели красивые цепочки трассеров. От нас до места боя было около километра. Похоже, наши пошли на прорыв и вляпались.
— Копайте, копайте, — по голосу я узнал ротного, — может, и у нас сейчас начнется.
Началось. Вдоль невидимого во тьме берега взлетели в воздух разноцветные сигнальные ракеты. Видимо, немецкие посты обозначали себя и показывали, что еще живы. С нашей высоты, естественно, никаких сигналов не было. У немцев здесь нет сплошной линии обороны, им для этого элементарно не хватало пехоты, отставшей в первые дни наступления и никак не могущей догнать по ранней распутице ушедшие вперед механизированные части. Поэтому вдоль реки у них только ряд опорных пунктов и секреты, вроде того, который был уничтожен нашей ротой на этой высотке.
Та-та-та-та. Это уже по нам, несколько пуль цвиркнуло где-то над головой, но на них никто не обратил внимания. Для осветительной ракеты далеко, а попасть в кого-либо в полной темноте, да еще на таком расстоянии в принципе невозможно. Фрицы просто давили на психику, показывая, что наш маневр уже обнаружен. Ответом обстрелу было усиленное сопение, участившиеся удары лопат да более громкий мат.
Между тем, бой на юго-востоке затих, дойдя до дежурной перестрелки. Ракеты взлетали с большими интервалами, а не поминутно.
— Как думаешь, прорвались наши? — спросил Витек, пытаясь заглянуть за гребень высоты, туда, где недавно кипел бой.
— Конечно, прорвались! Если бы не прорвались, они бы здесь пошли. А раз их нет, значит, точно прорвались. Ты не назад глазей, а землю давай греби! Вон ее, сколько уже скопилось.
Если бы уверенность в моем голосе соответствовала уверенности в душе. Мы уже углубились сантиметров на шестьдесят, а местами и на семьдесят. Я все надеялся, что мерзлый грунт сейчас кончится и пойдет более податливый. Но пока мои надежды не сбылись, и я продолжил остервенело долбить грунт стальным лезвием малой пехотной лопатки.
К утру мы уже зарылись на глубину больше метра, точнее, на две длины лопатки плюс еще один штык. Для нас с Витьком, миномета и двух ящиков получилось тесновато, но, как говорится, чем богаты. Ротный прошел вдоль цепи наших ячеек.
— Все, шабаш, мужики, отдыхайте.
Я подровнял бруствер и опустился на ящик, привалившись спиной к стенке окопа.
— Витек, у тебя пожрать чего есть?
Тот покачал головой. Понятно. Я закрыл глаза, постарался не думать о еде и, кажется, задремал. Разбудил меня толчок напарника. Я еще глаза не успел разлепить, как услышал его шепот.
— Сержант, а, сержант, немцы идут.
— А чего шепчешь, боишься, что услышат?
Перестрелка с обеих сторон стихла, и наверху почти царила тишина. Почти, потому что, если прислушаться, то в рассветных сумерках можно услышать вой моторов и, вроде, лязг гусениц. Неужели танки? В животе неприятно заныло. Если это действительно так, то с высотки нас смахнут за считанные минуты. Одним ПТР много не навоюешь, а противотанковых гранат я ни у кого не видел — тяжелые, заразы, чтобы их в окружении постоянно с собой таскать. Или это слуховые галлюцинации, и воображение дорисовывает собственные страхи?
Стало еще чуть светлее, и вражеская колонна внезапно появилась вся сразу, как будто кто-то поднял вверх гигантский туманный занавес. Мне показалось, что разрядилась сгустившаяся было над высотой напряженность — только грузовики и бронетранспортеры, еще повоюем. У окопчика бронебойщиков остановился ротный.
— Если бронетранспортеры на поле не полезут, даже не высовывайтесь!
Евстифеев направился к нам.
— Подпустим на триста метров, огонь открывайте сразу после пулеметчиков. Главное — первый наскок сбить, прижать к земле, второй раз быстро не поднимутся.
Логично, с патронами в роте негусто, самый большой боезапас у трофейного пулемета, поэтому открывать огонь на дальней дистанции нельзя из экономии боеприпасов.
И побежал дальше, к пулеметному гнезду на правом фланге. Минуты тянулись мучительно медленно, а немцы атаковать не торопились. Колонна остановилась на расстоянии больше километра. Отдельных фигур было не разобрать, только общее шевеление. Но вот в воздухе раздался до зубной боли знакомый свист.
