Она видела перед собой широкую спину Андрея в коротеньком потертом пальто. Со своим тяжелым лотком он казался ряженым. Она никак не могла привыкнуть, что можно вот так, среди бела дня, ходить по Приморскому бульвару и торговать рыбой. Навстречу прошли два солдата. Они о чем-то оживленно разговаривали и смеялись. На скамейках сидели женщины с детьми.
Ниоткуда, казалось, не веяло угрозой. Но вдруг Тоня увидела, как Андрей круто повернулся, почти побежал назад, а потом резко свернул к каменному парапету.
Что случилось? Тоня на мгновение приостановилась. Ее настороженный взгляд вырвал из идущих навстречу невысокого, сутуловатого человека в сером мятом костюме; он неторопливо шел, лениво ступая, и только глаза его глядели остро и беспокойно «Он!» — решила Тоня и ей стал понятен маневр Андрея. Позади Камышинского вразброс шли какие-то мужчины, но ни один из них не казался подозрительным, — они могли быть и прохожими.
Когда Камышинский миновал ее, Тоня уже приближалась к памятнику Дюку. Невдалеке от гранитного постамента стояли несколько мужчин, и трое, как назло, курили. Кто же из них Федор Михайлович?
Часы показывали без трех минут девять. Как долго тянется время, и сколько событий подчас может вместить в себя одна минута!
Краем глаза она заметила Андрея. Тот обгонял ее, направляясь к памятнику мимо каменного парапета.
Тоня невольно оглянулась. Шагах в десяти позади нее, возвращаясь назад, шел Камышинский.
Узел завязывался стремительно, и казалось, — нет выхода. «Что делать? Что делать?.. — лихорадочно думала Тоня. — Как поступить?..» Сознание, что она ничего не может изменить и ничему помешать, ввергло ее в отчаяние.
Что же медлит Андрей? Он еще успеет подбежать к Федору Михайловичу и предупредить его! Почему он так медленно идет?.. Почему?.. Опять пропустит Камышинского?.. Отвернется?! Спрячется?! Тоню трясло в ознобе. Главным врагом для нее теперь был не Камышинский, а Андрей, достойный самой лютой смерти.
И в это мгновение она увидела четвертого мужчину, высокого, черноволосого, в синем плаще; он вышел из-за постамента памятника и остановился, неторопливо оглядевшись вокруг; все в этом человеке было крупно — и голова с твердым подбородком, и руки, в которых угадывалась недюжинная сила. Он медленно вытащил из кармана коробку, раскрыл, вынул папиросу и стал медленно ее разминать… «Федор Михайлович!» — решила Тоня. Она узнала его сразу, потому что именно таким себе и представляла.
Но почему к нему не подходит Андрей? Куда же он идет? Куда?.. Почему мимо?..
С другой стороны бульвара, с боковой аллеи, вдруг появился невысокий старик в вытертом ватнике, у старика был вид ночного сторожа, который провел бессонную ночь, сидя у дверей магазина, а теперь возвращается домой. В руке он держал дымящуюся самокрутку, ни на кого не обращая внимания.
Он уже был в нескольких шагах от памятника, когда Андрей подошел к нему и, быстро нагнувшись, прикурил. Потом повернулся и двинулся на Тоню.
В его взгляде появилось такое острое, такое злобное выражение, что Тоню охватило предчувствие трагической неотвратимости того, что сейчас произойдет и что предотвратить уже не в ее силах. Она видела округлившиеся, со стеклянным блеском глаза, они смотрели на нее и в то же время мимо.
Выстрел!.. Тоня не заметила, как в руке Андрея появился револьвер, но тут же услышала за спиной дикий крик умирающего человека и оглянулась. Схватившись руками за живот, Камышинский медленно падал на мостовую.
И тут же раздался второй выстрел. Это стрелял человек в синем плаще. Он выстрелил в Андрея в упор, сзади. Андрей охнул, выронил пистолет, повернулся и рухнул, ударившись головой о гранит. Лоток разломился, и ставрида рассыпалась по грязным камням.
Все произошло так быстро, так стремительно, что Тоня растерялась. Только что она сама готова была убить Андрея, только что она считала его предателем…
С разных сторон бульвара бежали люди. Полицейский разгонял толпу. Откуда-то появилась крытая машина, и несколько человек в штатском поволокли в нее труп Камышинского.
