В быстрых Сашиных глазах светилось восхищение. Расхваливая пушки, он, посмеиваясь, спросил:
— Ну, а где твои самоварные трубы?
— Наши минометы в овраге, — спокойно ответила я, будто не заметила его иронии.
— Я был в штабе дивизии, ожидается крупный бой… Здесь пехоты врага много. У нас работенка тоже будет жаркая.
В это время послышался нарастающий гул моторов, и мы увидели танки, шеренгой ползущие по окраине села. За ними бежали автоматчики.
— Танки пошли! — крикнул Саша и бегом направился к своим пушкам.
— Товарищ комбат, танки! — доложила я, еле сдерживая дрожь в голосе.
Старший лейтенант перестал писать, подвинулся ближе к кустам.
— Шесть танков… и пехота… — всматриваясь в бинокль, как бы про себя произнес он.
Оторвавшись от бинокля, он приказал телефонисту:
— Придвиньте ко мне аппарат, — и, прижав трубку к уху, стал передавать данные для стрельбы на огневую.
Воздух задрожал от минометных выстрелов, одна за другой через наши головы полетели мины. Они густо рвались среди вражеских танков и автоматчиков.
У врага — замешательство. Некоторые фашисты, не выдержав огневого налета, залегли, оторвавшись от танков. Остальные врассыпную бросились вперед, стараясь выйти из зоны огня. Тогда командир батареи передал новую команду: перенести огонь ближе к нам, на второй заградительный рубеж. На несколько минут минометы стихли, остановившиеся фашисты бросились вперед. По ним открыли стрельбу казаки. Когда гитлеровцы приблизились ко второму рубежу, наши минометы усилили огонь.
— Вот молодцы Кравченко и Завалейко, вижу, это их работа, точно бьют, — восхищался комбат. — Хорошие старики!
Земля задрожала от разрывов, пехота противника, идущая за танками, залегла. В зоне разрывов мин один танк остановился с развороченной гусеницей.
— Мина гусеницу разбила!
— А почему артиллеристы не стреляют? — спросил комбат.
— Еще не время, к ориентирам не подошел, — не упустила я случая показать свои знания.
Как только танки начали подниматься на бугор, артиллеристы засуетились. Прогремел пушечный выстрел, за ним второй, через миг заговорили все пушки. Расчеты успешно заработали. Орудия вели сокрушительный огонь, зарываясь в песок станинами; дымок, выходивший из каналов стволов, медленно рассеивался в воздухе.
На бугре задымил один танк, завертелся другой. Выскакивавших из люков фашистов настигали казачьи пули.
Саша лежал между двух пушек. Размахивая руками и ударяя о землю кулаком, он что-то кричал расчетам. С флангов по танкам стреляли казаки из противотанковых ружей, они подожгли еще одну машину. Оторванные от пехоты, фашистские танки не решились вклиниться в нашу оборону и остановились. Комбат направлял огонь таким образом, чтобы фашисты не могли подняться в атаку.
Вдруг из-за бугра один за другим вылетели казаки-конники с поднятыми клинками и на полном галопе бросились на врага.
— В сабельный бой пошли! — крикнул мне комбат и передал команду на батарею: перенести огонь в глубь обороны противника.
Оставшиеся три фашистских танка пытались вступить в бой с конниками, но один из них тут же был подорван гранатой, второму разворотил башню снаряд, посланный умелой рукой наводчика. Только одному танку удалось уйти.
Казаки в развевающихся черных бурках и красных башлыках понеслись навстречу вражеским автоматчикам. Фашисты бросились наутек. Конники на скаку рубили гитлеровцев.
Вот один казак грузно свалился с вороного коня, — наверное, ранен. Конь как вкопанный остановился, потянулся мордой к хозяину, стал толкать его в спину и тянуть зубами за бурку. Казак встал, держась за ушибленную голову и грудь. Вставил ногу в стремя, но вскочить на коня не смог. Его подобрали санитары.
Бой приближался к концу. Настигая и уничтожая отступавших гитлеровцев, конники ворвались в селение. Разгромив гарнизон, казаки, не задерживаясь, начали преследование.
Артиллеристы-чекурдинцы, зацепив пушки за передки, быстро устремились за конниками. Я была на наблюдательном пункте. Спустившись с высоты к своим минометчикам, подала команду «отбой», и мы тоже двинулись в путь.
В декабре 1942 года ни одного дня не проходило спокойно. Если раньше мы двигались медленно, то теперь, когда подразделениям дали молодых, откормленных коней, эскадроны рысью нагоняли отступающего противника. Верблюды стали плохими спутниками конников. Оставив их далеко позади мы скакали по бурунам, разыскивая фашистские пристанища и истребляя их.
