— О, прекрасно! Мы летели на самолете в сопровождении истребителей, — ответил Джон Бильдинг, и оба лейтенанта закивали головами.
— Вам уже показали, где вы будете жить?
— Все великолепно, господин генерал. Мы благодарим вас за гостеприимство.
— Здесь фронт, — сказал Ватутин. — Не взыщите, если встретятся трудности…
Джон Бильдинг развел руками:
— Мы будем делить с вашей армией все радости и невзгоды!
Ватутин улыбнулся.
— Что потребуется, господа, прошу вас, говорите попросту… Две машины в вашем постоянном распоряжении. К вашим услугам телеграф…
— Я бы попросил, господин командующий, ознакомить нас с обстановкой на фронте, — сказал Бильдинг.
Ватутин распорядился принести карту, на которую были нанесены последние данные. Американцы долго молча смотрели на стрелки, окружавшие Сталинград, и лица их становились все серьезнее.
— Скажите, господин генерал, — вежливо спросил Бильдинг, — это последние данные?
— Это самые последние данные, — подтвердил Ватутин.
Пока он разъяснял, как развивается операция, куда и какими силами наносятся удары, американцы молчали.
— Сегодня мы можем подвести итоги трехдневных боев, — сказал Ватутин, присматриваясь к своим гостям. — К началу наступления перед войсками нашего Юго-Западного фронта и правого фланга Донского фронта находилось тридцать пехотных дивизий противника, три танковые и две кавалерийские дивизии. За три дня наступления наш и Донской фронты полностью разгромили три дивизии противника и нанесли большие потери пяти его дивизиям…
Лицо генерала Бильдинга оживляется:
— И насколько вы продвинулись?
Ватутин подошел к карте:
— Вот видите красные стрелы? Это движение наших войск. Мы продвинулись на разных участках по-разному. От десяти и до пятидесяти километров. У нас уже более трех тысяч пленных…
— А Сталинградский фронт?
— Он идет навстречу нам. Там тоже значительное продвижение… Теперь посмотрите вот сюда… — Ватутин показал на левое крыло фронта. — Здесь, в районе Распопинской и Верхне-Фомихинского, окружено свыше двух пехотных дивизий противника, для пленения которых генералы Коробов и Рыкачев оставили часть своих сил. А главные силы этих армий наступают на юг и юго-запад…
Джон Бильдинг развел руками:
— Но говорят, что в Распопинской румыны, — сказал Бильдинг, и Ватутину показалось, что насмешливая улыбка тронула края его губ.
— Да, — сказал он спокойно, — это правда. Главным образом, румыны. Но что же из этого? Сегодня румыны, завтра немцы.
Бильдинг склонил голову. Очевидно, ответ Ватутина ему понравился.
— И мы сможем поездить по дорогам? Побывать в боях? спросил он.
— Насчет боев — я не знаю, — улыбнулся Ватутин, — ваша армия не столь уж многочисленна, чтобы вести наступление… — Бильдинг захлопал в ладоши, лейтенанты засмеялись. — Ну а во всем остальном вы вполне свободны…
Американцы заняли хатку на краю Серафимовича. Они были приветливы и скромны. На другое утро с небольшой охраной они отправились вперед, на участок танкового корпуса, и побывали за Усть-Медведицким в его боевых порядках. Вернулись к вечеру, усталые и оживленные. Ватутин был занят и не мог уделить им много времени. Он только расспросил у них, где они были, и посоветовал завтра побывать на тех участках, где противник обороняется особенно стойко. Пусть видят, что победа, к которой идут советские войска, — ото победа над противником большой силы и опыта.
На третий день вечером, за ужином, Бильдинг, пользуясь тем, что Соломатина вызвали на телеграф, спросил Ватутина в той уважительной и дружеской манере, которая позволяла ему задавать самые смелые вопросы:
— Скажите, господин генерал, мне хочется разобраться в том, что меня давно занимает, почему кроме вас, фронтом командует военный комиссар?
— Вы. о члене Военного совета?
Бильдинг кивнул головой.
Ватутин удивился:
— Но, во-первых, фронтом командую я, а не он! А во-вторых…
Но американец сразу же прервал его:
— Простите! Разве комиссар вам подчинен?
— Нет, не подчинен.
— Значит, он с вами на одинаковых правах?
— Нет, не на одинаковых, — сказал Ватутин.
— Он может приказывать войскам?
— Нет, не может. Приказываю войскам только я.
