— Ну, чего тебе? — недовольно спросил Чуйков адъютанта. — Дай-ка мне солдатскую шинель и каску. Пойду на передовую. — И генерал кивнул в сторону центра…
Это было накануне прихода дивизии Родимцева. Бойцы Коробова только что отбили очередную атаку, но вместо отдыха принялись разбирать завал в углу здания: ночью к ним пробрались разведчики и сообщили, что саперы ведут снова подкоп, и указали место его выхода.
— Посчастливилось нам, что такой здоровый домина! — сказал Коробов, отбрасывая лопаткой щебень, отваливая глыбы кирпича, спаянного цементом. Стоял бы, наверно, тысячу лет, если бы не война! Можно бы отсиживаться тут долго еще, но с продовольствием и водой — беда, патроны на исходе, гранаты вот-вот кончатся, а добывать трофеи становится все труднее. Поняли гады, в чем дело, и боеприпасы держат подальше… «Ладно же!» — грозится Коробов, ожесточенно работая лопаткой, и вдруг подскакивает, но снова обеими ногами, обутыми в обшарканные, пропыленные сапоги, попадает обратно в вырытую им яму: щебень зашевелился, точно потек вниз, в неожиданно образовавшийся черный провал.
— Ух! — только и сказал Коробов, привычным движением взметнув лопатку — рубануть то, что заворочалось перед ним, но сразу опустил руку.
— Свой! Что ты, чертяка, замахиваешься! — Коренастый сапер отряхнулся и схватил Коробова в охапку. — Здорово, браток!
— Будь здоров! — Коробов, радостно смеясь, похлопал сапера по спине широкой ладонью. — Извини, брат, день и ночь настороже. Кто его знает, может, и фашисты не прочь под нас мину подвести. Нервочки натянуты…
— Да-a, нервочки! — Солдат поежил плечами. — Тяжеловата ручка у тебя… Навернул бы лопаткой, и с копылков долой… — И он обернулся к подкопу, уже расширенному изнутри его товарищами. — Давайте гостинцы!
— Вот кстати так кстати! — Коробов принимал увесистые ящики и передавал их подбежавшему Яблочкину, а тот — бойцам, вмиг выстроившимся реденькой цепочкой. — Патроны! Гранаты! А это, похоже, махорочка! — возглашал командир взвода, угадывая гостинец по весу, по объему и упаковке. — А народу нам не подбросят? — нетерпеливо спросил он, и как бы в ответ на его слова из норы, отодвинув очередную передачу, один за другим вылезли четыре бойца с автоматами. — Вот здорово! — воскликнул Коробов, любуясь прибывшим пополнением. — Каких молодчиков прислали!
Особенно ему приглянулся бровастый, широкогрудый, подтянутый солдат лет сорока, с острым, сверлящим взглядом: посмотрит — рублем подарит: а если навернет, вспомнил Коробов выражение сапера, уж если навернет, так навернет. И, видать, бывалый!..
— Пулеметом владеешь?
— Владею, — сказал тот, в свою очередь, присматриваясь к сержанту.
— А насчет пушечки везешь?
— И насчет пушечки везу.
— А если к миномету?
— Можно и к миномету.
— Так я тебе дам два расчета. Насчет гранат не спрашиваю. Само собой разумеется.
Прибывший оглядел почти безлюдную коробку дома, огневые точки, умело пристроенные к проломам стен.
— Конечно, само собой разумеется. Где же расчеты?
— Нашел о чем разговаривать! — Светлые, глубоко запавшие глаза Коробова сощурились задумчиво-испытующе. — Пушечка вон там, миномет полуэтажом выше. Гранаты сам распределишь. Хозяйство хлопотливое, но ты ничего… крепкий дубок, выдюжишь! Действуй!
Считая разговор законченным, Коробов подошел к другому бойцу.
— Тебе придется… — Но он не договорил, что придется делать второму: растерянное выражение его лица смутило сержанта, и он оглянулся, уже чувствуя, что, допустив какую-то оплошность, попал впросак…
Облюбованный им «дубок» стоял, не собираясь приступать к своим обязанностям, и смотрел из-под темных бровей на командира взвода так, точно прощупывал его суровыми кареватыми глазами, но в глубине их уже вспыхнула усмешка.
«Хорош, такой-сякой, — казалось, говорили и взгляд и усмешка, — не дал человеку дух перевести и сразу взвалил на него пушку, да еще миномет в придачу».
Какую силу может иметь человеческий взгляд!
«Ишь ты! Прицелился глазом — невозможно стоять».
Чувствуя, как жарко загорелись у него уши, Коробов с неловкой, печальной улыбкой сказал:
— У нас сегодня убили трех бойцов. И просто некого туда определить — все заняты.
