После стрельбищ снова палатка. Опять разговоры о том, что нас ждет, много курим и спим.
И вот приходит долгожданный день отбора. Нас выводят за базу в пустыню, выстраивают буквой «П», и полковник объясняет нам, что проверку можно прервать в любой момент, обратившись к ближайшему инструктору. Нас разделяют на взводы по двадцать человек, на каждый взвод дают по три инструктора — и «гибуш» начинается.
Человеческое существо может изменить свои привычки, только пройдя через огромное количество боли.
Мой инструктор по рукопашному бою
Эти три дня показались мне вечностью. Именно с того момента я возненавидел пустыню. Мы спали в песке, жрали песок, песчаный ветер пропитал нашу одежду пополам с потом, песок был в волосах, в глазах, везде.
С этого дня я полюбил пустыню как родную мать. Я стал частью ее, впитал ее в себя, слился с ней.
Мы бегали туда и обратно, нагруженные мешками с песком, ползали по земле и выполняли идиотские задания инструкторов, типа:
— Видите ту гору? Каждый должен принести мне камень с вершины. Времени на все — три минуты. Вперед!
Ты бежишь, хотя знаешь, что тебе никак не успеть. До горки только в одну сторону бежать минут десять. А когда возвращаешься, то снова слышишь:
— Вы не уложились во время. Очень плохо. Кто не хочет бегать, может уйти прямо сейчас. В пехотных полках будут счастливы вас принять. Для тех, кто хочет продолжить, есть дополнительная попытка, времени — три с половиной минуты. Вперед!
И ты снова бежишь, хотя знаешь, что это бесполезно и что задание невыполнимо.
Кто-то психует и уходит. На это все и рассчитано. Инструктор знает, что в данное им время никто уложиться не в состоянии, эта проверка — не на результат, а на твою волю.
Бег и ползанье по-пластунски чередовались с марш-бросками. Казалось, они были бесконечны. Мы по четверо несли носилки весом в сто двадцать килограммов. Из двадцати человек нас осталось шестеро — остальные отказались продолжать. Мои силы кончились примерно после первых двух часов, и идти заставляла только тупая мысль: я должен это сделать. Не для себя — для той семьи, которая заменила мне родную в этой далекой и непонятной стране. Стране, которую можно только так почувствовать и только так понять. Стране, которую можно или полюбить или возненавидеть. Или и полюбить и возненавидеть одновременно, как это сделал я.
Так вот, этих людей я не мог подвести, пока у меня были силы. А я пока еще мог передвигать ноги под тяжестью груза более ста килограммов весом. Если бы я сдался, то больше никогда не смог бы смотреть им в глаза без укора совести, зная, что мог бы продолжать, но сдался. Они не стали бы задавать вопросов, они бы никогда и не узнали, что я сейчас умираю здесь, под носилками, в этом нескончаемом переходе, ради них.
Отбор продолжался, мы несли носилки до «той горки и обратно». А когда возвращались, то получали минут десять передышки, и снова все начиналось сначала: бег, потом ползание по камням, потом снова взбирание на горы.
Кроме этого нам давали небольшие задания: нарисовать карту местности, разобрать и собрать пехотный пулемет, задавали тему, и нужно было говорить о ней пять минут. Так проверяли нашу пригодность к армейским специальностям и уровень интеллекта.
У проверки — несколько целей. Кроме выявления твоих качеств и понимания, как ты работаешь в команде, главная ее цель — сломать тебя морально. Ты можешь отказаться продолжать в любой момент. Это так просто — подойти к инструктору и сказать, что больше не можешь. И тебя сразу же отправят на базу, вот же она, виднеется невдалеке, до нее рукой подать. Там есть душ, кровать, нормальная еда, доктор, который смажет йодом окровавленные руки и колени. Нужно только подойти к инструктору и сказать, что больше не хочешь продолжать. Вот только что один из инструкторов подходил к нам и интересовался, не хочет ли кто-то отказаться. Еще и баночку колы предлагал. Сволочь. Я матерюсь про себя, кусаю губу до крови и продолжаю идти. Только крепкие духом смогут закончить все это.
А ад продолжался, и самое страшное было то, что никто не знал, когда же все это кончится. Во время коротких передышек мы открывали консервы, ели их пополам с песком, ложились спать, зарываясь в песок, не засыпали, а просто вырубались, одурев от чрезмерной нагрузки и напряжения, а через полчаса приходили инструкторы, поднимали нас, и все продолжалось снова.
