— Выпей, лучше брехать будешь.
— Если б кумыс, я б выпил. А больше ничего спиртного не пью, — отказался Михаил и, не в силах удержаться, отломил огромную краюху хлеба.
Хозяин протянул руку, хотел отнять хлеб. Но усатый отстранил его.
— Теперь мы сами тут управимся, дядько Тодор. Вы себе идите, занимайтесь хозяйством.
Хозяин неохотно ушел в дом.
— Ну, а как же ты очутился здесь в самую войну? — спросил полицай Михаила, жадно глотавшего хлеб с огурцом.
— Нас из саратовской тюрьмы везли куда-то сюда, то ли в барановичскую, то ли в пинскую. Тут, говорят, много тюрем пустовало, вот нас и пересылали на вольные хлеба.
— Здорово! — одобрил маленький белесый полицай, все время слушавший с открытым ртом и отвислой губой. — Так и тебя, значит, Гитлер освободил?
— Нет, с Гитлером мне еще видеться не пришлось. Я сам бежал во время бомбежки эшелона. Немцы, видно, не знали, что идет не воинский поезд, а наш, воровской. Ну и дали. Голову начисто отрезали и хвост разметали. А наш вагон был в середине. Мы разнесли решетку и кто куда!
— Ну ладно, черный! — хлопнул ладонью по колену усатый. — Брешешь ты хорошо. А как же тебя зовут?
— Михаил.
— А фамилия?
— Так вы ж сами уже назвали меня по фамилии! — ответил Михаил.
— Никак я тебя не называл. Не мели, а то как дам!
— Вы же назвали меня черным. А я и есть Михаил Черный.
— Ну, это, видно, твоя воровская фамилия. А настоящая?
— Кто ее знает, вырос я без отца, без матери. В детстве звали просто Мишкой. А в первой же тюрьме получил и фамилию.
Полицаи так охотно слушали, что Михаил сам себе позавидовал, как он без единой накладки вошел в роль конокрада.
— Ну ладно, Мишка Черный. Что ты еще умеешь делать, кроме конокрадства? — спросил усатый.
— Я еще охотник.
— Хы! На кого ж ты охотился?
— У нас там много всякой дичи. Особенно в Астраханской пойме, — .ответил Михаил.
— И метко стреляешь? — спросил старший.
— Куропатке в глаз.
— И вон в ту бочку попадешь? — насмешливо спросил полицай.
И все загоготали, потому что пузатая черная бочка была высотой в человеческий рост.
Когда смех утих, Михаил спокойно сказал:
— А вы положите, пан полицейский, свой мундштучок на ту бочку.
— Ну и что? — вытаращил тот глаза.
— Дайте на минутку вашу винтовку и посмотрите, что будет, — невозмутимо ответил Михаил. — Да вы не бойтесь, я на вас ее не поверну.
— Еще не хватало мне бояться такого замурзанного! — с гонором ответил полицай и подал мундштук другому полицаю, чтоб отнес на бочку, снял винтовку с плеча, поставил перед Михаилом, а сам на всякий случай встал за его спиной.
— Да-а… Из таких деревяшек стрелять мне еще не приходилось, — сокрушенно вздохнул Михаил, рассматривая старенькую берданку. Попробовал целиться и присвистнул. — Не пристреляна она у вас. Видно, никто от вас еще не пробовал убегать…
— Но-но! От меня не убежишь, даже когда я без винтовки.
— Да я-то что, мне бежать незачем, раз накормили. Я теперь готов жить как старый конь: где клок сена, там и дом.
Сказав это, Михаил вскинул винтовку, словно увидел летящую дичь, выстрелил. Там, где лежал мундштучок полицая, взметнулся дымок, казалось, мундштучок взорвался и развеялся в прах.
Полицейские онемели, а старший сказал Михаилу:
— Научи стрелять так же метко, и отпущу.
— Зачем отпускать? — сбивая полицейского с толку, спросил Михаил. — В лесу я с голоду подохну. Возьмите меня на работу.
— При нашей комендатуре нет должности конокрада — сострил старший. — Да и охотники сейчас не требуются.
— У меня есть еще и третья профессия — в детстве я неплохо пас овец.
— Это другое дело! Овец у меня, правда, нету, зато коров три десятка, а сын маленький.
Но пока четверо полицаев ездили на хутор дядьки Тодора, комендант получил строгое указание: всех бродяг задерживать и немедленно передавать властям. Комендант по своей натуре служака исполнительный, к тому же был благодарен гитлеровской армии за освобождение его из тюрьмы, где ему пришлось бы сидеть долгие годы. Увидев приведенного полицаями подозрительного бродягу, он приказал утром же отвести его в соседнее село, где есть немецкая комендатура, и сдать под расписку.
На ночь Михаила заперли в комендатуре. А утром связанного отвезли дальше.