И еще другое мелькнуло у Коробова: «Мало ли у фашистов знатоков русского языка! Вдруг и подкоп, и эти ящики — шут его знает, что в них, может, кирпичи — хитрость военная. Как ударят сейчас из глубины черного провала…» Подавшись в сторону, Иван весь подобрался, рука его невольно потянулась к поясу, где висели гранаты, и в лице появилась злая решимость.
— Спокойно, товарищ Коробов! — сказал первый боец и протянул сильную ладонь. — Все самое настоящее. Только я, к сожалению, не могу остаться здесь. Хотя и насчет пушечки везу, и минометом владею, и гранаты, само собой разумеется, но мне армией командовать надо.
Пот выступил на похудевшем лице Вани Коробова. Сержант взял протянутую ему руку, крепко сжал ее. Он так стушевался, что даже забыл отрапортовать генералу, пробормотав:
— Вы уж извините, что ли!..
— В чем извинить? На лбу у меня не написано… А действуешь ты правильно. Отлично справляешься с задачей. Ну-ка расскажи, как вы оборонялись эти дни.
— Оборонялись? — Коробов облегченно вздохнул, задрал голову вверх. — Оляпкин! Эй, Оляпкин! Иди сюда, покажись, какой ты есть!
2
«Просто диву даешься, когда посмотришь, на что способен наш русский народ! Вот Оляпкин — маленький нескладный солдатик из рязанского колхоза… Побрить да отмыть чумазого воробья — никто не поверит, что ему двадцать два года! А один целый взвод заменил! Сумел Коробов раззадорить его. Хорош командир! Как он в меня-то вцепился!» — Чуйков усмехнулся и снова склонился над картами. Ему только что принесли план подземного хозяйства города: водосбросы, канализационные трубы, заводские туннели. Надо использовать боевой опыт для отпора врагу и перестроить систему армии: солдаты, сами борясь со смертью, нашли новые методы обороны в уличных боях.
Изучая место действия и ход боев, Чуйков облазил передовую, побывал на заводах, познакомился с рабочими, бойцами, командирами, ополченцами. Везде можно было встретить его в эти грозные дни…
Все осмотрев и взвесив, он решил вместо старого полевого строя создать мелкие штурмовые группы и немедленно сделал попытку переиначить боевой порядок в одной из дивизий армии. Комдив, храбрый, заслуженный генерал, обратился с жалобой в Генштаб…
Вспомнив об этом, Чуйков осуждающе хмыкнул, встал и начал ходить по просторному блиндажу. Добротно устроенное помещение штаба было врыто в береговую кручу возле устья Царицы, долину которой немцы упорно, пядь за пядью, захватывали, вытесняя советских бойцов к самой Волге. Оставаться здесь, особенно после захвата врагом Дар-горы на правом берегу Царицы, становилось не только опасно, но и очень рискованно, и сейчас для штаба строился новый блиндаж под волжским обрывом, напротив нефтебазы.
«Царица — так себе, грязная речонка! Но отдавать ее запросто этим проходимцам мы не намерены!» — мелькнуло у Чуйкова, и он снова стал думать о самом главном, что сейчас волновало его. — Конечно, каждый командир силен славой своей дивизии и бережет ее пуще глаза. Считая, что сам создал все, гордится своим распорядком, своими артиллеристами, пулеметными и минометными ротами!..
— Узнайте, прибыл ли полковник Вяземский! — приказал Чуйков адъютанту, прервав себя на этой мысли, чтобы тотчас вернуться к ней.
— Ну, что, побывали в дивизии Родимцева? — спросил он вошедшего штабиста — офицера связи.
— Так точно. Встретил дивизию на подходе.
— Как разговор с комдивом? Согласен он? — с ноткой нетерпения в голосе спрашивал Чуйков.
— Предложением рассыпать подразделения полков на мелкие штурмовые группы заинтересовался, но на той стороне Волги пока не перестраивается: хочет прежде поговорить с вами лично. Тылы дивизии и тяжелая артиллерия уже размещены на левом берегу. Полки готовятся сегодня ночью переправиться сюда. Родимцев должен быть в штабе для получения боевого задания с минуты на минуту. А потом начнет переправу.
— Умно! — кратко и весомо сказал Чуйков, про себя добавив: «Очень осторожный комдив! Но это лучше: сразу договориться по-хорошему, чем писать жалобы в такое горячее время».
Вяземский, не решаясь нарушить раздумье командарма, нетерпеливо, хотя и незаметно переминался, глядя на его взлохмаченные буйные вихры, спустившиеся на выпуклый лоб.
— Идите, готовьтесь встретить людей. Один батальон сразу двинем к Мамаеву кургану, два останутся в центре. Как только придет комдив, сразу просите ко мне.
* * *
— Маловат плацдарм! — сказал Родимцев, прибывший в штаб с центральной переправы не в машине, не на повозке даже, а пешком: где по береговой траншее, где бегом через завалы, по пути заглянув на КП других, уже разбитых подразделений, помещавшихся в высохших канализационных трубах. — В центре совсем узкая полоса в наших руках.
