Как они волновались, когда у околицы Свердлова их остановил первый патруль. Солдат долго крутил пропуска, как крутят деньги, подозревая, что они фальшивые. Но все обошлось…
Теперь они поверили в надежность своих документов и смело вышли на дорогу. За Свердловом какой-то крестьянин, направлявшийся в Одессу на базар, предложил им положить свои вещички на подводу. И девушкам полегче, и ему будет с кем отвести душу.
Они не ожидали, когда он повторит предложение. Бросили на подводу узелки, а за ними и пальто.
Дед оказался весьма разговорчивым. Однако примолкал, когда на дороге появлялись немецкие солдаты, они шли навстречу группами и в одиночку, возвращаясь из Одессы в свои части.
Дед охотно рассказывал об Одессе, и девушки старались запомнить. Но вот на перекрестке дорог появился патруль. Документы! Лена вспомнила о них, бросилась к повозке и вдруг испуганно вскрикнула: ее пальто, в кармане которого лежали паспорта и пропуска, исчезло…
Через мгновение она уже отчаянно бежала назад, к Свердлову, догоняя солдат. Но укравший пальто, очевидно, где-то свернул в сторону…
Теперь им ничего не оставалось делать, как разыскать патруль, который проверял в Свердлове их документы и мог подтвердить, что они были. Но немецкий комендант не колебался: он тут же их арестовал.
А через неделю их судили за незаконный переход Буга, так как по оккупационным законам Транснистрия считалась автономной. На счастье, ни следователь, ни судьи не усомнились в том, что подсудимые действительно говорят правду.
Суд постановил — оштрафовать на сто марок каждую и административно выслать обратно через Буг. На другой день их отвезли в Тираспольский концентрационный лагерь, где предстояло ждать примерно сорок дней, пока наберется достаточно большая группа нарушителей. Снаряжать конвой ради двух девчонок администрация не хотела.
Что делать?.. Кто может помочь?
Судьба пришла к ним в образе немолодой медицинской сестры, которой они помогали бинтовать тяжелобольных и раненых. Ее совет был короток: заплатить лагерному писарю и поехать в Одессу, чтобы раздобыть документы о благонадежности.
Писарь, молодой румын с хитроватыми, умными глазами, понял девушек с полуслова. Он не требовал денег вперед, но гарантировал себя на случай обмана.
— Все будет сделано, — сказал он. — Домнишуара [2] поедет в Одессу, Ее родственница останется заложницей. Ее расстреляют, если домнишуара сбежит.
А на следующий день Лена уже бродила по Одессе, с каждым часом впадая во все более глубокое отчаяние. Родственники исчезли бесследно. В их квартирах жили посторонние люди, ничего не знавшие о своих предшественниках. Идти на явку она пока еще не имеет права.
Приближался вечер. Неужели же во всем городе не осталось человека, который может помочь? Вернуться обратно, ничего не сделав, — равносильно смерти. Кто знает, как повернется судьба тех, кто ждет в лагере своей участи?!
И вдруг, сидя на скамейке в пустынном сквере, уже совсем выбившаяся из сил, она вспомнила подругу своей матери по гимназии, жившую на Ризовской улице. Если эта старая женщина в Одессе, она поможет. Как ей не помочь во имя той дружбы, которая многие десятилетия связывала их семьи?!
Счастье надо выстрадать! Кому принадлежит эта сакраментальная фраза, Лена не знала. Но через час она уже пила горячий чай за столом в тесной комнате маминой подруги, а та, присев напротив, охала и вздыхала, слушая рассказ о том, какие несчастья довели до лагеря маленькую девочку, которую еще совсем недавно она носила на руках! История о том, что после вынужденной эвакуации из Мариуполя Лена решила вернуться в Одессу, не вызвала у нее никаких сомнений. Куда же еще деваться бедной девочке?!. Одесса — ее родной город, и желание вернуться домой вполне естественно. Что касается украденных документов, то сейчас столько развелось жуликов, — всего можно ожидать!
Перебрав в памяти всех знакомых, она остановила свой выбор на бывшем бухгалтере, который ныне стал чиновником при губернаторе.
