2. Известный вам Константин полностью реабилитирован, представлен правительственной награде, находится отпуску на родине.
3. Вас проверяют,но вы не беспокойтесь. Радист Курков явился повинной, во всем признался. Его имени дана радиограмма благополучии вашей семьи.
Я не мог вымолвить ни слова. Черт возьми, как я не догадался? Ведь это так просто! Вот и разгадка «семьи».
Не знаю, каким было мое лицо, но, очевидно, необычным, так как друзья не на шутку перепугались. Столбняк, сковавший меня, длился недолго — всего несколько секунд. Я быстро пришел в себя, вскочил, расцеловал Семена, за компанию Таню и Фому Филимоновича и крикнул:
— К черту телеграмму! Никакой телеграммы!
— Я же говорил тебе, душа моя,- важно напомнил Фома Филимонович,- что все обойдется. Вот и обошлось.Нет, сердце у меня- вещун!Ну-ка, внучка, спроворь закуску.
Таня вытащила из-за топчана большой противень с двумя зажаренными тетеревами.
— Вот они где,голубчики!-воскликнул я.-То-то я принюхиваюсь,принюхиваюсь… Как же они залетели сюда?
— Дедушка приманил,- сказала Таня.
Милым движением она перекинула русую тугую косу за плечо, подошла к Фоме Филимоновичу и, смущенно улыбнувшись, прижала его голову к себе.
Старик обнял внучку, гладил ее руки. Видно, крепко любил он ее, любил с особой, трогательной нежностью.
Фома Филимонович отпустил внучку и рассмеялся. Смех у него был рассыпчатый, добрый.
— Приманил не приманил, а маленько сплутовал,- сказал он.- Гауптман чуть-чуть просчитался. Уложили-то не четырнадцать, а шестнадцать штук. Вот я двух и приволок домой. Грех небольшой…
— Правильно,- одобрил я.- А куда ты так рано исчез?
— А меня гауптман отпустил.Сказал: «Иди отдыхай, дед! Ты это заслужил». И руку мне подал. Подал и добавил: «Ты оправдал себя и теперь будешь у меня егерем».
— Вот это здорово!- обрадовался я.
— И очень важно для нашего дела,- вставил Семен.- Я уже говорил об этом Фоме Филимоновичу.
— А вы знаете, Кондратий Филиппович, как у нас тут хозяйничал Сеня?- спросила Таня.
Я взглянул на Семена.
— Ладно уж!- махнул рукой Криворученко.
— Почему же ладно?- запротестовала Таня и рассказала, что Семен обеспечил их дровами, как-то притащил двух зайцев, а самое главное- принес соль. А на соль можно выменять что угодно. И Таня уже достала керосину, сахару и даже сапоги.
Криворученко,краснея, пробасил,что, мол, его дело маленькое,что, дескать, лесник Трофим Степанович, через которого Семен поддерживает связь с партизанами, прислал подарок Фоме Филимоновичу.
Таня расставила на столе стеклянные банки с чем-то густым и темным.Начали рассаживаться. Дед и внучка принадлежали к числу тех редких людей, которые весело переносят нужду и умеют будни превращать в праздник.
Мужчины выпили по маленькой, и все приступили к еде.
— Самодельный коньячок… пять звездочек,- пошутил Криворученко.- Это тоже лесник презентовал. Мы хотели распить за помин души Наклейкина, да Танюша не согласилась.
— Решили лучше за твои проводы,- добавил старик.
— А чем ты насолил Похитуну?- спросил я его.- Зол он на тебя, как черт.
— А и пусть. Продажная шкура, этот Похитун. Холуй заправский. Для того он и сотворен. На другое не способен.
— Ты от него не отмахивайся!
— Что так?
— А вот так… Он нам еще понадобится.Он враг,но мы должны использовать его слабости. Портить с ним отношения не следует.
Умный старик не стал спорить.
— Значит, люб не люб, а дружбу завязывай!
— Выходит так.
— Задача мудреная,- покачал головой Фома Филимонович.- Душу с него воротит. Да и зашибает он здорово.
— Это как раз и хорошо. Ты должен его задобрить. Ты приучи его есть из твоих рук.Худо ли, хорошо ли,но он считает тебя за своего, а это- главное.
— Что да, то да, — согласился Фома Филимонович. — «Ворон ворону глаз не выклюет»…
Тетеревов мы заели клюквенным киселем. Кисель был кислый и очень густой, но после наскучившего немецкого пайка я съел его за милую душу, хотя от кислоты сводило скулы.
Потом занялись делом.Я инструктировал Криворученко, а он делал одному ему понятные заметки в записной книжке. Криворученко должен был принять в свою группу еще двух товарищей и, поддерживая связь с Фомой Филимоновичем, держать под наблюдением осиное гнездо.
Если Гюберт перебазирует свою резиденцию, надо было следовать за ним, сохраняя по-прежнему необходимую дистанцию.
