Парикмахер посмотрел на лейтенанта и хитро улыбнулся.
Лейтенанту нечего было возразить, он покачал головой, улыбнулся. Как говорится, сказка — ложь, да в ней намек — добрым молодцам урок.
— Вот видите, — тоном победителя произнес парикмахер.
Он, чувствуется, был очень доволен и даже возгордился своей притчей.
Но Камал сбил с него спесь:
— Все это так, но мы намерены отсюда гнаться за отступающим врагом. А для этого нужны настоящие аргамаки.
— Вначале надо сломать хребет врагу. А врага без хребта можно догнать и на муле, — не унимался уста.
Камал засмеялся:
— Вам, оказывается, невозможно мат поставить. Остер вы, остер!
Когда парикмахер ушел, Камала одолела дрема. Потирая глаза, он попытался встать. Но тяжелая усталость совсем разморила его.
Подошедший Терещенко улыбнулся. Он снял свою шинель, постелил недалеко от огня на плащ-палатку, затем сильными руками легко поднял Камала, положил его и заботливо подоткнул шинель под бока.
Оправив свой ватник и надвинув поглубже на голову шапку-ушанку, Терещенко опустился на корточки у костра, уже покрытого легким слоем золы, и тихо, очень тихо запел одну из своих любимых песен, которых он знал очень много.
Так до утра сидел он, покачивая головой в такт песне.
На фронте все с благоговением и гордостью говорили о славном подвиге двадцати восьми панфиловцев.
Некоторые пытались найти среди них близких, земляков. Бектемир сказал Дубову:
— Богатыри. Оправдали молоко, которым поили их матери. У каждого одна смерть. Вот так надо умирать!
— Да, они счастливые люди, — смахивая с усов иней, произнес Дубов. — Боец, который только вчера, продрогший, сидел в окопе, — сегодня известен всему миру. Весь мир знает о нем… Вот героизм! Вот люди!
В разговор вмешался третий боец, Попов. Скривив лицо от боли в замерзших ногах, он произнес:
— И все-таки положение наше такое, что смотришь — проклятый фашист еще загонит нас на улицы Москвы!
— Бои идут решительные. Или мы их, или они нас. Но если ты будешь похож на поджигающих танки панфиловцев, тогда мы выгоним немцев на самые улицы Берлина! — твердо сказал Дубов.
Боец почувствовал, как нервно двигаются покрытые инеем усы Дубова, отвернулся от него и вопросительно посмотрел на Бектемира, словно искал у него поддержки.
— Камень день ото дня становится тяжелее, Попов, — произнес Бектемир, шутливо упирая ему в живот кулак. — Народ на всех скоростях выпускает новенькие пушки, танки. Глаза у тебя или дырка на овчине? — вдруг гневно махнул он головой. — Чтоб тебе пусто было…
Попов виновато улыбнулся, опустил голову и продолжал потирать свои ноги.
— Послушай меня, — Бектемир обнял Попова за плечи. — Сегодня немец атаковал шесть раз и занял шестьдесят аршин. Мне кажется, что Никулин вернет эту землю все равно…
— Капитан наш — золото, — покраснел Попов.
— Все бы так воевали!
— Вот и воюй, — Попов неопределенно пожал плечами.
Через два часа немцы подвергли позиции батальона ураганному обстрелу, бросив в бой танковый десант.
И тут случилось неожиданное. Попов со связкой гранат кинулся под танк. Танк загорелся.
Бойцы переглянулись. Так раскрылось сердце одного из их товарищей, тихого, невзрачного на вид человека.
Ночь прошла сравнительно спокойно.
Холодным, морозным утром Бектемир, продрогший, сидел в окопе. Бойцы выдыхали клубящийся пар. На их ресницах, усах, бороде сверкал иней. Земля хрустела.
Черновато-желтое, грязное лицо Бектемира, иногда искажалось гримасой боли. Ныло под левой лопаткой.
Это во время атаки один немец стукнул Бектемира по спине чем-то тяжелым. Сначала боец не ощутил боли и даже успел проткнуть фрица штыком. Но вот сейчас она дала о себе знать.
Прибежал Хашимджан Сеидов, как всегда озабоченный, суетливый.
— Жив? Вчера многие из нашей роты погибли. И сам я, казалось, тысячу раз умирал и тысячу раз воскресал, — произнес он, присаживаясь к земляку.
— Где ваша давешняя тетрадь? — спросил Бектемир.
— На что она тебе? Попроси лучше горячей пищи. Или "водицы райской". Лицо-то у тебя бледное, как капустный лист, — ответил Сеидов с братской заботливостью.
— Без шуток, — ответил Бектемир. — Ночью не успели дойти мы до врага, пришлось залечь. Голову ни на секунду нельзя поднять. Ноги тяжелые, точно камень. Вдруг я вспомнил про твою книжечку. Подумал я: если вдруг что-нибудь случится с Хашимом-ака, то и тетрадь пропадет. И горько мне стало. Поругал я себя за то, что не сказал до сих пор. Примите меры к сохранению этой книжки. Пусть народу останется она. Запишите в нее еще одну поговорку: "Прислушайся к слову друга — иначе раскаешься".
