— Вы эта… Когда в следующий раз в море пойдете, меня берите… — не унимался лоцман, — а то мало ли, вдруг чего на карты не нанесли. И опять же — я за морем истосковался…
На канонерке погнулся ходовой вал, посыпались подшипники, корпус по шву пустил слезу. Канонерку сдернули с мели буксиром и тут же поставили на ремонт.
На Гавани Шмидта, в цехах старой верфи, разместилась еще одна часть — итальянская, но не тылового охранения, а боевая. Возле эллинга пришвартовала свои катера 10 MAS, подразделение подводных диверсантов.
Но море было мелкое, целей почти не было, и в Миронове они ожидали переброски на Каспий.
Головорезы Боргезе жили по своим законам: в патрули не ходили, а отдыхали, загорали на молу, ловили рыбу, гоняли мяч по пустому пляжу. В порядке боевой подготовки налетали на кукурузные поля, чтоб не терять сноровку, ныряли в легких водолазных костюмах к затопленным на рейде кораблям, катали на боевых катерах местных мальчишек, даже пару раз давали пострелять из винтовок.
Конечно, молва имеет свойство раздуваться, и уже лет через десять ребята, составлявшие итальянцам компанию, рассказывали, будто они плавали с аквалангами.[4]
Но это случится нескоро, да верить им никто не будет…
* * *
В то время, когда на одном конце города остывал танковый двигатель, к другой окраине подходил иной солдат.
Он потерял пилотку, но не голову, обломал штык в теле какого-то врага, но не выпустил из рук карабин. Он потерял свою армию, но не растерялся сам.
Получилось так — пока его дивизия держала оборону на берегу реки, немцы ударили чуть выше, в стык между фронтами, навели понтонные мосты, мгновенно протолкнули по ним танковые группы. Те разошлись веером, одна развернулась на юго-восток, вышла в море, отрезав пути к отступлению.
Прежде чем идти на прорыв, в разведку послали несколько групп. Когда группа Бойко вернулась, оказалось, что части на месте нет, — по этому месту пронесся танковый клин, разметал пехоту. Потом… Да так ли это важно, что было потом. Дивизии больше не существовало.
За разбитой полуторкой они устроили совет. Бойко был не к месту красноречив:
— Когда крысы бегут с корабля, я понимаю крыс. Неумно из-за патриотизма пускать пузыри. Я всегда приводил тех, кто уходил со мной, назад. Но я устал, слагаю с себя командование. Не буду больше отдавать команды и не хочу их исполнять.
У всех было свое мнение, и каждый поступил по-своему. Один пошел и тут же сдался немцам. Это был неправильный ответ, и через полгода он сгинул в каком-то концлагере.
Другой пошел на восток, чтобы пробиться к своим. Почти сделал это, но увидел немецкий патруль чуть позже, чем надо. Был застрелен в короткой стычке, затем похоронен у дороги, стал еще одним неизвестным солдатом.
Бойко пошел на запад.
День переждал в одиноком домишке. Хозяин предлагал сменить одежду на гражданскую и утопить ружье в колодце. Но Бойко лишь спорол нашивки, а в карабин вцепился до того, что побелели пальцы. И улыбнулся так зло, что хозяева попятились из комнаты.
Ушел почти ночью, переплыл реку — рубеж, на котором он дрался всего две недели назад.
Еще через два дня вышел к предместьям Миронова, к городу, откуда он ушел добровольцем, уверенный, что скоро вернется с победой.
Спрятал винтовку в стогу сена, прошелся городом. Подворотнями дошел почти до центра, вышел на задний двор своей бывшей работы, к зданию, где размещался когда-то уголовный розыск — Угро.
Но все здесь было иначе, во дворе стоял бронетранспортер, возле него курили солдаты, одетые в серую униформу.
Общежитие НКВД, в котором он когда-то жил, лежало в руинах — что было тому причиной, установить Бойко не представлялось возможным. Да и не сильно его волновало.
Бойко обошел с полдюжины приятелей, но их или не было дома, или они боялись высунуть нос. Вышедшие женщины предлагали убраться подальше — да хотя бы к черту.
Во многих брошенных домах квартировали немцы.
Но крышу над головой Бойко нашел быстро.
Только то и слово было, что крыша. Тот дом до войны принадлежал главному агроному пригородного колхоза. Как рассказали потом соседи, старый владелец покинул свое жилище еще за неделю до того, как в город вошли немецкие части.