Обо всех изменениях в личном составе Опытной станции,о выявленных агентах надо регулярно информировать штаб.
И Фоме Филимоновичу я поставил задачи:закрепиться на станции, по возможности наладить «дружбу» с Похитуном, добиться расположения Гюберта с таким расчетом, чтобы, меняя место дислокации, Гюберт не отпустил от себя старика, как нужного ему человека.
Листок записной книжки Семена был уже тесно заполнен непонятными словами.
— Ну как, друзья?- спросил я в заключение.
— Сделаем, Кондрат!- заверил Фома Филимонович.
— Сделаем все возможное и невозможное,- добавил Семен.
Таня сидела в сторонке, теребя косу, и слушала нас, полуоткрыв губы.
— И поскорей давай людей Семену, Фома Филимонович,- напомнил я.
— За этим дело не станет,- проговорил старик.
— Только одного,- сказал Семен.- Второго пришлет командир отряда. Есть у него парень надежный, хорошо знающий округу, по фамилии Логачев.
— Толковый парень,- заметил Фома Филимонович
— Все мы его знаем,- вмешалась в разговор Таня.- Логачев до войны был первым физкультурником в городе,бегун,прыгун,работал в техническом контроле на заводе.Жена его, медсестра, эвакуировалась с больницей, а он остался для работы в тылу. Комсомолец…
— Да что говорить, лучшего не сыскать,- подтвердил Фома Филимонович.- Орел-парень!Что тебе рост, что силенка… И мозговитый.Ну, а второго дам тебе я. Обижаться не будешь.
— Кого, дедка?
— А Мишутку Березкина.Наш, городской. В подполье с первых дней. Его немцы не трогают. Одна нога короче другой, малость прихрамывает… А парень — сорвиголова! На любое дело пойдет и глазом не моргнет. Только прикажи. Если бы не ты, Кондрат, он бы Наклейкина обработал. Вот такой…
— Ладно. Ты сведи его с Семеном, и они поговорят. Ну, мне пора,- сказал я и встал.- Кажется, обсудили все…
Я стал прощаться.
— Будь удачлив, Кондрат!- напутствовал меня старик.
— Берегите друг друга,- предупредил я.
— Все будет хорошо,- заверил Криворученко.
Таня вышла на разведку, а через минуту двинулся и я, чтобы уже никогда более не возвратиться ни в «хоромы» Кольчугина, ни в этот засыпанный снегом двор, ни в этот город. Во всяком случае- до конца войны…
На дворе уже стемнело. В лицо дул колючий, обжигающий ветер. Небо было задернуто тучами.
Я поднял воротник, застегнул наглухо пальто, сунул руки поглубже в рукава и зашагал к себе.
На третий день после моего прощания с друзьями,перед обедом,Гюберт вызвал меня к себе и объявил:
— Подготовьтесь. Вечером поедете на аэродром.
Я ответил, что у меня все готово. Под словом «все» имелись в виду радиостанция,предназначенная для Брызгалова, выданная мне довольно крупная сумма денег в советских знаках, документы.
Только сейчас я сообразил, почему Гюберт тянул с моей выброской: он ждал непогоды. Сегодня непогода пришла. Еще с ночи посыпал мелкий снег, ветер усилился, и под его порывами тонко и жалобно заскрипели сосны в лесу.
Эти дни Фома Филимонович,по договоренности со мной, задерживался на Опытной станции допоздна. А в его «хоромах» дежурил Криворученко, чтобы вовремя радировать нашему штабу о времени моей выброски.
Фома Филимонович проявлял отменное усердие, повсюду отыскивая для себя работу, чем вызвал похвалу коменданта. А работы старик не боялся: он знал шорное и плотничье ремесло,мог класть печи,чинил обувь, понимал в слесарном и кузнечном деле.
После вызова к Гюберту я улучил момент и заглянул в закуток старика. Фома Филимонович сидел на низенькой скамеечке с доской на коленях и резал самосад.
— Сегодня ночью,- сказал я.
Старик отложил работу, встал, разогнул спину:
— Сейчас отпрошусь в город.
— Удобно?- спросил я.
— Нужны нитки для дратвы. Комендант сам наказывал, а у моего знакомого они есть.
Я кивнул. Фома Филимонович знал, что делал, и предупреждать об осторожности его, подпольщика, было излишне.
Я хотел уже выйти,но старик подошел ко мне вплотную,неловко обнял,ткнулся бородой в мою щеку.
— Будь удачлив!- сказал он.- Не забывай нас, грешных, а уж мы тебя не забудем…
Через полчаса он покинул Опытную станцию.
Я еще раз проверил свой вещевой мешок,где лежали деньги и рация,и положил его на кровать.Моя миссия закончилась.Я выполнил, кажется, все, что от меня требовалось.За Криворученко я не волновался, старик тоже обосновался надежно,и для тревоги за них оснований пока не было.Все теперь зависело от правильности поведения.
