— Таково, сэр, положение побеждённого.
— А вы, мистер Штейнер, будьте смелее. Да, смелее. Мы должны понимать друг друга. Вы заводчик, деловой человек, я тоже, — значительно повысил голос мистер Грэй.
— К сожалению, я уже не заводчик, сэр, — ответил Штейнер.
— А вы бы хотели получить свой завод обратно?
— Это, к сожалению, сэр, маловероятно.
— Но возможно, — лукаво улыбнулся Грэй, потирая руки.
— Как!
— Надо только захотеть, — ответил уже серьёзно американец. — Вы мне — патент на взрывчатку, я вам — свободу действовать…
Грэй совсем не собирался отдать секрет производства новой взрывчатки в руки военных властей Америки. Он заранее решил, что сможет выгодно продать военному ведомству Америки этот же патент.
Сделка между Штейнером и мистером Грэем, американским представителем по изучению немецкой военной промышленности, состоялась.
На прощанье мистер Грэй сказал Штейнеру:
— Важно всегда уметь становиться на ноги, как это делают кошки.
Штейнер подобострастно пожал мистеру Грэю руку, небрежно протянутую ему на прощанье.
…Через месяц после «проверки» американцы предложили Штейнеру службу в лагере, в том самом лагере, где он обворовывал, убивал и калечил детей. Он получил службу как «знаток русских и специалист-педагог».
Теперь Штейнер вознаграждался за своё усердие не марками, а долларами, отчитывался не перед гитлеровскими властями, а перед американским оккупационным командованием и носил не германский военный мундир с железным крестом, но американский, цвета хаки.
В лагере постепенно восстанавливались порядки, почти ничем не отличавшиеся от тех, какие были при фашистах, хотя ребят пока не избивали.
Штейнер служил усердно. Он стремился всеми силами замести следы преступления. Вернувшись в лагерь, он первым делом уничтожил остатки бумаг, документов, инструкций и приказов, изданных им самим. Впрочем, американских начальников, наблюдателей и надзирателей меньше всего заботило поведение Штейнера.
Вскоре ему удалось получить разрешение использовать группу подростков для изготовления портсигаров, зажигалок и разного рода сюрпризных шкатулок с надписью: «В честь победы американских войск». Это был лицемерный, но ловкий ход фашиста Штейнера. Этим он льстил местным оккупационным властям. «Отлично!» — думал про себя Штейнер, потирая руки, после того как мистер Грэй и власти одобрили его начинание.
Штейнер становился «на ноги, как кошка». Он рассчитывал добиться исключения своего завода из списка военных предприятий, подлежащих ликвидации.
Через месяц по всему городу и за пределами его уже распространялся товар завода Штейнера, скромно именуемого на вывеске: «Мастерская сюрпризных изделий Германа Штейнера». Его шеф, мистер Грэй крупный заводчик и владелец табачной фабрики в Северной Каролине, был коммерсантом, «человеком дела». Грэя не смущало прошлое фашистского коменданта. Занимали его только деловые связи, сбыт своих сигарет, присылаемых из Америки и бизнес от патента на новую взрывчатку. Раньше он делал сигареты, смешивал табак «Вирджиния Бройт» с особо ароматичным болгарским. Но сейчас такой возможности не было. Мистер Грэй получал из Америки сигареты сомнительного качества, однако с помощью Штейнера ему удавалось сбывать их по баснословным ценам.
Дела Штейнера налаживались, шли в гору.
Сначала он побаивался своих пленников, как живых свидетелей, и нередко с сожалением вспоминал те времена, когда он мог расправляться свободно с каждым, не думая об ответственности. Сейчас наступили другие времена, но он превосходно приноровился и к ним, найдя среди американцев покровителей.
Зимой в лагере появились люди в модных пальто и шляпах, с тросточками, вежливые и учтивые. Они говорили на разных языках, читали для ребят лекции, проводили беседы. Рассказы сопровождались показом кинокартин, каких ребята прежде никогда не видывали. В одной из них, например, показывалось, как какой-то подросток-беспризорник шатался по узким улицам среди американских небоскрёбов, спал в мусорных ящиках, ездил на крышах поездов. Но вот он познакомился с дочкой владельца завода. Они влюбились друг в друга, и беспризорный, стал женихом этой девушки. Костюм бродяги сменился чудным смокингом богатого американца, юноша приобрёл свой дом с огромным садом и автомобиль; при помощи своего покровителя-тестя он превратился в миллионера.