Когда Тоня вспомнила о старике и оглянулась, она увидела, как тот медленно и устало идет, направляясь к Сабанееву мосту, и быстро пошла за ним, бросив последний взгляд на Андрея.
Он лежал на каменных плитах, положив голову на руку, из-под которой расползалась кровь…
Глава двенадцатая
Через три дня Тоня перешла в один из окраинных домов на Пересыпь, Федор Михайлович достал ей паспорт на другое имя, и для гестапо она исчезла навсегда.
И для нее в группе нашлось дело. Она следила за военными эшелонами, считала орудия, танки, по форме солдат научилась определять немецкие части, которые направлялись на фронт через Одессу.
А потом Федор Михайлович отправил ее вместе с группой на поиски удобного района, где с большей вероятностью безопасности мог бы приземлиться воздушный десант. Это был приказ Савицкого, и Тоня, сообщившая о нем Федору Михайловичу, сама же и участвовала в его выполнении.
Район был найден севернее города, и усталая от тяжелых и больших переходов группа вернулась в Одессу…
Все реже и реже Таня вспоминала о Леоне Петреску. Да, признаться, от новой с ним встречи не ожидала для себя ничего доброго. И все же они встретились — за три дня до того, как из Одесского порта отошел последний корабль, увозивший разгромленную армию.
Теплым мартовским вечером она шла по Пушкинской, стараясь побыстрее прошмыгнуть мимо гостиницы «Бристоль», в которой жили офицеры.
— Тоня!
Рядом с ней стоял Леон Петреску, тщательно одетый в щегольской мундир. Лицо его немного нарумянено, или, может быть, раскраснелось от выпитого вина.
Тоня поняла — бежать невозможно. Стоит Леону крикнуть, и ее тут же схватят.
— Что тебе нужно? — дерзко спросила она, отводя руку, до которой он дотронулся.
— Не так громко! — сказал он, оглядываясь на второго офицера, вместе с которым вышел из дверей гостиницы; тот, лукаво прищурившись, разглядывал Тоню, решив, что не следует мешать переговорам своего друга со смазливой девчонкой, хотя она и плоховато одета. — Тоня! Нам надо поговорить, — сказал Леон.
— О чем?!
— Я же сказал, не кричи! Пойдем, я провожу тебя до угла.
— Леон!.. — крикнул офицер, увидев, что тот уводит девушку.
Леон даже не обернулся.
— Ты сбежала! — сказал он, когда голос позади умолк. — Я все понимаю! Не думай, что я глуп! Ты не могла украсть так много денег. Я сразу понял, откуда они у тебя и для чего. Если бы это были твои деньги, ты не выглядела бы сейчас так жалко. Ты заставила меня бежать… Конечно, это тебе было нужно. Ты здорово меня провела, я понял это гораздо позднее… Завтра меня здесь не будет, и мы, наверно, никогда уже больше не увидимся. Прошу тебя только об одном, скажи, как тебя зовут? По-настоящему?
— Зачем?
Он усмехнулся:
— Ты же умная девушка! Ты прекрасно понимаешь, что наступит час, когда мне придется сказать вашим, что же я сделал доброго. И тогда я скажу, что помог перейти линию фронта советской разведчице. — Он круто остановился: — Хорош разговор? Да?! Ты ценишь мою прямоту?
— Да, — сказала Тоня — ценю. Меня зовут Антонина Васильевна Кравцова. Запишешь?
— Нет! Запомню! — Он продолжал идти рядом. — Скажи, а действительно в Сибири люди погибают от цинги?!
Она засмеялась:
— Леон! Ты уже сдался во второй раз.
Он остался серьезен.
— Я много о тебе думал. Удивительно глупо… Если бы ты знала, как часто я вспоминаю темную хату и твои добрые руки…
Они достигли угла. Она остановилась и пристально посмотрела ему в глаза. На какой-то миг ее охватило чувство человеческого участия. Ей хотелось сказать ему теплое слово, но второй человек, державшийся настороже, твердил: «Уходи, быстрее прощайся, он пьян, и неизвестно, на какой поступок способен в отчаянии».
— Мне нужно идти, — сказала она.
— Иди!.. — почти крикнул он. — Я тебе все сказал, а теперь иди!..