— Ложись!!!
И тут же. Бах, бах, бах, ба-бах! Мы с Витьком едва успели нырнуть в окоп. За ночь стенки окопа оттаяли и начали оплывать, на дне хлюпала вода. Бах, ба-бах, бах, бах! Минометы у фрицев батальонные, с нашим не сравнить. Бах, бах, бах, бах! Уже чуть дальше. Обстрел был не очень интенсивным, да и продолжался недолго, минут десять. А может, и того меньше — в эти минуты время течет совсем по-другому. Едва обстрел прекратился, приполз ротный.
— Как вы тут?
— В порядке.
— Ну и хорошо. Минут через десять-пятнадцать опять обстреляют, потом полезут.
— Потери большие? — поинтересовался я.
— Не, все целы.
А мне почему-то показалось, что рота должна чуть ли не половину потерять. Должно быть, давно я в такой переплет не попадал.
— А чего они сразу-то не лезут? — интересуется Витек.
— На вшивость нас проверяют. Может, мы без боя уйдем.
— Как это так? — удивляюсь я.
— А так. Фриц, он ведь тоже человек, и умирать ему тоже не хочется. Они же знают, что нас здесь мало, и догадываются, что патронов кот наплакал, вот и щупают — авось слабину дадим и сами уйдем. Вот были бы у них танки, тогда бы они нас без разговоров в землю закатали. Ладно, готовьтесь, скоро начнут.
— Кстати, а долго нам тут еще сидеть? — поинтересовался я. — Майор говорил, что только до утра, а уже, вроде, совсем утро.
— Не знаю, что он там тебе говорил, а в бумаге четко написано «до получения приказа».
— А если приказа вообще не будет?
— Значит, не будет, — отрезал ротный и уполз.
Сурово. Я сунул лопатку в руки Витьку.
— Копай, давай. Чую, это не последний обстрел, который нам в этом окопчике придется пережить.
Или кому-то не пережить. Но этого я вслух произносить уже не стал. Угол подъема ствола сразу выставил на триста метров. Подумал и винт горизонтальной наводки закрутил до предела влево, решив вести обстрел слева направо. В принципе, разницы нет — слева направо, или справа налево, но так как-то привычнее. Закончив с минометом, открыл ящик и начал еще раз проверять мины. Бах, бах, бах, бах! Прав был ротный, началось! Торопливо захлопнул укупорку, чтобы не попала земля. Витек присел рядом со мной на свежевскопанную землю.
— В первый раз? — кричу.
Солдатик кивает. Вижу, что ему страшно. У меня и самого поджилки трясутся, но вида стараюсь не показывать. Наверное, к этому невозможно привыкнуть. Бах, бах, бах, ба-бах! Последняя мина ложится очень близко к нашему окопчику. Наше счастье, что гаубиц у немцев нет. Они эту высотку за несколько минут расковыряли. А мина, выпущенная из батальонного миномета, оставляет воронку глубиной где-то в полметра и в диаметре метра полтора. По сути, страшно только прямое попадание в окоп, но с километра в маленькую стрелковую ячейку еще нужно попасть.
Вот если бы у нас было время и нормальные лопаты, то мы выкопали траншею полного профиля на обратном скате высоты и пережидали обстрел там. При наличии же некоторого количества строевого леса можно сделать землянки хотя бы в два наката. Такое перекрытие мина не пробьет даже при прямом попадании. Бах, ба-бах, бах, бах! Ох, что-то я размечтался. Ни времени, ни лопат, ни леса у нас нет, да и мерзлая земля ударным темпам земляных работ не способствует. Поэтому и пережидаем обстрел в индивидуальных окопчиках глубиной метра полтора, максимум.
Обстрел на этот раз еще менее интенсивный, но более продолжительный — под его прикрытием немецкие пехотинцы выдвигаются через поле. Знали бы они, сколько у нас патронов на винтовку — шли бы в полный рост и мины зря не тратили. Я уже начинаю беспокоиться — судя по времени, фрицы уже должны подойти близко, а команды на открытие огня все нет. Может, ротного убили и команду подать некому? Выбрав паузу между двумя разрывами, высовываюсь из-за бруствера и едва успеваю нырнуть обратно. Над головой свистят осколки. Немецкая цепь еще достаточно далеко, идти им приходится по той же грязи, что и нам прошедшей ночью, а потому скорость у них невелика.
Но вот я скорее ощущаю, чем слышу: «К бою!».
