– Ну, быстрее, товарищ командир. Снаряд в стволе…
Никита целился старательно. Он даже не почувствовал удара бронебойного снаряда, отрикошетившего от боковой стенки рубки. Когда прицел совместился с лобовиной, стоявшей в двухстах метрах «штуги», Кузнецов надавил на педаль спуска.
Девятнадцатилетний лейтенант не слышал выстрела, собственного крика и, тем более, испуганных голосов экипажа обреченной «штуги». Грохот победного салюта рассыпался огненным клубком. Смерть Никиты Кузнецова была мгновенной, кумулятивная головка немецкого снаряда прожгла его насквозь.
Он не видел, как взорвалось от прямого попадания штурмовое орудие, как детонировали снаряды, выламывая крышу рубки, выкидывая горящие обломки и тела вражеского экипажа. Из его горевшей самоходки успели выскочить механик и заряжающий, отбежали в сторону и залегли.
Позади горела еще одна «тридцатьчетверка», из окон вели огонь пулеметчики. Прилетели и разбились с недолетом огненными клубками два заряда «фаустпатронов». Вторую пушку уничтожил командир танкового взвода. Его «тридцатьчетверка» стояла посреди улицы, башня вращалась, посылая снаряды во все стороны.
Замолк перегревшийся «дегтярев». Наружу выскочил стрелок-радист со вторым пулеметом и пытался торопливыми очередями не подпустить близко солдат штурмовой группы с огнеметом.
Десантников теснили, и они невольно сбивались возле единственного уцелевшего танка. Два других и «зверобой» Кузнецова горели огромными кострами, ввинчивая в небо вихрь дыма, пепла и раскаленного воздуха. Командир взвода знал, что вряд ли продержится более десяти минут. Проклятый серый город сожрет его, как сожрал ночью танковую роту, ее экипажи, десант и комбата Болотова.
Древние дома крепостной постройки, узкие улицы замыкали несколько веков один из путей с востока на запад, горловину между обширной болотистой низиной и высоким берегом, бьющейся внизу речки. Город-ловушка, перемалывающий тех, кто хотел прорваться.
Это хорошо понимал командир танкового взвода, его экипаж, бойцы десанта и двое уцелевших самоходчиков, расстреливающие обоймы своих пистолетов.
Но на войне спасение приходит порой так же внезапно, как и смерть. Остатки второй танковой роты батальона Шаламова, проломившись сквозь немецкую оборону на окраине, остановились возле уцелевшей «тридцатьчетверки» и кучки израненных, контуженных бойцов.
– Что, не ждали? – высунулся из люка старший лейтенант. – А мы уже здесь. Правда, от роты всего три машины остались.
Не дожидаясь ответа, он повел три своих громыхающих танка дальше.
Комбат Шаламов тоже вел оставшиеся танки в сопровождении двух «зверобоев» к западной окраине. Надо было вырываться из тесноты домов, сохранить как можно больше машин и людей. На выходе из городка их наверняка поджидают укрепления и укрытые в засадах танки и орудия.
Это был прорыв, который Чистяков видел впервые, и его придется повторять не раз, штурмуя города Западной Европы, превращенные в крепости и ловушки не желающим сдаваться Третьим рейхом и его вождями.
Пять «тридцатьчетверок» и две самоходки шли, непрерывно ведя огонь. Из окон и крыш летели противотанковые кумулятивные гранаты, пулеметные и автоматные трассы. Реже сверкали вспышки смертельно опасных «фаустпатронов».
Сопротивление слабело. Плотный огонь «трехдюймовок» и танковых пулеметов, непрерывно стрелявший десант не давали немцам высунуться и хорошо прицелиться. Снаряды «зверобоев» прошивали и обваливали куски стен, глуша взрывной волной все живое. С крыш градом сыпалась выбитая черепица, часть домов уже охватил огонь.
Следом в город входил третий танковый батальон, остальные самоходки и пехотная бригада. Они избежали таких потерь, как передовые роты и батареи. Зажатый в тиски гарнизон огрызался огнем, поджигая машины и убивая бойцов. В плен никто не сдавался, да и вряд ли в этой мясорубке кого-то могли пощадить.
Младший лейтенант Олег Пухов и его бойцы закидали гранатами угловую комнату, где укрывалось пехотное отделение с «фаустпатронами» и станковым пулеметом МГ-42.
Несколько «лимонок» и РГД-33 исковеркали, раскидали тела солдат. Стены, потолок были густо забрызганы кровью. Унтер-офицер зажимал ладонями разорванный живот. Рядом вжимался в угол парнишка-доброволец лет семнадцати с перебитой ногой. Он со страхом смотрел на русских солдат.
