Астафьев вернулся в сопровождении невысокого пожилого мужчины, говорившего осипшим голосом. Это был бригадир одной из ремонтных бригад — Семен Кириллович Никитов.
— Одежа-то у вас какая? — спросил он. — Военная или цивильная?
— Партизанская, — ответил Астафьев. Кто во что горазд.
— Оружия чтоб никакого, — предупредил Никитов.
— Это как же без оружия! — возмутился Колесов.
— Я про винтовки и, так сказать, про видимое говорю.
— А пистолеты, ножи, гранаты?
— Ежели припрятать хорошо, то пожалуй… За рабочих своих выдам вас. Тут недалече шанцевый инструмент сложен у меня. Прихватим для видимости.
Пришлось всё «видимое» оружие — автоматы — оставить с Рязановым среди руин обжиговой печи. Пистолеты, ножи и гранаты рассовали по карманам, за пазухами, в голенищах сапог. Одежда у нас была действительно разношерстная, какую носят гражданские лица во время войны: в основном самая что ни на есть «цивильная», но с некоторой примесью воинской.
На станцию проникли благополучно. Постовые, посвечивая карманными фонариками, проверили пропуск Никитова, а нас, «рабочих», вооруженных ломами, кирками и лопатами, пропустили по счету. Все мы были начеку, и, если бы кто из охранников заподозрил что-либо неладное, наши ножи сделали бы свое дело.
На станции стояло несколько эшелонов. На путях, формируя составы, ползал маневровый паровоз, напоминавший старика, задыхавшегося от приступа астмы: так отчаянно он шипел паром и ухал. Один эшелон готовился к отправке на фронт — в сторону «нашего» моста. На платформах — танки, зачехленные пушки, из вагонов доносился храп и гомон солдатни.
Когда мы проходили невдалеке от хвоста эшелона, с тормозной площадки последнего вагона спрыгнул немец-кондуктор и что-то крикнул осмотрщику вагона, остукивавшему молотком бандажи колес. Тот подошел. Кондуктор попросил огня, закурил сигарету и тотчас вернулся на площадку, где под красным сигнальным фонарем маячила фигура охранника.
Колесов крепко сжал мой локоть, прошептал:
— Видел?
— Что именно? — не понял я.
— Кондуктор и один охранник… — задыхаясь от волнения, сказал Колесов. — Снять их с площадки, переодеться и на мост…
— А дальше что?
— Первым заходом устроить там затор, а следующим — рвануть.
Это была заманчивая и вместе с тем довольно просто осуществимая идея. Я сразу ухватился за нее. Понравилась она и Астафьеву…
Вернувшись на стоянку, мы в ту же ночь разработали детальный план действий и весь следующий день готовились к его выполнению.
Снова ночь. Сильный ветер разметал пелену туч, весь день висевшую над землею. По звездному небу мчались черные косматые облака. Шум леса сливался с шумом камыша, и порой казалось, что где-то невдалеке стонет разбушевавшееся море.
На этот раз мы двинулись в путь, изрядно нагрузившись взрывчаткой. План операции, разработанный нами, был и дерзок и опасен, но настроение было приподнятым. Каждый почему-то проникся верой в успех задуманной диверсии, и эта вера окрыляла нас.
Еще днем Галя с Рязановым и двумя проводниками отправились через болота к невысокому пригорку, откуда хорошо просматривался участок железнодорожного перегона, подходившего к станции с запада. К вечеру мы уже располагали точными сведениями, сколько эшелонов прибыло на станцию, сколько из них ушло к фронту, сколько проследовало с востока на запад. По нашим подсчетам, на станции к полуночи должно было находиться два состава, следовавших на фронт…
Семен Кириллович уже ждал нас с шанцевым инструментом у развалин кирпичного завода. Возник вопрос, как пронести на станцию взрывчатку. Бодюков предложил захватить с собой две одноколесные тачки, валявшиеся среди заводского двора, погрузить на них тол, а сверху сложить костыли, болты и инструменты.
— Не годится! — возразил Никитов. — Ни разу с тачками не являлись мои работяги… Сразу эти тачки бросятся в глаза охранникам.
— Не паникуй, Семен Кириллович, — сказал Астафьев. — Тачка — это тот же рабочий инструмент. Вот увидишь, все обойдется.
— А ежели не обойдется?
— Тогда перебьем постовых.
— Ну, разве что так, — согласился Никитов.