— Вова, что ты скажешь по поводу всего этого? — спросила его однажды встревоженная Люся после демонстрации фильма.
— Я перестаю что-нибудь понимать, — сказал угрюмо Вова. — Вернее, я начинаю кое-что понимать, — добавил он, помолчав, и вдруг крепко стиснул её руки. — Только береги силы, Люсенька! Береги выдержку и силы. Мне кажется, они нам ещё понадобятся! Нас отравляют всеми этими тошнотворными картинами.
Как-то в лагерь прибыло сразу несколько «докладчиков». Все они разошлись по баракам и читали лекции на тему: «Страна чудес, лучшая страна в мире — Америка». И тут же раздавали толстые журналы на русском языке с цветными фотографиями и рисунками.
В другой раз к ребятам приехали те же люди, но с другим докладом: «Современная Россия — страна голода и разрухи». Снова появились журналы и газеты, только на этот раз иллюстрации были весьма мрачного характера. Изображались какие-то лачуги, раздетые, тощие дети. Под одной из фотографий, изображавшей оборванных ребят, стоящих с котелками в очереди за пищей, подпись гласила: «Русские дети, потерявшие родных на войне, живут в домах для безродных».
Прочтя эти строки, Вова схватил журнал и кинулся к человеку в шляпе:
— Вы обманщики и мерзавцы! Это что? Это неправда, ведь это же снимки фашистских лагерей! Это мы так жили здесь, в Германии! — Вова задыхался от злобы.
Кто-то уже начал рвать журналы и газеты, разбрасывая клочья по бараку. Докладчик попятился к дверям.
— Вон отсюда, фашистские собаки! — раздался голос Андрея.
Прибежал Штейнер, американец-комендант, охранники. Ребята не унимались. Низкие стены грязного барака дрожали от криков:
— Долой фашистов-провокаторов!
— Домой, в Советский Союз!
— Да здравствует Родина!
Протест против лжи и клеветы на Советский Союз, начавшийся по инициативе Вовы и его боевой дружины, распространился по всему лагерю. В одном из бараков ребята выбили окна, разломали нары, выбросили железные печи и сняли с петель двери. Все требовали немедленной отправки на родину.
За бунт и беспорядки нескольких человек посадили в карцер. Среди них был и Вова. Андрей бегал по баракам, уговаривал пойти на выручку товарищей. Большая толпа юношей и девушек двинулась к карцеру. Дверь была сорвана, а Вова и его друзья выпущены на свободу.
После этого в лагере долго не было никаких докладчиков и кинокартин. Но ребят стали брать измором. Кормили плохо, перестали одевать, с рассветом выгоняли под охраной на расчистку города от мусора и камня, запретили собираться после десяти часов вечера.
Боевая дружина, созданная Вовой и Андреем для борьбы за свои права и отправку на родину, продолжала добиваться своего: писала жалобы, собирала подписи. Ей удалось добиться разрешения послать свою делегацию к коменданту города.
Майор-американец, тот самый, который приходил «освобождать» лагерь, принял ребят, как показалось Вове, довольно добродушно.
Вова знал наизусть жалобу и изложил её сжато и убедительно. В жалобе майор не мог не заметить законности требований подростков. Он сделал вид, что искренне сочувствует ребятам, но ответ дал малоутешительный.
— Жалоба ваша будет доведена до сведения властей в Берлине, а пока вам придётся потерпеть.
Ребята вышли от коменданта унылые, разочарованные. В лагере их сообщение вызвало ещё большую тревогу. На следующий день поголовно все отказались выйти на работу и потребовали отправки делегатов в Берлин.
Но на этот раз из их затеи ничего не вышло. Активистов перевели на голодный паёк, а Вову и Андрея арестовали. Когда их товарищи попытались снова разбить двери карцера, многих избили и пригрозили отправить в тюрьму.
Самым тяжёлым ударом, обрушившимся за последние дни на Вову, была разлука с Андреем. Видимо, американская администрация быстро выяснила, кто из подростков является организатором демонстраций протестов, и решила ослабить «боевую дружину», разлучив её вожаков. Несколько подростков были спешно отправлены в другой лагерь, как «не поддающиеся обычному воспитанию». Андрея увезли так неожиданно, что Вова даже не успел с ним попрощаться.
— Я хочу знать, куда меня отправляют? — спросил Андрей.
— Ты бунтарь и объясняться с тобой будут потом! — резко ответил переводчик.
— Я не поеду! — категорически заявил Андрей, когда переводчик, солдат и он остановились у автобуса.