— Он поможет! — сказала тетя Маня. — У него самого сын в Красной Армии, Он это скрывает, но я-то знаю!
Впервые за долгое время Лена по-царски спала на мягком диване, под простынями! А утром, после завтрака, старуха ушла, строго наказав ей никуда из дома не выходить. На улицах часто бывают облавы, и если ее, не дай бог, задержат, то и на отпускной билет из лагеря не посмотрят, тут же посадят в вагон — и поминай как звали. Через неделю окажешься в Германии!..
Прошло томительных два часа, и старуха, оживленная и радостная, буквально влетела в комнату. Лена не выдержала и заплакала.
— Нечего плакать! — сердито крикнула тетя Маня. — Я обо всем договорилась! Нужный документ получишь!.. — Она устало откинулась на стул. — О, какого красноречия, скольких сил мне это стоило! Согрей-ка мне, милая, стакан чая…
А дальше все было, как во сне. В условленное время у памятника Дюку Лену встретил немолодой человек с седыми висками, в крахмальной рубашке и сером котелке.
Губернаторский чиновник торопился на какое-то заседание. Он был подготовлен к тому, что от него требуется. И сразу повел ее к нотариусу.
Через полчаса Лена уже держала в руках бумагу с гербом, подписями и печатями. В документе, написанном круглым, четким, бухгалтерским почерком, подтверждалось, что она — коренная одесситка, а главное — губернаторский чиновник ручался за ее лояльность по отношению к властям.
Но где взять денег, чтобы расплатиться с писарем? Те, что у них с собой были, давно отобраны. Тете Мане самой едва хватает средств, чтобы как-нибудь прожить.
Срок отпуска кончался, и Лена решила не рисковать. Писарь получил в награду две пары ручных часов — единственное их богатство. Он не был формалистом и, поняв, что большего не получить, выписал отпускные документы для обеих.
Тетя Маня снова оказалась на высоте. Она их приютила и энергично взялась за хлопоты. Теперь их надо было прописать. Связи ее казались безграничными. Она познакомила девушек с заместителем начальника районной жандармерии Крицуленко, и они три дня, не разгибая спины, прибирали его неуютную, холостяцкую квартиру, стирали и утюжили.
Видя, как волшебно меняется его логово, к которому давно не притрагивалась женская рука, Крицуленко, тучный, стареющий человек, со склеротическим румянцем на щеках, не остался в долгу. Услужливые девушки, с такой охотой взявшиеся облегчить его жизнь, получили прописку в Одессе.
Это была победа, трудная и выстраданная. Наконец-то можно спокойно пройтись по улице, остановиться у витрины, присесть на скамейку Приморского бульвара и не дрожать, когда мимо проходит полицейский. Прошло еще несколько дней, и они уже стали обладательницами собственной комнаты в тринадцатой квартире дома номер восемь по Градоначальнической улице.
Острый глаз Нади сразу же отметил выгодное расположение комнаты, в которой ей придется действовать. Во-первых, за стеной глухая соседка, а дочка ее еще мала и многого не понимает; во-вторых, во дворе дома находится кожевенная фабрика, обслуживающая эсэсовцев портфелями и ремнями. И гитлеровцы часто ее посещают. Конечно, в такой двор даже румынская полиция заглядывает с опаской.
А вскоре рация уже лежала в корзине под старой железной кроватью. Но на это было потрачено и много сил, и много так им нужных денег…
Глава третья
НЕМЕЦКИЙ СЛОВАРЬ
Удивительны одесские дворы! Они никак не вяжутся с европейской строгостью фасадов. Но, собственно, с дворов и начинается подлинная Одесса. Террасы, увитые диким виноградом, балконы, стоя на которых, громко переговариваются женщины. Здесь обсуждаются все дела, и каждый новый человек сразу вызывает любопытные взгляды.
Лена почувствовала себя счастливой, когда, войдя во двор, увидела, что террасы пусты. Квартиру под номером двадцать шесть разыскала на втором этаже и негромко постучала. В окне рядом с дверью приподнялась занавеска. На старческие, скрюченные пальцы упал луч солнца. В глубине комнаты что-то стукнуло, но никто не появлялся. Лена постучала еще раз.
