Крот жил с ней?
И не жаловался?
Взял бы уж с собой, если на то пошло. Почему-то думал: что взял – или это не та, а у нас крысы развелись?
Да, кажется, что не та, – эта меня боится, а должна бы привыкнуть к людям. Мне почему-то радостно, что Крот забрал свою крысу с собой.
Пошла прочь, говорю, пошла. Я голый стою, как тогда, когда Кнопка вбежала.
Вообще-то я ее из-за этого в Город отправил.
Не хотел, чтобы видели меня, поэтому всегда хожу в душ один, ночью или ранним утром, когда все спят.
Вот и крыса пускай не видит.
Пошла прочь.
• •
Я думаю, что Кнопка смотрела на мои ноги, а на ноги нечего смотреть.
• •
Когда возвращаюсь назад, Юбка все еще сидит у телевизора, но что-то поменялось.
– Эй, ты что же, на самом деле его починил?
Замираю с мокрой головой, с грязной сложенной футболкой в руках. В телевизоре какая-то картинка, белесая, смутная.
Юбка качает головой.
– Но он же показывает, видишь? Только не могу понять что…
– Так уже час, больше никуда, хоть ты тресни. Ни одного канала.
– Но слушай, это ведь уже хорошо. Значит, они там скоро возобновят вещание, значит, у нас все в порядке. Я ребят позову, скажу.
– Позови.
Юбка странный сегодня.
• •
А когда мы отворачиваемся, телевизор кто-то выключает. Просто нажимает на кнопку – и нет ничего, снова черный экран. Так мама выключала фильм, когда я засыпал – и хотел бы досмотреть, но не мог разжать отяжелевших век. Так и входил в сон под этот звук – мама выключает телевизор, все хорошо.
• •
На следующий день к нам никто не пришел, не приплыл.
И через неделю тоже.
Кончилось сухое печенье, найденное в ларьке.
И тогда я построил всех на улице возле лестницы и сказал – день, я даю нам еще один день. Если нет, тогда мы все пойдем через мост.
– А Малыш, – спрашивает Сивая, – он тоже пойдет через мост?
– Да, и Малыш.
Я бы даже крысу забрал, если смогу поймать, чтобы не оставить в этом доме никого, никого, – только ведь не смогу найти. И терзает смутное ощущение, что крысу-то как раз с собой Крот прихватил – в конце концов, только он и может узнать ее среди прочих.
И как бы сказать Алевтине Петровне и Хавроновне, что не дождемся зимы? Кто скажет? Только я, потому что, кажется, в них больше никто не верит.
– Как ты сделаешь так, чтобы Малыш пошел через мост? – вдруг зло говорит Белка. Она никогда не говорила зло, не повышала голос на меня, даже, кажется, улыбаться больше стала, когда Ленка ушла.
– А что нужно делать? Пойдет, и все.
– Если пойдет, почему не отправил раньше? Он уже несколько дней ест только сухари.
Хотел ответить сразу, сказать что-то резкое, но обвел всех взглядом – и возражения застряли в горле, как слишком большая, плохо проглоченная таблетка, которую не запил водой.
Застряла.
Царапает низко, где-то в гортани.
Ни проглотить, ни выплюнуть.
Ребята, вы чего? Это же я. Я.
Это я собрал вас возле лестницы, чтобы сказать важное, чтобы решить, потому что только я могу решить.
– Он же, сука, собака, – мрачно говорит Муха, – он тихо идти не умеет.
– Я его понесу, – говорит Юбка, и все оборачиваются, даже, кажется, я вижу бледное и размытое лицо Хавроновны в окне второго этажа, то есть как это – понесешь?
Юбка подходит к Малышу, протягивает ему правую руку – тот машет хвостом в пыли, встает – и только тут замечаю, что встает с трудом, не такой радостный, как был. И ребра стали видны, не так чтобы прямо слишком, но похудел заметно.
Мы тоже похудели.
Девочки от нечего делать взвешивались на больших медицинских весах в медкабинете, потом всем рассказали: я, мол, тридцать восемь, а я – сорок. А многие перед началом смены довольно полненькие были, с круглыми коленками.
Юбка поднимает Малыша на плечи, устраивает – словно смешной лисий воротник, Малыш и сам бело-рыжеватый, похож.