Люди уставали, у Завалейко, стали опухать ноги. Врач признал у него болезнь сердца и велел увезти больного в госпиталь.
— Пусть едет в тыл, — сказал Кравченко, — он уже старый, теперь и без него добьем врага.
— Теперь у госпиталь? Как началось наступление? Да ни за шо, — уперся Завалейко. — Пусть в этих бурунах меня похоронят, а у госпиталь не пиду!
Однажды разведка трое суток гонялась за подвижным отрядом врага и наконец доложила, что скопление танков и автомашин обнаружено в селении в двух километрах от нас. Эскадроны направились туда, артиллеристы за ними.
— Кони чувствуют, что скоро отдохнут в кошарах, — сказал Кравченко, — смотрите, как уши навострили. Знают, что там какое-нибудь сено завалялось для них.
Впереди кто-то закричал:
— Танки!
Из селения навстречу нам шли немецкие танки. Сколько их, мы не успели сосчитать, но к встрече были готовы. Конники мигом рассредоточились и с гранатами в руках заняли оборону за бурунами, а мы залегли за «ПТР». Я успела только крикнуть:
— Ружья к бою!
Казаки открыли огонь, не ожидая команды.
Часть танков на полном ходу налетела на лошадей, оставленных казаками в стороне, и кони понеслись. Но казаки забросали танки гранатами. Грохот и стон стоял в степи. Я с автоматом и противотанковой гранатой залегла около расчета. Один танк несся прямо на нас… Вот он уже в пятидесяти метрах. Мы отскочили в сторону. Танк повернул за нами, подставив боковину соседнему взводу. Оттуда открыли огонь, но пули отскакивали от брони. Тогда наводчик сорвал с ремня противотанковую гранату. Все разбежались в стороны от преследующего нас танка, а наводчик остался на месте, укрывшись за буруном. Когда танк приблизился, он бросил под гусеницы гранату. Раздался взрыв, в снег полетели осколки, танк остановился. На мгновенье как будто все затихло, потом с новой силой воздух потрясли взрывы. Вверх поднялись клубы черного дыма.
— Чекурдинцы пришли! — обрадованно сказал кто-то.
Я оглянулась и увидела, что сзади стреляют орудия.
Казаки повеселели. Вражеские танки повернули назад, но их настигали меткие выстрелы наводчиков.
Артиллеристы били по деревне, конники приготовились к атаке.
— Конники, за мной!
За командиром поскакали казаки с клинками над головой, за ними устремились артиллеристы.
— Сычева, приготовиться к маршу! — крикнул комбат.
— Вперед! — послышалась команда.
И мы ворвались в село. Казаки расстреливали фашистов из автоматов, рубили их клинками. Два вражеских танка стояли, видимо, без горючего, замаскированные около домиков, из них строчили пулеметы. Артиллеристы открыли по ним огонь.
После боя мы расположились возле кошар. Комбат вынес благодарность моему взводу за отличное выполнение боевых задач.
— Теперь с другим настроением воюем, читаешь сводки — и душа радуется, — сказал Кравченко.
Задав корм коням, казаки задымили трофейными сигаретами. Кравченко на привале всегда любил что-нибудь рассказывать. Зная об этом, Завалейко подсаживался к своему другу поближе, сворачивал самокрутку и готовился слушать. Когда становилось тише, Кравченко начинал свой рассказ.
— А знаете что, казаки, — говорил он на этот раз, когда все сгрудились в кружок, — нам тут здорово партизаны помогли. Мы с этой стороны, а они с той наступали.
— Какие тут можут быть партизаны? Где воны? — не поверил Завалейко.
— Как где? Тут в селе, говорят тебе, вон у сарая закусывают; их отряд зовут «Иван».
— Кого зовуть Иван? — не понял Завалейко.
— Да кого ж — отряд! Тебе всегда особо надо рассказать, — рассердился Кравченко. — Что ни сделают партизаны: убьют ли офицера большого у фашистов или пленных освободят, — всегда пишут «Иван». Гитлеровцы боятся этого «Ивана», он им везде чудится.
— Так он же с нами еще под Ачикулаком действовал, этот «Иван», — сказал сидевший рядом с Завалейко казак.
— Мы пробивались к нему, — вмешался второй. — Он все время рядом с нами действует.
— Да, да, правильно! — подхватил Кравченко. — Тогда под Ачикулаком партизаны попали в беду, фашисты их окружили. А полк Чекурды пробил дорогу к партизанам и соединился с ними. В благодарность партизаны прислали тогда чекурдинцам овчинные шубы. Хороший подарок!