— Значит, он действует через вас. Так я понимаю…
Ах, вот к чему он клонит! Ватутин усмехнулся:
— Вы, очевидно, хотите сказать, господин генерал, что на самом деле фронтом командует комиссар, а я лишь выполняю его желания…
Бильдинг опустил глаза:
— Но если есть командующий, ему подчиняются все. Я так понимаю…
— И я гак понимаю, — сказал Ватутин. — Но у нас, в нашей армии, исторически сложились свои особенности. Мы живем по русской пословице: один ум хорошо, а два лучше… Впрочем, даже три, потому что в Военном совете три человека.
— Вы хотите сказать, что комиссар — ваш советник?
— Это уже ближе к истине, — согласился Ватутин, — хотя роль комиссара куда важнее роли советника.
— Но если он советник, зачем ему власть?
— Власть ему дана для того, чтобы помогать мне проводить в жизнь те решения, которые я принимаю.
Бильдинг отпил из рюмки вино и отодвинул ее и сторону. По выражению его лица Ватутин понял, что американец ему не верит.
— Вам непонятно, генерал? — спросил Ватутин, вновь наливая его рюмку до краев.
— А вы почему не пьете?
— Когда я работаю, я не пью, — сказал Ватутин, — а мне еще всю ночь работать…
Бильдинг улыбнулся и кивнул головой.
— Так вам еще не все понятно? — вернулся к разговору Ватутин. Ему хотелось, чтобы Бильдинг понял его до конца.
— Нет, не все, — сказал американец. — Скажите, какую военную академию кончил ваш комиссар?
— Он не кончал военной академии.
— Значит, он не имеет такого специального образования, какое имеете вы? Насколько я знаю, вы окончили военную школу, военную академию и потом академию Генерального штаба?..
Ватутин невольно отметил, что Бильдинг хорошо осведомлен о его биографии.
— Да.
— Так чем же может помочь вам человек, который не окончил даже простой военной школы?
Бильдинг улыбнулся и откинулся к спинке стула Ему показалось, что он завел Ватутина в тупик, из которого трудно выбраться.
— Видите ли, генерал, — сказал Ватутин серьезно, — вы коснулись самого существа вопроса. У нас была революция. Она вызвала к жизни огромные народные силы. Партия коммунистов, к которой принадлежу и я, воспитала государственных деятелей — мужественных, опытных, практичных. Они, может быть, не разбираются во всех тонкостях военного дела, но умеют верно оценить обстановку, умеют работать с людьми, умеют организовывать массы. Вот в чем сила этих людей, генерал… Надеюсь, теперь вы меня понимаете…
Бильдинг сокрушенно развел руками:
— Боюсь, что не совсем.
1
Майора Медникова срочно вызвали в отдел тыла армии.
— Где вы пропадаете? — закричал на него начальник отдела полковник Светиков. — Мы два часа вас ищем!
Это был пожилой человек с лицом, изборожденным морщинами, их было так много, словно его нарочно мяли, чтобы их стало побольше. Он был сердит и чем-то очень взволнован.
Медников, которого с утра мучил прострел в боку, морщась от боли, доложил:
— Ходил в санитарную часть, товарищ полковник!
— Какого дьявола вы ходите по врачам, когда дело горит! Вы понимаете — горит! У танкистов кончается горючее!
— Понимаю, товарищ полковник. Если дело касается горючего, значит, и в самом деле горит.
Светиков с удивлением посмотрел на него из-под тяжелых от бессонницы век.
— Нашли время острить! Командарм Рыкачев приказал: лично вам… Понимаете, лично вам стать во главе колонны из шести цистерн и доставить их на хутор Еруслановский.
— Когда выезжать?
— Вы спрашиваете, когда выезжать? — еще больше обозлился полковник. — Вы спросили бы раньше, где взять горючее?
— Где, товарищ полковник? — спросил Медников, скрывая усмешку. Уж очень был забавен полковник, когда сердился.
— Эшелон пришел на Филоновскую. Теперь это у черта на рогах, — сказал полковник. — Цистерны туда уже направлены…
— А как охрана? Будет, товарищ полковник? — осторожно спросил Медников, стараясь незаметно потереть бок, который очень болел.
Полковник заметил это движение…
— Что вы все время держитесь за бок? Кроме вас, мне все равно послать некого! Поедете вы!.. Понятно? Вам будет придан взвод охраны и броневик… Если вы боитесь, что вас подстрелят, можете ехать хоть в башне…
Через три часа Медников был уже в Филоновской. За всю свою двадцатилетнюю интендантскую жизнь он ни разу не имел дела с горючим. Он был специалист по обозно-вещевому довольствию.