Десантники подбирали гранаты, некоторые сменили автоматы ППШ, к которым кончились патроны, на трофейные МП-40 и новые немецкие автоматы «Хенель» с деревянными прикладами и удлиненными стволами. Обнаружили корзину с вином и пили его, как воду, отходя от горячки боя. Открытую бутылку протянули Пухову:
– Выпейте, товарищ лейтенант. Как компот, жажду хорошо утоляет.
Олег сделал несколько глотков, перехватил взгляд сержанта, глядевшего на замершего немчонка с перебитой ногой. За спиной хлопнул выстрел, прикончили унтер-офицера. Насчет добровольца ждали команду взводного.
Пухов видел сгоревшие ночью танки, десантников и экипажи машин, расстрелянные, добитые ножами и прикладами.
– Чего на него смотреть? Этот уже отвоевался, – с вызовом проговорил младший лейтенант. – Гитлер капут, гаденыш? Ладно, двинули дальше.
Взвод скатился по крутой лестнице и побежал вдоль улицы, прижимаясь к домам.
Город-ловушка, охваченный во многих местах огнем, остался позади. Танки Шаламова и самоходки Чистякова прошли его насквозь. Часть гарнизона была уничтожена, другие покинули свои позиции. Тех, кто продолжал сопротивляться, добивали десантники и наступающие части.
Огонь вырывался из развороченных окон, снарядных проломов в стенах, горели чердаки, где укрывались снайперы и пулеметные расчеты. Горели или чадили танки, подбитые в бою. Те, которые были сожжены из засады ночью, стояли уже остывшие, сизые от окалины.
Лежало много погибших. Шинели и телогрейки десантников смешались с комбинезонами танкистов и серо-голубыми куртками немцев. Санитары подбирали раненых и обожженных, вели несколько пленных. Они оглядывались на тела погибших, подбитые танки и тревожно ловили выражения лиц своих конвоиров. Отведут подальше и постреляют возле какой-нибудь канавы.
Батальон Шаламова (вернее, его остатки) и две самоходки остановились на западной окраине города. Единственная дорога, по которой могла продвигаться тяжелая техника, находилась под обстрелом массивного дота и укрытого в капонире «тигра».
«Тридцатьчетверка» и два мотоцикла разведки, рванувшие сгоряча вперед, горели на дороге. Дальше, на холме, спешно окапывалась противотанковая батарея. Шаламов оторвался от бинокля и отрывисто проговорил:
– Тянуть время не будем, иначе фрицы новую линию обороны построят. Они это быстро делают. Чистяков, выдвигайся со своими подчиненными вперед и раздолби обе цели. Моим коробочкам они не по зубам.
– Поддержи огнем, Юрий Федотович. Из своих пушек, минометов трофейных. Чтобы больше шума и грохота.
– Поддержу.
Чистяков быстро распределил цели. Рогожкину приказал уничтожить дот. На себя взял танк Т-6, знаменитый «тигр», который за последний год снискал мрачную славу, хотя и не казался таким страшным, как в первые дни боев на Курской дуге.
– До целей восемьсот метров. Сблизимся еще шагов на триста и открываем огонь.
Рогожкин кивнул и непроизвольно сглотнул. Хорошо, что «тигра» взял на себя Чистяков, но и в доте установлена та же пушка калибра 88 миллиметров. «Тридцатьчетверку» буквально разнесло, догорает груда обломков. Семь сантиметров брони от такого снаряда не спасут. Хоть бы появилась еще одна самоходная батарея. Но старший лейтенант уже захлопнул люк, и машина двинулась вперед.
Шаламов помогал, как мог. Вели огонь, выскакивая из-за домов его «тридцатьчетверки», летели мины из трофейных минометов, стреляли с полдесятка пулеметов. «Тигр», словно сытый хищник, молча затаился в своей норе. Дот отвечал очередями крупнокалиберного пулемета – его орудие тоже пока молчало.
Когда самоходка Рогожкина вышла на открытое пространство, он почувствовал себя голым. Инстинкт самосохранения кричал, убеждал его искать какой-то безопасный выход. Но такого выхода не существовало. Начинался поединок, за которым наблюдали десятки людей, ждущих от него решительных действий.
От жалости к себе у лейтенанта невольно выкатилась слеза. Он шмыгнул носом, вытирая закопченное лицо. Видел ли экипаж его слабость? Неизвестно. Все четверо подчиненных сосредоточенно и молча ожидали команды открыть огонь.
Капитан Шаламов долбил дот с присущим ему азартом. Немцы были вынуждены опустить броневую заслонку. Танковые снаряды выкалывали брызги армированного железобетона, взрывы вырыли несколько воронок у подножия дота, два снаряда лязгнули о толстую заслонку. Но повредить дот они были не в состоянии.
Доставалось и «тигру», который ответил точным ответным выстрелом и поджег особенно активную «тридцатьчетверку». Шаламов приказал танкам не высовываться. Теперь сыпались лишь трехкилограммовые мины, и стучали пулеметные очереди.
