— Игра? — удивился Каннинг. — Вы так это видите?
Файнбаум глубоко вздохнул и обдумал свой ответ.
— Я не знаю, генерал, но скажу вам одно: иногда по ночам я просыпаюсь в ужасе, испуганный до полусмерти и знаете, почему?
— Нет.
— Потому что я боюсь, что она скоро кончится.
Впервые с момента, когда Каннинг увидел его, это не звучало так, словно он пытается шутить.
Риттер и Клер де Бевилль не обменялись ни единым словом на всем пути до деревни. Когда Гоффер остановил машину перед «Золотым орлом», Клер не сделала попытки выйти из нее, она продолжала сидеть, глядя в пространство, и словно онемев, снежинки оседали у нее на ресницах.
— Мы пойдем внутрь, — сказал мягко Риттер, когда Гоффер открыл для них дверь. Риттер взял ее за руку, чтобы помочь спуститься, и она начала дрожать. Он обнял ее за плечи. — Быстро, Эрик. Внутрь.
Гоффер побежал вперед открывать дверь. Риттер провел ее по лестнице наверх, в бар. Майер разжигал огонь в камине. Когда он увидел Клер, его лицо выразило удивление.
— Мадам де Бевилль, как вы себя чувствуете?
Клер била дрожь, которую ей не удавалось сдержать. Риттер спросил:
— Где герр Штрассер?
— В моем офисе, штурмбаннфюрер.
— Я отведу ее туда. Приведите доктора Гайллара. Думаю, ей нужен врач. Пойди с ним, Эрик.
Они оба вышли. Клер тяжело навалилась на Риттера, и он ее крепко обхватил, боясь, что она упадет. Он подвел ее к огню и устроил в большом кресле рядом с камином. Потом подошел к бару, налил в стакан бренди и вернулся.
— Глотните, хотя бы немного, вы почувствуете себя лучше. Обещаю.
Она тихо застонала, но выпила, и у нее перехватило дыхание, ее пальцы с силой сжали плечо Риттера, а взгляд устремился мимо.
Штрассер сказал:
— Что случилось? Где произошел сбой?
Риттер обернулся, чтобы его видеть.
— Ей плохо, как вы можете видеть.
— Это не по вашему департаменту, так что не вмешивайтесь, — сказал холодно Штрассер.
Риттер подумал, потом сделал несколько шагов в сторону. Штрассер спросил:
— Вас разоблачили?
— Да.
— Тогда, как вы оказались здесь?
— Генерал Каннинг выкинул меня оттуда.
Штрассер стоял прямо напротив нее, сложив за спиной руки, слегка хмурясь.
— Именно такой глупости от него и можно было ждать.
— Что теперь будет?
— С вами? Мне совершенно безразлично, мадам.
Он повернулся, чтобы уйти, но Клер схватила его за рукав, снова дрожа и со слезами на глазах.
— Пожалуйста, герр Борман, Этьен, мой муж, вы обещали.
— Штрассер, — поправил он. — Моя фамилия Штрассер, мадам. И я ничего не обещал относительно вашего мужа. Я говорил, что сделаю, что смогу.
— Но полковник Раттенгубер…
— Он мертв, — сказал Штрассер. — Я не могу отвечать за пустые обещания умершего человека.
На ее лице появилось выражение ужаса и недоверия.
— Но я делала все, что мне велели. Предала друзей, свою родину. Вы понимаете?
Из двери Гайллар сказал:
— Ради Бога, Клер, что вы такое говорите?
Она повернулась к нему резко.
— О, да. Это правда. Я была марионеткой, они дергали за веревочки. Познакомься с моим хозяином, Поль. Рейхсляйтер Мартин Борман.
— Мне порядком надоела эта чушь, — сказал Штрассер.
— Знаешь, Поль, почему я это делала? Сказать? Очень просто. Этьен не был убит при побеге из штаба СД в Париже, как мы думали. Он жив. Он заключенный в концентрационном лагере «Маутхаузен».
На лице Гайллара отразилась боль, переполнявшая его жалость. Он взял ее руки в свои.
— Я знаю, Клер, что Этьен не был убит при побеге с авеню Фош. Знаю это давным-давно. Я знаю, что его поместили в «Маутхаузен».
— Знаешь? Я не понимаю?
— «Маутхаузен» — это лагерь уничтожения. В него только входят и никогда не выходят. Этьен умер там, в карьере, вместе с сорока семью американскими, английскими и французскими летчиками. Казалось лишним еще усиливать твои страдания, когда ты и так считала его умершим.
— Как они умерли?
Гайллар колебался.
— Пожалуйста, Поль, я должна знать.
— Ладно. В одном месте в карьере была лестница в 127 ступеней. Этьен и остальные должны были по ней подниматься с тяжелыми камнями. Весом по семьдесят, восемьдесят и даже по сто фунтов. Если они падали, их били, пока они не вставали снова. К вечеру первого дня половина из них умирали. Остальные умирали на следующее утро.
