Главному инженеру было за шестьдесят. Работать он начал еще у Бромлеев, и представлял собой типичного русского интеллигента. Он и внешне походил на Чехова – с бородкой клинышком, пенсне, галстуком с булавкой, в старомодной тройке. Мимо его боков не прошел ни один «уклон». Сажали его много раз, обвинили по «делу Промпартии», в троцкизме и бухаринщине, вредительстве и шпионаже, попустительстве и соучастии, но отпускали за отсутствием улик, изумляясь необыкновенной крепости духа в тщедушном теле старика. Немалую роль, видимо, играло и единодушное заступничество рабочих за человека, который немало сделал и в восстановлении завода после Гражданской войны, и в период реконструкции, и предвоенном обновлении станочного парка. Главный инженер быстро решил, на каких участках можно изготовлять детали трала. Пододвигая чертежи к себе, он сказал:
– Если вы будете работать с нами, сделаем быстро. Те же двутавровые балки, которые мы используем для направляющих «катюш», пойдут на тяги, из десятимиллиметрового листа отпрессуем диски…
В конторку вошла женщина в замызганной телогрейке и грубым простуженным голосом объявила с порога:
– Кончился алмаз, придется останавливать станки.
Новость озадачила всех. Павел видел эту женщину за шлифовальным станком. На таких станках выполнялась ответственная операция по отделке снарядов – шлифовка центрирующих утолщений. Во всей технологической цепочке, в которой участвовали сотни людей, не было более жестких допусков, чем здесь. Однако к таким станкам все время не хватало корундовых кругов. Сносившиеся круги выравнивали с помощью алмазных карандашей – пустотелых стержней, залитых медью с алмазной крошкой. И вот в цехе не оказалось ни крупинки алмаза. Под угрозу попал не только часовой, но и суточный график – железное расписание военного времени.
После затянувшейся паузы главный инженер произнес:
– Со штамповкой яйца и тралом ясно. Завтра с утра начнем… – затем повернулся к женщине, раскрыл крышку карманных часов. – А алмазы через час будут.
Утром Павел увидел работающие шлифовальные станки. Женщина объяснила: инженер сходил на квартиру, принес кольцо с бриллиантом – свадебный подарок жене, чудом уцелевший от многих облав и обысков, и приказал инструментальщику использовать его для правки корундовых кругов. Через некоторое время откуда-то самолетом привезли алмазные карандаши.
Дома в почтовом ящике Павел обнаружил треугольник, посланный на его имя. Недоумевая, он развернул тетрадную страничку и сразу догадался, что писал мастер ленинградского завода «Дормашина» Семен Семенович Евтеев, тот самый, кто делал первый трал в сороковом году.
«Основные цеха нашего предприятия эвакуировали в Рыбинск, – сообщал старик. – После того как мы соорудили ваш заказ, я с ребятами успел сделать заготовки еще для двух ваших изделий. Посчитал, когда-нибудь они понадобятся. Не зная, где вы и что с вами, решил вместе с остальным оборудованием погрузить их тоже. Так что, если они нужны, приезжайте за ними».
Павел пошел к Ростовскому. Георгий Иосифович, разглаживая листок ладонью, проговорил:
– Наши высокодержавные чины никак не могли понять и не хотели давать дорогу тралу, а вот простой человек понял. Забирайте эти тралы. В бою тоже пригодятся.
Завод разместился на территории лесобиржи, а рабочие жили в бараках или по квартирам. Павел узнал, что Евтеев приболел. Дали адрес. Вышел он на старый барак. Такие печальные жилища строили для заключенных, теперь разделили фанерными перегородками, а вход в каждую каморку стыдливо прикрыли ситцевой занавеской. Посередине прохода стояла «буржуйка» с протянутыми через все помещение трубами. Освещали пространство керосиновые лампы, подвешенные к потолку. Возле печки женщины с детьми перебирали крохотную, с ноготь, картошку. Павел спросил, где найти Евтеева. Одна из женщин поинтересовалась:
– А вы кто ему будете?
– Товарищ по прежней работе.
– Нам показалось, сын… Только убили у него сыночка, в прошлом месяце похоронка пришла. И Семенычу плохо, какой уж день не встает, – женщина ополоснула руки в ведре, вытерла их о фартук, тяжело поднялась на опухших ногах. Останавливаясь время от времени и отдыхая, она доковыляла до крайней каморки у обросшего льдом окна, отдернула занавеску:
– Семеныч, живой?
– Чего надо? – раздался слабый голос.
– Гость к тебе…
Покрытый седой щетиной, исхудавший до костей Евтеев лежал на деревянном топчане, укрытый лоскутным одеялом. Он не узнал Павла.
– Это я, Клевцов. Помните, в финскую у вас трал делал? Вы еще писали мне…
– А-а, – наконец признал Семен Семенович, протягивая желтую иссохшую руку. – Ждал я тебя. Думал уж, помру не попрощавшись.
– Что с вами? Был врач?
– Врач не поможет. Разваливаюсь. Чую, кровь стынет.