Юбка делает несколько шагов с Малышом на плечах, взбирается по лестнице, потом вниз.
– А теперь отпусти его, – говорю.
Он, немного растерявшись, отпускает собаку.
– Тихо. Слышите?
– Нет. Что?
– Юбка дышит громко. Запыхался. Он выдаст нас всех.
Они стоят, некоторое время прислушиваются, наконец Муха роняет:
– Ладно, не неси херню, Ник. Даже я слышу, что этот придурок нормально дышит.
И они расходятся, и они расходятся кто куда – кто вверх по лестнице, обратно в комнаты или в столовую, кто просто по территории, даже за забор. Проходят к реке, смеются.
Остается Юбка.
• •
Он садится на корточки, гладит Малыша.
– Ну, как там телик? Заработал?
– Да.
– И что, прямо новости показывают?
– Да.
– И что говорят?
(И спрашиваю себя – бог ты мой, Ник, неужели ты сам не можешь включить и посмотреть, зачем спрашивать этого? Он же тебя перед всеми опозорил, может, теперь не ты их поведешь по мосту, а побегут сами, бессмысленно и опасно, упадут, покалечатся, а виноват будешь ты.)
– Про ребят ничего, – уклончиво говорит Юбка.
– Значит, дошли.
– Да.
– А про тех?
– Не говорят.
Наверное, больше не стреляют. По крайней мере, мы больше ничего не слышим.
– Так что я даю вам день, – повторяю упрямо, – надо прибраться здесь, надеть легкую и бесшумную обувь, такую, чтобы не скользила.
– Это кеды, что ли?
– Что хочешь, я же не знаю, какая есть. Оденьтесь тоже удобно, понятное дело. Собаку будем тащить по очереди.
– Лучше не надо, – Юбка отводит глаза.
– Почему это? Думаешь, что такой сильный?
– Не в том дело. Но только если будем Малыша передавать друг другу на мосту, то это будет неудобно. Ну, можно равновесие потерять, упасть. А там же костей не соберешь, там же…
Река неглубокая, под мостом лежат бетонные плиты, ржавые шипы, мусор.
Да и раньше не стоило падать, даже если умеешь прыгать в бассейн, – не та высота, не рассчитаешь, не сгруппируешься, выйдет синяк на все тело. Раньше повторяли в новостях, что в нашем Городе какой-то чудовищно высокий мост, необычный, даже знаменитый. Показывали так: камера с высоты птичьего полета снимала сначала наш безлюдный берег, потом медленно летела над мостом; мы видели его серебристые ванты, красно-белый пилон (краска уже облупилась, но совсем недавно поверхности покрыли новой – неестественной и слишком яркой, похожей на кровь в фильмах Годара), потом спускалась к маленькому идущему человеку, женщине в смешной меховой шапке. Глупо, но я все радовался раньше, что женщина совсем не похожа на маму. А ролик часто по новостям крутили – день Города, день Сталевара, день Химика, и мост был в их честь.
Ник сказал, что мы не упадем.
Потому что надели тапочки с нескользящими резиновыми хорошими подошвами только я не нашел такие а мне сам Ник дал. Жмут немного в большом пальце, он у меня длинный большой, сами ноги тоже длинные, не такие как у Степашки конечно но больше чем у самого Ника.
У меня кажется сорок второй размер.
Как у взрослого как у мужчины чем всегда гордился.
И другим еще.
И еще тем что в отличие от Мухи и от самого Ника и от Крота и конечно же Блютуза сам не знаю почему про него вспомнил у меня была девушка, самая настоящая девчонка с которой было
Ну не то чтобы по-настоящему было но лежали вдвоем обнимались и я чувствовал что у нее
Вообще ничего такого но и она ощущала меня и мне не было стыдно как обычно парням
Вот Нику точно стыдно
Почему так говорю, потому что во-первых, когда вся эта история с Мухой и Кнопкой получилась, ему было неприятно слышать, он часто моргал, отворачивался, стыдился подробностей, хотя никаких особенных подробней и не было, их никто не придумал
Муха подошел, порвал ей кофту, а мы смотрели, ну, он сказал, что можно будет ее лифчик увидеть, вот ржака будет. Дальше мы не хотели, и я не хотел, может быть, Муха и собирался, но не я. И это не потому, что