Сейчас я сижу и, никуда не спеша, курю, глядя, как кровавое солнце отдает последние лучи этому пропитанному нашим потом кусочку пустыни, где еще вчера, мы, выпивая более двадцати литров воды в день, волочили стертые в кровь ноги. Я выдержал. Не отступил. Не сдался. Я прошел.
Солнце село. Пора идти спать. На сегодня хватит.
Бог создал людей сильными и слабыми, а полковник Кольт сделал их равными.
Надпись на могиле Кольта
— Привет. Меня зовут Эяль Кантс, но для тебя это пока неактуально. Ближайшие полгода ты будешь называть меня «сержант». Это твоя палатка, и добро пожаловать в семью спецназа.
Мой сержант был невысоким, но довольно широким в плечах. Он записал мой личный номер, имя и фамилию в тетрадку, и на этом разговор был окончен. Так я познакомился с одним из своих командиров и, взяв в руки вещмешок, пошел в указанную палатку. Там я увидел нескольких ребят, так же как и я, прошедших отбор.
— Привет, я Алон.
— Привет, как дела?
Пожав несколько рук, я кинул вещмешок на свободную кровать и присоединился к общей беседе. Парни, которых я видел тогда впервые и которые через некоторое время станут мне дороже всех. Тогда, в нашу первую встречу, мы сидели и разговаривали о том, что нас ждет впереди. Какое оружие мы получим, какие будут тренировки, как будем ходить в увольнение. Через час к нам пришли командиры и:
— Десять секунд на построение возле палатки! — так начался наш «тиронут».
«Тиронут» — курс молодого бойца. Он длится около четырех месяцев. За это время ты учишься дисциплине, оказывать первую помощь, ползать, бегать, более-менее стрелять из М-16, пользоваться рацией, кидать гранаты и изучаешь основное оружие пехоты: винтовку, легкий и тяжелый пулеметы, гранатомет, РПГ и легкий противотанковый гранатомет.
Командиры в «тиронуте» соблюдают субординацию. Ты не знаешь их имени, обращаться нужно по уставу и нужно отдавать честь офицерам. «Тиронут» — это первое и последнее место, где солдат отдает честь. После ты просто обращаешься к командиру по имени, даже если это главнокомандующий армией.
За проступки в «тиронуте» получаешь наказания. Есть наказания типа: «Беги к тому столбу, отдай ему честь и вернись. Десять секунд, время пошло!» — и так, пока командиру не надоест. Я однажды получил наказание ползать в противогазе и химзащите примерно минут сорок — за то, что обматерил командира по-русски, как мне казалось, тихо. Он не все понял, поэтому наказание было относительно легким. Хотя, пока я ползал, казалось, что еще чуть-чуть, и я все легкие выплюну.
Кроме того, командиры могут отобрать твое свободное время и увольнения. От «часа на выезде» — когда ты выезжаешь домой на час позже, чем все, и до выходных, проведенных на базе. Очень неприятно, особенно когда ты видишь, что твои друзья выходят в парадной форме домой, а ты как дурак остаешься один. В выходные на базе все равно делать нечего.
На тренировочной базе спецотрядам выделено отдельное место. Тренировки у нас тяжелее и дисциплина строже, чем в обычных пехотных полках. Но и относятся к нам особенно. Наши отряды, как знамя дивизии, гордость и пример для всех остальных. Поэтому ребята из полков не очень нас любят и немного завидуют.
Тренировки начались. На курсе молодого бойца много бегаешь, много стреляешь и мало спишь. Примерное расписание выглядит так: день начинается с пробежки, потом стрельбище до обеда, после — уроки по обращению с оружием с командирами или сержантом, полоса препятствий, бег, ужин, ночные стрельбы, вечерняя пробежка, час отдыха и сон. И так примерно каждый день, с небольшими изменениями в графике. На сон дается шесть часов в сутки в лучшем случае, свободного времени, когда ты можешь делать что угодно, час перед сном.
Кроме этого есть еще и рутинные обязанности: охранять базу, дежурить по кухне или помогать прапорщику красить или ремонтировать базу. Но после изнуряющих тренировок это воспринимается почти как отдых.
Самая тяжелая неделя «тиронута» — это неделя «войны». Всю неделю наш взвод живет в пустыне. Спим на земле даже без привычного уже спального мешка, просто в вырытых ямах. А ночи в пустыне всегда холодные, даже летом, не говоря уже о зиме. Едим только консервы из «боевых порций» и непрерывно занимаемся: передвижения взвода, действия при нападении, при защите, при попадании в засаду. Всю неделю запрещено курить, что для меня особенно мучительно. Все это сделано, чтобы максимально приблизить обстановку к боевой.