– Я вас подниму! Еще поживем! – Павел схватил со стола кружку, бросился к печке, на которой, как он заметил, грелся чайник.
Евтеев, кряхтя, выбрался из-под одеяла. Лежал он, оказывается, в пальто и валенках.
– Первым делом надо поесть, – Павел развязал тесемки вещмешка, вскрыл банку частика, нарезал хлеба, опустил в кипяток большой кусок рафинада.
Семен Семенович сначала взял кружку, потом поклевал немного хлеба, стыдливо признался:
– Я ведь и в Гражданскую голодал, и в тридцать третьем, но так, чтобы три дня не есть, такого не было.
– Так ешьте!
– Нельзя много. Скрутит.
– Неужели к вам с завода не ходят?
Старик отвел глаза:
– Почему не ходят? Ходят… Да больно смотреть: как на гвоздях сидят.
– И никто за вами не ухаживает?
– Егоровна, что привела тебя, присматривает… Ты вот что… Отдай ей сахар. Знаешь, сколько у нее ребятишек? Пятеро!
– Сколько же ей лет?!
– Да чуток больше тридцати.
– Я думал, все семьдесят.
– Голод – не брат…
– Так как же вы тралы уберегли?
– Ну, не бросать же, коль столько трудов положили.
– Директор тот же?
– Тот на повышение пошел. Сейчас директорша. Бой-баба!
Павел заночевал у Евтеева, расположившись на полу. Хоть и дуло понизу, и жестко было, но спас полушубок. Утром Семен Семенович ожил. Однако ноги не несли. Старик взял у ребят санки и попросил отвезти его на завод:
– Хоть стыдно на пацанах ездить, но у станка я, ей-богу, оклемаюсь.
Директорша оказалась и впрямь женщиной суровой. Увидев Евтеева, она напустилась на старика:
– Куда ж карточки дел, черт облезлый?!
– Куда, куда… – набычился Семен Семенович. – У Егоровны от голодухи ноги пухнут, да мальцы.
Женщина хлопнула руками по ляжкам, возмущенно взглянула на Павла, как бы призывая в свидетели:
– Что с ним делать прикажете?! Сам вот-вот валенки отбросит, а туда же, в благодетели…
– Ты меня перед человеком не позорь! – прикрикнул старик, по-петушиному выставив заросший подбородок.
Было видно, что и Евтеев, и она вышли из старых пролетарских семей, может быть, вместе справляли маевки, громили старый мир, и было нечто трогательное в их грубоватой перебранке, за которой чувствовались и забота, и тревога, и товарищеская любовь друг к другу. Остывая, женщина позвала их в кабинет. Семен Семенович подтолкнул Павла вперед:
– А ведь нашелся хозяин тралов! Собственной персоной Павел Михайлович Клевцов.
– Платформу найдем, отправим. Пусть воюют, – сказала директорша.
С тем и расстались. Павел погрузил тралы, доставил их на полигон в Нахабино и, как оказалось, вовремя. Когда Ростовский сказал о них генералу Воробьеву, ставшему начальником инженерных войск Красной армии, тот распорядился немедленно отправить их вместе с конструктором на юг, где шли тяжелые бои.
Тралы попали на Донской фронт в батальон Федора Борового. Взбалмошный, крикливый и добрый комбат вывел Павла к наблюдательному пункту на передовой. Перед глазами расстилалась голая зимняя степь: серый снег, жесткие наметы сугробов, плешины глинистой земли и редкие бугорки за кольями колючей проволоки.
– Думаешь, здесь никого нет? – спросил Боровой. – Здесь каждой твари по паре. Бугорки – это дзоты, а мин чуть ли не по тысячи на гектар.
Из планшета он вытащил аэрофотоснимок. Присмотревшись к пятнистому отпечатку, Павел заметил паутинки траншей и ходов сообщения, прямоугольники землянок и замаскированные норки пулеметных гнезд.
– Нам надо прорваться через все это хозяйство к хуторам Вертячий и Нижне-Гниловский. Саперы прокопаются долго, а как сработают твои агрегаты – тоже не знаю, – Боровой скосил взгляд на Павла, ожидая реакции, но Павел промолчал, чтобы не показаться самонадеянным.
Из батальона отобрали два лучших экипажа. На танки навесили тяги, подсоединили к каткам. Павел показал водителям, как управлять машиной и тралами, что делать при буксовке, забросах, преодолении колючей проволоки, окопов и воронок. «Хорошо бы их прокатать на боевых минах, чтобы не боялись взрывов», – подумал он. К сожалению, этого делать было нельзя. Наступление подготавливалось скрытно. Артиллерия, пехота, танки подтягивались на исходные позиции по ночам и в непогоду из опасения оказаться обнаруженными авиаразведкой противника. Павел хотел было сам сесть за рычаги, как-никак в эту войну тральщики вступали впервые, однако получил решительный отказ. «Будь моя воля, конечно бы разрешил. А так мне тоже свою голову жалко», – искренне сознался Боровой. Павел понял, откуда дул ветер: приказал Воробьев, мол, теперь-то Клевцова надо беречь, это первый конструктор и пока единственный в войсках специалист по тралам.