Каннинг и Джастин Бирр рассматривали план замка, разложенный на крышке рояля. Сидя напротив них, Клодин Шевалье что-то тихо наигрывала. Открылась дверь, и вошли Гессер и Говард, немец стряхивал снег с мехового воротника своей шинели. Каннинг сказал оживленно:
— Я собрал вас вместе для последнего совещания относительно плана наших действий в случае решительного нападения.
— Вы думаете, это еще возможно, сэр? — удивился Гессер.
— У меня нет причин в этом сомневаться. Совершенно определенно одно: если это произойдет, то очень скоро. Не позднее рассвета, потому что у этого Штрассера или Бормана, да кем бы он ни был, времени-то совсем не остается. Здесь может пройти колонна Союзников. Как бы то ни было, — он придвинул к ним план, — предположим, они атакуют и опустят мост. Как долго вы сможете их удерживать перед воротами, Говард?
— Недолго, генерал. У нас только винтовки, «Шмайсеры» и гранаты. Пулемет всего один. У них еще осталось два бронетранспортера с тяжелыми пулеметами на борту, и численность бойцов тоже гораздо больше.
— Ладно, они преодолели ворота, и вы отошли назад. Как там «Большая Берта», Макс?
— Она установлена в тридцати ярдах от устья тоннеля и забита металлическим ломом, но не могу гарантировать, что она не взорвется, похоронив того, кто поднесет к ней фитиль.
— Это моя забота, — сказал ему Каннинг. — Когда я это сказал, я именно это и имел в виду. Если это сработает, мы уничтожим первый бронетранспортер, который появится из тоннеля, и, возможно, всех, кто в нем. Это несколько сравняет наши шансы.
— Что дальше? — резко спросил Говард.
— Мы отойдем в северную башню, запрем дверь и будем удерживать их снаружи, насколько хватит сил.
Бирр сказал спокойным голосом:
— Неприятно упоминать об этом, Гамильтон, но эта дверь не представит собой особого препятствия, если ее забросают гранатами.
— Тогда мы отойдем на лестницу, — сказал Каннинг. — Будем отбиваться от них на каждом этаже, или у кого-то есть лучшее предложение? — Ему ответом было общее молчание. — Итак, джентльмены, приступим. Я присоединюсь к вам на стене через пять минут.
Они вышли. Каннинг некоторое время рассматривал план, потом взял немецкую форменную куртку с капюшоном и натянул ее через голову.
— До рассвета еще далеко, Гамильтон, — сказала Клодин Шевалье. — Вы всерьез считаете, что они решатся?
— Боюсь, что да.
— А Поль и Клер? Интересно, что будет с ними?
— Не знаю.
— Или не желаете знать?
— Меня заботит только Гайллар. — Каннинг расстегнул и застегнул кобуру с пистолетом.
— Как странно, — сказала она, продолжая играть, — что любовь может так быстро обернуться ненавистью, или не может? Возможно, мы просто себя обманываем.
— Идите вы к дьяволу, — горько сказал Каннинг и вышел, хлопнув дверью.
Когда Сорса вошел в бар «Золотого орла», он увидел Риттера, сидящего у камина с бокалом в руке. Сорса стряхнул снег с куртки. Риттер не произнес ни слова и продолжал смотреть на огонь. Открылась дверь кухни, и вошел Эрик Гоффер с подносом с кофе. Риттер игнорировал и его.
Сорса взглянул на главного сержанта и кашлянул. Риттер очень медленно повернул голову с задумчивым выражением в глазах.
— Да, в чем дело?
— Вы за мной посылали, штурмбаннфюрер.
Риттер довольно долго на него смотрел, потом спросил:
— Какие у вас потери?
— Четверо убитых, двое серьезно раненых. Мы доставили их сюда, чтобы ими занялся врач. У троих небольшие царапины. Один бронетранспортер уничтожен. Что будет дальше?
— Мы атакуем на рассвете. Ровно в семь. Вы и ваши люди еще мои до девяти часов, помните это.
— Да, штурмбаннфюрер.
— Я сам буду командовать. Лобовая атака. Используем бронебойные фаустпатроны, чтобы опустить мост. Гоффер был лучшим бомбардиром в батальоне. Он взорвет для нас цепи, не так ли, Эрик?
Это носило форму приказа, и Гоффер реагировал соответственно: вытянулся, щелкнул каблуками:
— Слушаюсь, штурмбаннфюрер.
Риттер поднял глаза на Сорсу.
— Есть возражения?
— Это что-то изменит, если они у меня есть? — спросил Сорса.
— Нет, пожалуй. Всех нас приводит в ад та же дорога.
— В Финляндии тоже так говорят.
Риттер кивнул.
— Лучше оставить главного сержанта Гештрина и четверых ваших лучших людей здесь, держать оборону, пока нас не будет. Возвращайтесь в лагерь. Я присоединюсь к вам через некоторое время.
