Она висела на шее Синичкина, и что-то бубнила ему на ухо. Поэтому ничего общего со словами, которыми награждал эту девчонку мой товарищ, я найти не мог. В итоге я пришел к мысли, что мой друг сумел найти в девушке нечто, не поддающееся расшифровке с первого взгляда.
Я тактично поддакивал рассказам Синичкина о его любви в течение полугода, пока перед отправкой в Афган мой зема не поехал в отпуск. Тогда на имя командира полка пришла телеграмма от сестры Олега, сообщавшей, что у его отца случился сердечный приступ. Дома Олег выяснил, что никакого приступа на самом деле не было, просто хитрая сестренка решила дать своему братцу отдохнуть от тягот и лишений военной службы.
Для Синичкина этот отпуск был тем более желанным, что он знал: вскорости нас может ожидать «заграничная командировка». А какая может быть «командировка» у солдат срочной службы, как не в Афганистан? Тут и к гадалке можно было не ходить.
А тут такое счастье, да еще со свиданием с желанной и любимой…
Но приехавший обратно по истечении десятисуточного халявного отпуска Синичкин радостью не светился. Неделю он вообще ходил букой, пока не решился рассказать о причине своего мрачного настроя. Оказалось, что его нежная, тактичная и умная, писавшая в течение шести месяцев чувствительные письма отважному защитнику Родины, слюбилась с другим и даже заработала на этой почве беременность. Причем ее живот к приезду Олега можно было увидеть без бинокля за пятьдесят метров.
В итоге солдат набил морду будущему папаше и случайно, как показалось ему, встретился со своей беременной любовью. Однако в первые минуты разговора выяснилось, что не случайно: нежная и тактичная специально его подкараулила, чтобы рассказать, какая она дура, и как она его по-прежнему любит. А письма она писала, чтобы ее любимый служил спокойно…
После всех этих шекспировских мотивов Синичкин долго бродил по казарме с задумчивой репой и пытался понять: что она хотела этим сказать? В итоге пришел к выводу: «Зря я ее не трогал. Хотел, чтобы все по-людски было, со свадьбой. А если тронул бы – наверняка дождалась».
– Точно, – подтвердил Валька Малинин из Москвы, считавший себя опытным ловеласом, рассказывавший о своих похождениях везде, за исключением разве только солдатского сортира, – Вы должны были быть идеальной парой. Она перед отправкой думала точно так же, как ты сейчас. И решила, что ты ее не любишь. А если любишь, то сейчас. И хрен его знает, что у тебя будет в голове через два года, когда ты вернешься. А молодость проходит! В общем, Синя, не грусти: все к лучшему, найдешь себе другую. Наверняка такую же: бабы созданы на свете для того, чтобы нам скучно не было!
23.
Из дневника Светланы Горбуновой
"Сегодня поговорила с Сергеем. Расставила все точки над "и".
Он не оставил от моих слов камня на камне – это Сергей умеет. Но все равно не убедил в своей правоте. Раньше убеждал, а сейчас нет. Он это чувствует и злится: увы и ах, его милый Светок – Горбунок выходит из-под власти! Конечно, он не будет мне мелко мстить – это не в правилах Сергея. Дрянную душонку я бы не полюбила. Но все же…
У него, кроме злости, есть еще великолепное чувство уверенности в себе. И эта уверенность, что он сможет подавить спонтанно возникший бунт на корабле, выводит меня из себя.
Наверное, это оттого, что боюсь: рано или поздно он подавит меня свое волей и все вернется на круги своя. Не хочу. Хочу совершить что-то безрассудное, возможно, даже нелепое, но то, что навсегда отдалит Сергея от меня. Пусть даже я потеряю уважение в его глазах. Пусть.
Что сделать? Организую интрижку с солдатом. А почему бы и нет?! Вон Ленка не может жить без своего Вагона. Отвергла все офицерские ухаживания и мои предупреждения, что Гарагян не совсем то, за кого себя выдает. Отвергла и любит всем назло.
Введем новую моду: долой командный состав, все на согревание бедных солдатиков!!! Фу, пошлость…
А что ты одергиваешь себя, подруга? Ведь признайся в глубине души, что ты не зря написала эти строчки? Признайся хотя бы перед собой, что тебе нравится Протасов. А? Ага! Попалась! Пишешь эти строчки и краснеешь!…
Господи, какая же я дура! Вдруг этот дневник попадет в чужие руки? В последнее время я стала слишком много ему доверять…
Уходишь от темы, Светлана.
И все-таки Протасов… Нет, он не подойдет. Чтобы насолить Сергею, нужно связаться с кем-то вроде Гарагяна. Это точно не удержится от желания рассказать во всех курилках о своей новой победе.
