Как только полк приготовился к движению на Родню, перед его позициями показались немецкие танки. Артиллеристы Похлебаева и Терещенко сумели их остановить, но ни о каком наступлении на Родню теперь не могло быть и речи. Скрепя сердце полковник Гришин отдал приказ на отход.
На следующий день пять танков из дивизии Бахарова все-таки прорвались в расположение штаба 45-го стрелкового корпуса, но вырваться из кольца и вывести штаб им не удалось. Командир корпуса генерал Магон погиб во время прорыва. Произошло это 13 августа, и был этот день несчастливым для всей 13-й армии. Еще накануне 132-я стрелковая дивизия генерала Бирюзова успешно наступала на Варшавское шоссе, атаки противника против дивизии Гришина расценивались как частные, и вдруг – катастрофа.
Полковник Ивашечкин, начальник штаба корпуса Магона, управление частями, избежавшими окружения, принял 12 августа, но управлять ими без аппарата и с тремя броневиками, когда нет устойчивой связи, а противник давит постоянно, нет сплошного фронта и надежды, что подойдут резервы, – задача труднейшая для любого командира и с полнокровным штабом.
Попытки выручить части корпуса, попавшие в окружение, в тех условиях были обречены на провал, надо было спасать хотя бы то, что оставалось, и полковник Ивашечкин, доложив о создавшейся обстановке в штаб армии, начал отвод уцелевших частей корпуса на реку Беседь. Эта задача осложнялась еще и тем, что не было точно определенной полосы действий корпуса. После того как 45-й корпус отошел от Варшавского шоссе, соседа справа не было вообще, и как велик разрыв – Ивашечкин не знал. Части не имели локтевой связи друг с другом, и полковник Ивашечкин обычно получал сведения от командиров соединений один раз в сутки, а то и в двое-трое. Было известно, что против частей, избежавших окружения, действует целый моторизованный корпус противника, у нас же едва хватало сил, чтобы удерживать главные дороги.
После неудачного похода от Печар на Родню полк капитана Шапошникова, нарвавшись на танки, ввязался в бой, сумел выйти из него, оторвался от противника на несколько часов, но на подходе к деревне Семеновка под вечер 13 августа колонну полка снова догнали немецкие танки.
Старший лейтенант Георгий Похлебаев успел обойти свои орудия и проверить, как отрыты площадки, как увидел метрах в пятистах идущие на батарею танки, уже развернувшиеся в атаку.
Точно считать, сколько танков идет на батарею, было некогда, да и не все их было видно, но не меньше десятка. Пехота окопаться не успела, редкие цепочки бойцов лежа отрывали себе ячейки впереди его орудий, и Похлебаев, осмотревшись, с дурным предчувствием подумал: «Не удержаться, раздавят…»
В маленький окопчик, наскоро отрытый четырьмя его бойцами, кто-то спрыгнул, и Похлебаев, повернувшись, к удивлению своему, узнал полковника Гришина.
– Здравствуй, Похлебаев!
– Здравия желаю, товарищ полковник, – растерянно ответил Георгий.
Гришин знал Похлебаева еще по мирному времени, ценил его, как хорошего артиллериста, держал на примете для выдвижения, но за полтора месяца войны увиделись они впервые. «Чего ему здесь надо?» – с беспокойством поглядывал Георгий на полковника Гришина, а тот, плотно сжав губы, медленно водил биноклем слева направо, следя за движением танков на только что развернувшийся в оборону полк Шапошникова.
Гитлеровцы начали минометный обстрел, и Похлебаев, понимая, что в любой момент их могут накрыть, сказал:
– Товарищ полковник, вам тут не место. Вам надо дивизией командовать.
Гришин нехотя согласился:
– Да, надо идти. – А в голове его неприятно повторились слова: «Дивизией надо командовать… Где она, дивизия?»
Под вечер немцы, тщательно осмотревшись, начали атаку. Было странно видеть, что они не пошли с ходу, как обычно, а сначала попугали, развернулись и отошли. Осмотрелись и только после этого начали атаку по-настоящему.
«Видимо, устали не меньше нашего, хотя и на танках», – подумал Похлебаев.
Атаку десятка танков двенадцать орудий полка отбили довольно легко, но поджечь хотя бы один танк не удалось – бронебойных снарядов не было, оставалась одна картечь. Немцы, не зная этого, шли медленно, танкисты старались спрятаться в складках местности, опасаясь подставить бок, автоматчики от танков не отрывались, огонь вели в основном лежа и на сближение идти не торопились. Частые и густые разрывы двенадцати орудий заставляли гитлеровцев невольно останавливаться.
