Через пару ночных смен все было готово.
День рождения пришелся на пятницу и торжественную часть с гостями перенесли на субботу. Вечером Ира оставила, как договаривались, Славика у бабушки и пошла домой одна.
В почтовом ящике лежали три открытки и почтовый конверт необычного вида. Фонари во дворе горели плохо, лампочка в подъезде светила только одна, и Ира едва успела бросить взгляд на открытки. Напечатанный на конверте обратный адрес в полумраке лестничных площадок прочитать не удалось.
Ира вдавила кнопку звонка, привычно выводя их условленную трель — два коротких, длинный, два коротких. За тонкой дверью послышались торопливые шаги, что-то зашуршало, хлопнуло, опять затихло. Она подождала, прислушиваясь, снова позвонила. «Сейчас, сейчас, — прокричал издалека голос Бориса. — Минуточку!»
Опять что-то зашуршало, магнитофон за тонкой перегородкой запел ее любимую «Nie spoczniemy», и дверь открылась. Борис с непроницаемым лицом отступил назад, приоткрыл дверь кладовки и протянул Ире конец свисающей с нее веревки.
— Дерни за веревочку, радость моя! — сказал он вкрадчивым голосом.
Ира тихонько потянула. По немного облупленной поверхности двери криво сполз лист ватмана с громадными разноцветными буквами: «С днем Рождения, любимая!» Довольный Борис, протянул ей еще одну веревку. Ира счастливо улыбнулась и дернула. Сверху упал большой букет роз, покачался на веревке, перевернулся и застыл цветами вниз на уровне груди. Ира протянула руку, взяла букет, веревка натянулась, раздался скрип. Борис попытался перехватить, не успел, и сверху ему на голову с грохотом свалилась деревянная планка.
Ира расхохоталась, чмокнула Бориса в щеку.
— Не рассчитал, инжинер?
— Ага! — согласился Борис. — Кто ж знал, что ты так дернешь? Поздравляю!
В комнате около дивана стоял круглый резной столик с бутылкой «Советского Шампанского» и двумя бокалами. По комнате лениво плавали разноцветные воздушные шарики, и колыхались на сквозняке гирлянды серпантина. Синие, красные, зеленые и желтые бумажные ленты свисали кольцами до самого пола, и на каждой черной печатной змейкой струились буквы. «С днем Рождения! Я тебя люблю! С днем Рождения! Я тебя люблю! С днем Рождения! Я тебя люблю!» И так без конца.
Ира прошлась по комнате, раздвигая серпантин, поймала воздушный шарик, подошла к Борису, прижалась.
— Спасибо! Какой же ты…
Борис осторожно промокнул губами синие от счастья глаза. «Краска», — тихо засмеялась Ира, закидывая лицо. «Więc po drodze, więc po drodze, zaśpiewaj my jeszcze raz», — призывал магнитофон.
— А вон еще, — сказал Борис, отрываясь, — посмотри.
На прикрепленном к стене листе бумаги летела по синему небу обнаженная Ира. Развевались на ветру черные волосы, закручивались, спускались на раскинувшийся внизу город. Город замер под обрушившемся на него водопадом, притих. Только бежали над крышей гостиницы «Чайка» неоновые буквы: «Я тебя люблю, я тебя…»
— Здорово! — прошептала Ира. — Сам нарисовал?
— Обижаете! — засмеялся Борис, целуя ее в шею. — Я же все-таки учился!
— Боря, ну что ты делаешь.… Смотри — мурашки! Верю, верю.… Нет, правда, здорово! Но лучше бы я в платье была.
— Нет, не лучше! — заявил Борис. — Проверим?
— Нет, нет, подожди! — высвободилась Ирина. — У меня еще какие-то поздравления — надо посмотреть.
Борис тут же убрал руки и с загадочной улыбкой уселся на диван.
— Так! Это от Веры, — достала первую открытку Ира. — Это Нина прислала из Свердловска. Помнишь? Это от сестры.… А это что такое? Боря посмотри — тут написано Чечено-ингушский обком КПСС! Вот это да!!
Ира внимательно осмотрела конверт, даже штампы проверила, осторожно надорвала и вытащила плотный лист бумаги с машинописным текстом. Борис замер ожидая.
— Боря, ты только послушай! «Уважаемая Ирина Николаевна! Областной комитет КПСС Чечено-Ингушской АССР, Грозненский городской комитет КПСС и Совет Министров ЧИАССР поздравляют Вас с Днем Рождения! Желаем творческих успехов, счастья в личной жизни, материального и духовного благополучия и полного секс…» Борька, это ты? — закричала Ира. — А я поверила! Что вы там мне желаете? «… и полного сексуального удовлетворения. Желаем физических оргазмов каждый день, а духовных — постоянно! Мы долго думали, что бы Вам такого подарить и решили, что лучшим подарком будет ночь, которую подарит Вам муж. Но чтоб Вы не считали, что коммунистическая партия такая жадная, можем заменить ее на денежное вознаграждение в размере 3000 (трех тысяч) рублей в чеках Внешторгбанка СССР. Так что — выбирайте. С днем Рождения, Ирина Николаевна!»