А Андрей… Андрей явно не годится для инструмента мести.
Дорогуша, вам не кажется, что вы снова краснеете над бумагой?"
24.Андрей Протасов.
В жизни бывают моменты, когда незначительные события или мелкие приключения, связанные с не менее мелкими людьми, приводят к большим переменам. Романтики прошлого века называли их «посланцами Ее величества Судьбы».
Для меня таким посланцем стал некий Артур Нурмухамедов. Он был призван в армию откуда-то из Кара-Калпакии, по этой причине его звали просто «Колпаком». Кроме минингита, от которого этот худощавый, ниже среднего роста парнишка лечился уже второй раз в жизни, он страдал другой неизлечимой болезнью: он крал все, что попадалось под руку.
В научных кругах эта дурная болезнь известна как клептомания. Но широким солдатским массам подобные мудреные вещи были неизвестны. Поэтому Колпака добросовестно лупили товарищи по роте за очередную пропажу зубных щеток, лезвий для бритья или запасных портянок.
Наверное, он бы отправился домой раньше срока по причине приобретенной инвалидности, но ему повезло – загремел в госпиталь. Здесь Колпак отличился сразу же, как встал на ноги: спер у комиссии врачей белые халаты. Ну, зачем этому дураку нужны были халаты? Он даже на подворотнички не годились. Впрочем, он этого сам не знал.
После халатов стали у ребят пропадать полотенца, тапочки и тому подобная дребедень. Народ страдал. Причем, больше всего солдатская общественность мучилась не от самого факта воровства: украденное находилось быстро, ибо все знали, у кого искать.
Народ мучился от сознания, что было невозможно наказать проверенным способом – Колпака нельзя было бить по голове. Поскольку таким образом менингитчика можно было сразу отправить на тот свет. А экзекуция по остальным частям тела не приносила результатов. За девятнадцать лет жизни Колпака лупили несчетное количество раз, от этого его тело стало резиновым и невосприимчивым к боли. Может быть, удар по набалдашнику и вернул бы заехавшие шарики за ролики на нужное место и излечил бы человека от редкой болезни, но…
Тогда бы он имел репутацию честнейшего разве только в аду, где Колпаку было самое место. При том, что «доктор», вылечивший его, имел все шансы отправиться в «зону». По этой причине вора трогать боялись. Он это знал и наглел на глазах.
Долго ли, скоро ли, но добрался Колпак и до моей епархии.
После возвращения спичек в формочку для выдавливания паек сливочного масла, у нас возникли проблемы с его излишками. Сначала репы раскормили мы, потом взялись за дистрофиков нашего отделения из числа салаг. Но таких у нас было немного, поэтому «проблема перепроизводства» не решалась. И тогда к делу подключился Колпак…
В один далеко не прекрасный вечер все лишнее масло исчезло. Служебное расследование моих «спецов по уголовному праву» не было слишком долгим. Колпак с позором был извлечен за ушко на солнышко, когда после отбоя давился маслом без хлеба у себя на койке под одеялом.
Требовалась кара. Но какая? Я стоял перед сволочью, нагло усмехающимся мне в глаза, и не знал, что с ним делать. Очень чесались кулаки, но из-за двухсот граммов сливочного масла пополам с маргарином и патологического вора, которого могли исправить только могила или опытный психиатр, на «зону» идти не хотелось.
Я ограничился высказыванием типа «ах ты, сука», врезал ему в солнечное сплетение и вышвырнул прочь. Однако за дверью Колпака ждала братия, более искушенная в подобных вопросах.
Путеец и Мишка деловито скрутили «крысу» и уволокли в палату. Там раздобытой невесть где прищепкой Колпаку зажали нос, чтобы он имел возможность дышать лишь ртом. Затем начали заливать в него подсолнечное масло, специально добытое для этой цели в пищеблоке.
Колпак икал, давился, пускал пузыри, но гоп – команда была неумолима. Лишь только влив в его глотку не менее стакана, ребята «крысятника» милостиво отпустили. И то только после того, как связали по рукам и ногам и оттащили в туалет, где бросили лежать на полу.
Клептоман должен был пролежать там вплоть до утреннего обхода. Из мужиков в медперсонале был только кэп – он-то и мог освободить поганца по приходу на службу. Остальное народонаселение отделения, включая больных офицеров, уже было в курсе подвигов Колпака, симпатий к нему не питало и распутывать не собиралось. Тем более, что на глазах пышущей местью солдатской толпы поганец превращался в засранца: масло в его желудке начало приносить ожидаемый эффект.