Как и предполагал Астафьев, гитлеровцы не обратили особого внимания на тачки. Их и на этот раз вполне удовлетворили пропуск бригадира и цифра, соответствовавшая числу «ремонтников», проследовавших с ним на ночную смену. Ремонтные бригады дежурили на станции день и ночь, приводили в порядок еще не восстановленные запасные пути, тупиковые ветки и стрелочные переводы…
Мы подоспели к отправке большого эшелона, состоявшего из товарных вагонов и платформ. Часть состава была загружена саперным имуществом — металлическими понтонами, мостовыми фермами, копрами, в головной части размещались крытые брезентом грузовые автомашины, легкие танкетки и мотоциклы. На некоторых платформах стояли зенитные орудия и пулеметы. В вагонах ехали солдаты. Однако охрана эшелона была сравнительно немногочисленной.
На тормозной площадке последнего вагона висели два красных сигнальных фонаря. На одной из подножек сидел охранник с автоматом на груди. Кондуктор стоял тут же, у вагона, и изредка подавал сигналы ручным фонарем в сторону головной части поезда.
Рядом с этим эшелоном, почти у самого его хвоста, стояло несколько пустых пассажирских вагонов.
Эшелон мог отойти с минуты на минуту: паровоз уже был прицеплен и громко пыхтел. Путь в сторону моста был открыт, на что указывал зеленый свет семафора.
Не знаю, как у кого, но у меня от волнения сердце стучало колотушкой. Забравшись в один из пассажирских вагонов, Рязанов и Колесов торопливо укладывали тол в небольшой сундучок, я прикреплял к сундучку веревку с привязанной к ней металлической «кошкой» в виде якоря с шестью острыми загнутыми лапами. От веревки тянулся короткий тонкий шнур к взрывателю, вмонтированному в сундучок-мину.
Пока мы были заняты этим делом, Астафьев и Бодюков тут же, в вагоне, переоделись: первый превратился в немецкого ефрейтора, второй — в солдата эсэсовских войск. (Вражеской униформы у партизан имелось в избытке!)
Все шло точно по намеченному плану. Семен Кириллович и два партизана-«ремонтника» находились у груды обломков водонапорной башни, перегружали основной запас тола с тачек в ящики, припасенные здесь еще днем Никитовым, и вели наблюдение за тем, что происходило на станции, чтобы вовремя предупредить нас, если возникнет какая-нибудь опасность.
Где-то по другую сторону реки, на дальних подступах к мосту, сосредоточивались партизаны. В их задачу входило открыть отвлекающий огонь, но только в том случае, если будет успешно выполнена первая часть плана., о чем их известит вспышка желтой ракеты у моста.
Резко, отрывисто прокричал гудок паровоза.
— Пора! — шепнул мне Астафьев.
Я почувствовал, как стянулась кожа на лице и как в грудь ворвался какой-то холодок. Колесов судорожно стиснул мне плечо, Рязанов тихонько шмыгнул носом. Астафьев и Бодюков покинули вагон, пролезли под ним и внезапно появились в хвосте эшелона.
— Эй, друзья, вы не можете прихватить нас с собой? — спросил Астафьев по-немецки, подходя к кондуктору.
Тот обернулся на голос. Свет фонаря скользнул по Астафьеву, переметнулся к Бодюкову.
— Кто такие? — грубо буркнул кондуктор.
— Отстали в пути, — объяснил Астафьев. — На фронт едем.
Охранник соскочил с подножки, подошел к нему.
— А ну, давайте солдатские книжки.
— Сейчас, одну минуту, — сказал Астафьев, опуская руку в карман.
Бодюков молча сделал то же самое.
Внимание кондуктора и охранника было сейчас всецело приковано к ним. Воспользовавшись этим, Колесов прошмыгнул вдоль стенки вагона и замер за спиной охранника.
Наступил решающий момент.
Левой рукой Колесов зажал рот охранника, правой всадил нож ему в горло. Астафьев и Бодюков действовали так же точно и быстро, обрушившись на кондуктора. Мычание сраженных гитлеровцев было заглушено шумом ветра. Почти одновременно загудел паровоз. Астафьев подхватил фонарь кондуктора, упавший на землю, и несколько раз просигналил им в ответ на световые сигналы машиниста паровоза. Тем временем мы втащили трупы гитлеровцев в тамбур пассажирского вагона, а Бодюков вскочил на тормозную площадку. Рязанов подал ему сундучок с «кошкой».
Паровоз тяжело заухал, эшелон вздрогнул раз, другой и медленно двинулся с места.
Мы отпрянули к стенкам пассажирских вагонов. Красные огни удалялись. Все быстрее, быстрее стучали колеса.
— Теперь готовиться к основной задаче, — бросил мне Астафьев. — Лишь бы у Бодюкова вышло.
— Борис не подведет, — убежденно сказал я, зная отвагу, решимость и сметку Бодюкова. В те минуты все мы мысленно были с ним и горячо желали ему удачи. Ведь от него теперь полностью зависел весь дальнейший ход операции.