Эвакуировался обстоятельно, без спешки, погрузив мебель на поезд, семью — в машину. То, что везти было неудобно, — раздал тем, кто оставался. Но после его убытия, соседи пришли в дом еще раз и вынесли из комнат абсолютно все вплоть до дверей.
Дело довершила бомба, сброшенная во вневременье, ночью, с неопознанного самолета. То ли пилот отбомбился по огням, то ли просто сбросил бомбы, не пожелав возвращаться с ними на аэродром. Бомба, прежде чем взорваться, упала в лужу, зарылась в землю, подняла фонтан грязи. На мгновение замерла, но внутри продолжалось движенье — игла наколола капсюль, огонь пробежался по каналу, в секунду сгорело все содержимое, разорвав корпус бомбы, расколов тишину. Осколки посекли ветки в саду, с корнем вырвали дерево.
Стены дома вздрогнули, но устояли. В округе посыпались все стекла…
Дом был не в блестящем состоянии, но остальные дома были еще хуже, и Бойко остановился здесь.
В сарае он нашел пару пустых мешков, повыдергивал гвозди из разбитых ящиков, завесил мешковиной окна, из самого большого мешка сделал занавеску на дверь.
Нашел еще таз, который не забрали по причине небольшой дырки в днище.
А в сарае обнаружилось подвешенным под потолком полкуля семечек подсолнуха. То ли семена берегли под несостоявшийся опыт, то ли просто повесили под крышу от мышей, но мешок пощадили и люди, и грызуны.
Глубоко ночью сходил за карабином, завернул в шинель, пронес его в город, спрятал под крышей.
Затем развел в печи огонь, поставил на огонь таз, насыпал туда семечек.
Достал из кармана пачку папирос, открыл, посмотрел туда, вздохнул и спрятал обратно в карман.
Оставалось три папиросы.
* * *
Фронт, который прокатился через Миронов почти без остановки, дальше зацепился за мелкую речушку, безымянную высоту и перекресток трех дорог.
И если ветер был с востока, то хорошо было слышно, особенно ночью, как грохочут орудия.
Один раз советские войска даже чуть не вернулись в город.
Ранним утром удалось разорвать линию фронта, и пять танков вышли к аэродрому. Но немцы развернули два зенитных орудия, подтянулось три танка, которые очень кстати отремонтировали на машинно-тракторном дворе.
И атака, а верней, налет, были отбиты — два советских танка остались гореть в поле, три отошли.
Ну а потом все дальше от города откатывались бои, все глуше гремели орудия. Перестали дрожать в окнах стекла.
И в одну ночь их вовсе не стало слышно.
* * *
Чтоб отрапортовать о восстановлении мирной жизни в городе, привели в порядок стадион «Локомотив», тот, что в центре города, напротив городского парка.
Впрочем, «привели» — громко сказано. Забили особо вопиющие дырки в заборе, покрасили лавочки шаровой серой краской — бочку с ней дал командир канонерок из порта. На поле скосили траву, которая за месяцы войны вымахала почти по пояс. Не обошлось без нелепости — сторож стадиона, седой старичок, успел перекопать часть поля и посадить чеснок на зиму.
В пехотной части нашлись сетки на ворота, футбольные мячи, сами солдаты вермахта отсыпали известью границы поля.
В местной типографии отпечатали листовки:
Дар немецких солдат городу
В нынешнюю субботу состоится открытие восстановленного стадиона «Локомотив»
Играют сборные команды Военной авиации и Танковых частей
Начало матча 16:00
Вход свободный
Ветер трепал листовки чуть не на каждом столбе, но народу на матч собралось немного. Пришли поболеть за своих солдаты частей, что размещались в городе и его окрестностях.
Местных было мало, может, пришло человек двести, все больше мальчишек из ближайших дворов. Во-первых, все равно играют немцы, а во-вторых, вход свободный, а вот как будет насчет выхода?
Игра получилась незрелищной, напоминала больше даже не футбольный матч, а шахматную партию. Все на своих местах, все знают, что делать. И результат был довольно предсказуем, особенно как для товарищеского матча: 1–1.
После свистка арбитра, артиллерийского капитана, команды пожали друг другу руки и разошлись по раздевалкам.
Казалось, этим все и закончилось.
Гражданская жизнь потихоньку тоже стала налаживаться. Немцам нужен был транспорт — уже на третий день своего появления в городе появились листовки с призывами выйти на работу рабочим депо.
Определенный интерес был у немцев и в пригородах Миронова — к залежам железной руды, молибдена, никеля, и будущего бога войны — урана. Впрочем, в те времена немцы рассматривали уран как еще одну присадку к танковой броне.