«Если бы не этот горох, – ругался Похлебаев, – то штук пять бы вас горело сейчас точно…»
В сумерки немцы пошли в очередную атаку, на этот раз менее уверенно. В самый разгар боя старший лейтенант Георгий Похлебаев, оглянувшись, увидел позади позиций его батареи танк. В первый момент мелькнула мысль, что это свой: «Не мог же он прорваться незамеченным!» Похлебаев со своего НП побежал к орудию: «Разворачивай орудие!» – но танк быстро приближался, не повторяя его зигзагов.
Сапоги казались пудовыми, дыхание перехватывало. Оглянувшись на бегу, Георгий увидел, как танк подмял бежавшего позади его взводного, вот танк всего в нескольких метрах, он бросился в сторону, но в те же секунды с ужасом ощутил, как многотонная махина, лязгнув гусеницам, ударила его в таз, он отлетел в сторону, но танк гусеницей прошел по ногам, вминая их в рыхлый чернозем.
Еще несколько секунд, пока не померкло сознание, Георгий видел, как танк быстро катится на орудие, которое так и не успели развернуть [16].
Автоматчики десанта доделали работу танков, которые своими мощными корпусам разбивали старенькие домишки села, – гонялись за одиночными красноармейцами, не успевшими отойти из передовых ячеек.
Капитан Шапошников, подав комбатам сигнал на отход и боясь, что он опоздал это сделать, с болью в сердце наблюдал, как несколько танков прошли через позиции батареи Похлебаева, заходя во фланг и тыл полка. Обозы заблаговременно были выведены из деревни, ездовые ждали сигнала на движение, и его уже пора было давать, но Шапошников все ждал, что из деревни выбегут еще группы его бойцов. Винтовочная и автоматная стрельба в деревне не стихала, несмотря на приказ отходить, и танки гудели в самой деревне.
Батарея Терещенко, батальоны Чижова и Осадчего из боя в Семеновке вышли, оставался только батальон Калько. Когда из деревни, прикрываясь кустарником, ложбинкой побежали разрозненные группы наших пехотинцев, Шапошников, найдя глазами Тюкаева, громко крикнул ему: «Всем начать движение, кроме Христенко!»
К Шапошникову, тяжело дыша, запыхавшийся и бледный подошел старший лейтенант Калько.
– Ты что, приказ на отход не получил? – спросил его Шапошников.
– Да думал их немного подержать, пока вы отойдете. Немцы, видимо, заблудились в деревне или потеряли нас – темновато уже. Думаю, их там не меньше полка.
«На ночь глядя они на нас не сунутся, но оторваться от них надо, чтобы к утру встать где-нибудь более-менее прочно», – подумал Шапошников и сказал сидевшему в окопчике у КП Гришину:
– Пора уходить. Вставайте, товарищ полковник.
– Не могу… – с трудом разжав губы, ответил Гришин. – Ноги отказали. Встать не могу, и все, как парализовало.
«Это от нервного напряжения», – понял Шапошников. Он позвал начштаба дивизии полковника Яманова, и они вдвоем подняли Гришина, поставили его на ноги, и тот, едва перебирая ногами, обхватив обоих за шеи, медленно пошел к дороге.
А позади их горела еще одна оставленная ими русская деревня, и немецкие танкисты и пехотинцы, наверное, уже шарили в уцелевших домишках в поисках кур и поросят…
За ночь полк Шапошникова, измученный до последней степени, прошел всего километров пять. Бойцы первых двух батальонов, держась за повозки полкового обоза, спали на ходу. Изнуренные лошади едва тащились, застревая в грязи, и у людей, которые держались за повозки, не было сил, чтобы подтолкнуть их.
Капитан Шапошников шел в арьергарде. Так было удобнее, заметив немцев сзади, дать команду на развертывание к бою.
Часов с семи утра он слышал позади себя рокот танков и шум машин. Колонна полка втягивалась в село, по карте это было Церковищи, когда Шапошников, оглянувшись, ясно увидел позади себя вереницу танков и автомашин. Батальоны спешно заняли участки обороны на окраине села и в поле и окапывались уже на виду у немцев под их пока еще редким минометным огнем. Меньше чем через десять минут танки, машин двадцать, развернулись в линию атаки и дружно пошли вперед.
После боя у Семеновки в полку оставалось всего четыре орудия, по два у Терещенко и Агарышева, заменившего Похлебаева, но еще ночью, во время перехода, колонна полка догнала какие-то обозы, в них нашлось несколько повозок с бронебойными снарядами, поэтому гитлеровские танкисты, знавшие, что они догнали именно ту часть русских, у которых была только картечь, надеялись на верную и легкую победу. Танки шли быстро и уверенно, почти не стреляя, оставив пехоту далеко позади.