Сеидов удивился душевной красоте этого простого парня, его человечности.
— Вы пошлите ее домой, подальше от смерти, — посоветовал Бектемир.
— Будь спокоен, братец, — улыбнулся Сеидов. — Тетрадь попала в надежные руки. Я сам безмерно рад этому случаю.
— Так у кого же тетрадь? — оживившись, спросил Бектемир.
— Дал я ее на хранение одному ученому. Доволен? Вчера мне пришлось зайти в санбат. Там я встретил своего московского учителя. Двенадцать языков знает. По-узбекски остер говорить. И на аския способен не хуже любого узбека. Одно время он приезжал в Ташкент, читал нам лекции. Тогда я был аспирантом.
Сеидов вздохнул, мечтательно улыбнулся:
— Такое времечко было, что и пищей для меня и сном являлась книга… Однажды я пригласил ученого к себе домой. Вечером это было. Он постучал в комнату. Вышел, значит, мой дядя… Ученый, приложив руки к груди, сказал: "Если ты ценишь слова более, чем изумруд, то смотри не на меня, а на мои слова". Потом этот ученый пояснил моему дяде, что эта фраза принадлежит великому Алишеру Навои.
Бектемир, довольный, смеясь, еще раз повторил их.
— Удивительный русский ученый. Большевик, — продолжал увлеченно Сеидов. — Да… Значит, захожу я в санбат, а среди раненых сидит мой учитель. В телогрейке, на голове какая-то старая ушанка, за кожаным поясом — книга. Одна нога забинтована до самого коле: а. Уговаривали его выехать из Москвы, не согласился он. Не вставая с места, обнял меня. Поинтересовался научными работами своих друзей, учеников из Узбекистана.
Опять Сеидов мечтательно улыбнулся. Видно, вспомнил о былых временах.
— Ну и показал я ему свою книжицу. Ученый полистал, пробежал глазами. "Изумруд! Изумруд!" — произнес он взволнованно. Я ему сказал: "Возьмите с собой. Вернусь живым — возвратите. А если не суждено, пусть останется вам на память". Задумался он: "Я еще не возвращаюсь. Хромой Тимур завоевал полмира. А для хромого профессора разве не найдется какое-нибудь дело на фронте!" И оставил он книжечку, чтобы читать в госпитале, а йотом пошлет жене. Теперь моя душа спокойна… Ну, мне нужно идти, — заторопился Сеидов, — на минутку ведь забежал.
Вслед за Сеидовым, улыбаясь, как всегда, явился Азимов. Его длинное красивое лицо теперь опухло и пожелтело. Бектемир от души любил Азимова, ему хотелось чем-нибудь поднять его настроение.
Не успел связист сесть, как Бектемир, щёлкнув портсигаром, "протянул сигареты.
Азимов, сняв толстые, грубые рукавицы, сунул их в карман. Покрутил в своих тонких пальцах сигарету, затем франтовато сжал ее в уголке губ.
— Эх и получил же я наслаждение — пять часов спал. Вот! — хвастливо заявил он. — Да еще где вы думаете? В землянке девушек!
Бектемир облизнул губы и, заинтересовавшись, подвинулся ближе.
— Как это тебе удалось?
Азимов несколько раз затянулся, поморщился:
— Фу, чем это, лучше листья сухие курить! — И снова о девушках: — За одну их косичку можно жизнью пожертвовать. Царицы огня!
Понизив голос, он неожиданно добавил:
— Вчера одну похоронили. Верой зовут. В огне — как рыба в воде. Ловкая, смелая связистка. Стоит с ней пошутить, она тут же вытаскивает из кармана фото. На снимке джигит в форме летчика. Кто знает, может быть, один вот из этих бравых соколов?
Азимов задумчиво поглядел на холодное, тусклое небо. Огромная стая самолетов высоко летела курсом на запад.
— Ну, держись, немец! — погрозил Азимов. — Дадут тебе сегодня.
В это время появился Дубов, как всегда с обвислыми, обындевелыми усами. От быстрой ходьбы он тяжело дышал.
Бектемир хотел его о чем-то спросить, но Дубов посоветовал быстрее заканчивать завтрак и почистить котелок снегом.
Он пошевелил усами и тихо произнес:
— Смысл активной обороны, оказывается, такой: если он не идет, ты идешь!
— И если он идет, ты все равно идешь! — засмеялся Азимов.
— Правильно. Ладно, пусть идет! — резко сказал Дубов. — Уже не раз встречали.
Ложка Бектемира только по-настоящему разгулялась в котелке, как явился связной и с подчеркнутой торжественностью сообщил, что его вызывает капитан Никулин.