Немец, принявший задержанного, не стал его даже допрашивать, а жестом приказал дежурному увести.
Из комендатуры Михаила привели в сарай, охранявшийся автоматчиком. В сарае уже было шестеро таких, как он. В основном это были красноармейцы, не снявшие формы. Один был даже со звездочкой на пилотке. Встретили они новичка молча, угрюмо. Немного освоившись, Михаил спросил, что с ними намерены делать.
— Гитлеровскими конфетами угощать будут, — пробубнил один.
— Вот наберут ровно десять — и в Могилевскую губернию! — окая, сказал другой, длиннолицый, совсем еще юный красноармеец.
— Ну! — усмехнулся Михаил. — Вообще-то они пленных не расстреливают без причины.
— Причина у них уже есть, — тяжело вздохнул солдат. — Утром кто-то мотоциклиста хлопнул за селом. А у них неписаный закон — за одного, даже самого плюгавенького немца десять наших. А чем брать из села, они лучше нас прикончат.
Молчание было долгим и томительным. Каждый думал о своем, и в то же время все об одном — как спастись. Броситься на автоматчика? Его, конечно, можно связать или удушить. Но от сарая далеко не уйдешь. Кругом они: там комендатура, там дом полон солдат, а там палатки белеют под дубом.
Дождаться бы вечера. В темноте убегать лучше. Но станут ли держать до вечера?
В полдень пришла смена караула. Оставляя нового часового у сарая, разводящий посмотрел на часы и успокаивающе сказал ему что-то такое, отчего один из семерых задержанных рывком привстал и, побледнев, тут же вяло опустился на пол.
Это был сухой, интеллигентный на вид человек в форме рядового бойца.
Все повернулись к нему в безмолвном ожидании.
— Он учитель, — шепнул сосед Михаила. — Знает немецкий.
— Разводящий… успокоил… нового часового… — с расстановкой заговорил учитель. — Недолго ему дежурить. Ровно в семь нас расстреляют.
— Ровно в семь! — многозначительно повторил белобрысый. — Немцы народ точный. Значит, жить нам осталось меньше шести часов. — С этими словами он достал из кармана три кусочка сахара. — Больше мое энзэ не пригодится. Подсластим остатки нашей жизни, — И он начал делить сахар всем поровну.
Его примеру последовали и другие. Кто выложил на общий стол корочку хлеба, кто — заскорузлый сухарик. А Михаил вынул из-за пазухи краюху, припрятанную для командира.
Молча, не спеша, медленно разжевывая и смакуя, съели все эти припасы. Потом начали собирать курево. Выворачивали карманы, высыпали на обрывок газеты.
И только Михаил не лез в свои карманы — в них никогда не водилось курева.
— Товарищ! Чего не закуриваешь? — Это обращаются к нему, к Михаилу.
— А? Что? — Михаил только теперь заметил, что все его друзья дымят козьими ножками.
— Закуривай, — пододвигая кусочек газеты с махоркой, перемешанной с хлебными крошками и всякой трухой, сказал длиннолицый.
— Да я, знаете, с самого детства не курю, — с виноватой улыбкой ответил Михаил.
— Все равно помирать с курящими придется, так что бери, приобщайся! — предложил белобрысый.
Михаил взял газетку и неловко начал крутить козью ножку. Крутил он долго, да так и не сумел. Учитель сделал ему папиросу, сам прикурил и подал.
— Оно, конечно, не педагогично, — заметил он с улыбкой, — не обучал курению при жизни. Но мы уже почти что в мире потустороннем, где все наоборот…
Вы скажете, до шуток ли им было, этим явно обреченным людям. Да, в первые минуты, когда узнали о намерении немцев, пленные загрустили, задумались. А потом… Появилась надежда. Пока человек жив, надежда не оставляет его, даже в самую безнадежную минуту. Ведь до смерти оставалось почти шесть часов, триста шестьдесят минут, а если перевести в секунды — целая вечность… За это время все может случиться…
Без пятнадцати семь от комендатуры отошли пеший разводящий и два автоматчика с велосипедами.
Пленные молча встали. Лица бледные, суровые. Кулаки сжаты. Губы пересохли.
ЗА МИНУТУ ДО РАССТРЕЛА СМЕКАЛКА СИЛЬНЕЙ ОРУЖИЯ
— Ребята, не падай духом, — послышался тихий суровый голос учителя. — Отсюда они нас уведут. В затылок убивать, как телят, не дадимся. Разбежимся при первой возможности. Кто пойдет первым, если поведут гуськом?
— Я! — вышел к воротам Михаил.
— По-моему, вы были командиром в Красной Армии, — пытливо посмотрел на него учитель. — Так ведите нас и здесь.
— Командиры водят в бой, а не на расстрел! — отрезал Михаил. — Но попробуем… — И совсем тихо: — Попробуем расстрел перевести в бой…