— С днем рождения! — прошептал Борис, подавая ей бокал. — Ну, что выбираешь?
— Три тысячи чеков! Это же сумасшедшие деньги, — улыбнулась Ира, пригубив вино. — Надо подумать…
По Минутке, официально именуемой площадью «Октябрьская» прошелестела шинами запоздавшая машина. Серое предутреннее небо очистилось, выглянула луна. Во дворе несколько раз, просыпаясь, моргнул фонарь, и в комнату на четвертом этаже хлынул тусклый неоновый свет. Борис приподнялся на локте, поцеловал Иру в опухшие губы, провел пальцами по набухшему соску.
— Как подарок? Понравился?
— Да! Лучше миллиона чеков! А где ты все это понаделал — серпантин, конверт с штампами?
— На работе. Купил разноцветной бумаги, напечатал на машинке, порезал на полоски и склеил. Печати из линолеума вырезал. Вообще-то, я сначала кольцо хотел подарить. А потом подумал: зачем тебе кольцо? — Борис провел рукой по плоскому животу, тихонько тронул пальцами выступающий лобок. — Ты же и так самая красивая. Правильно сделал?
— Правильно, — счастливо улыбнулась Ира. — Кольцо мне и правда не нужно, а вот от цепочки с кулоном не отказалась бы.
— Правда? — удивился Борис. — Так пойдем завтра и купим — я как раз деньги за рацуху получил.
Закончилась короткая грозненская весна, прошло еще одно изнуряющее жаркое лето, когда над размягченным асфальтом поднимается колышущееся марево, а тротуары стонут под обстрелом тутовников. Прогремели редкие грозы, обрушивающие на город килотонны воды. Яростные южные дожди заливали дворы, дороги, тротуары и скверы. Ливневка не справлялась: город на короткое время превращался в Венецию, а тоннель под железной дорогой в самое настоящее озеро. Один раз там чуть было не утонул троллейбус.
Выстрелом пронесся над страной звук от упавшего у кремлевской стены генерального гроба, и застывшее время двинулось в неизвестность.
А в Грозном ввели в строй первый шестнадцатиэтажный дом. Тонкая свечка выросла на проспекте Ленина и казалась непривычным к таким чудесам грозненцам настоящим небоскребом.
Славик пошел в детский сад, и осенью они первый раз все вместе поехали на море. В благодатной Абхазии светило мягкое ласковое солнце, везде слышался плеск волн, и не было ни одного комара. Они часами жарились на песках Пицунды, заплывали за буйки, ели хачапури и пили умопомрачительно вкусный кофе. Тихо, словно молясь, шумели в звонкой тишине гигантские, неземной красоты сосны, вызывая даже у таких прожженных атеистов смутные ощущения бренности всего земного.
Ненадолго.
Вечером уставший за день Славик мгновенно засыпал. Они ставили самодельную ширму из простыни, выпивали по бокалу белого вина и начинались путешествия. Нет, они не летали в Австралию или Америку — зачем им это. Они путешествовали по собственным телам и душам. Каждый миллиметр, каждая клеточка тел хранили такие тайны, по сравнению с которыми все тайны вселенной — ничто. Медленно-медленно, уступая когда нежности, когда страсти, тайны открывались, и на души обрушивались такие эмоции, что забывалось абсолютно все. Забывалось солнце, забывалось море, забывались смутные ощущения соснового бора. Казалось, что они открыли тайну мироздания, и эта тайна в том, что мир состоит только из них двоих.
Только из них.
Только.
— Это наш медовый месяц! — шептала Ира.
И хотелось, чтоб так было всегда. И верилось, что будет.
Следующей осенью они снова поехали на море, еще через год — в Финляндию. Уже без Славика. Собрав кучу справок и характеристик, необходимых советским гражданам, выезжающим в страны капиталистического Запада, они пошли на последнюю проверку — в райком. В принципе, это была обычная формальность, однако, второй секретарь, холеная властная женщина, смотрела таким взглядом, что хотелось шаркнуть ножкой. Наверное, так смотрели на своих крепостных помещики. Изменилось ли что с тех пор? Глянув в ленивые, полные презрения глаза, Борис почувствовал знакомый холодок и подобрался.
— Значит так, — полистав бумаги, лениво процедила второй секретарь, — первый вопрос, естественно, такой: «Почему у вас разные фамилии?»
