Лейтенант Шнелле уже держит в руке пистолет и выглядит очень воинственно.
— Уберите этот ствол, — раздраженно рычит Старик. — Если он выстрелит, будет слышно в Москве!
Лейтенант с оскорбленным видом сует пистолет обратно в кобуру и принимает вид мальчишки, которого слишком рано отправили спать.
Мы слышим русских задолго до того, как они показываются. Громко споря, они огибают угол возле купы елей. Двое лейтенантов с автоматами на груди на русский манер идут впереди. За ними беспорядочной толпой следует рота.
Мы тихо лежим в снегу и наблюдаем за ними в прицелы. Перестрелять их было бы нетрудно, но они не представляют собой ничего серьезного. Убивать их не в наших интересах. Задача у нас гораздо более важная.
— Противник, — взволнованно шепчет фенрих[102] Тамм. — Почему не стреляем?
— Насилие — не всегда лучший метод, — презрительно отвергает это предложение Порта.
— Но это же противник, — громко шепчет Тамм, прижимая приклад ручного пулемета к плечу.
— Смотри не нажми на спуск слишком сильно, — весело предупреждает его Порта, — а то будешь мертвым героем!
Тамм расслабляет пальцы и растерянно оглядывается.
— Фюрер приказал, чтобы противника уничтожали, где бы ни увидели!
— Почему бы тебе не явиться в ставку фюрера и не почистить ему сапоги? — предлагает с широкой усмешкой Грегор. — Самое подходящее для тебя занятие! Может, тебе даже попадет под ногти грязь с его ступней!
Шум, создаваемый удаляющейся ротой русских, постепенно затихает. Последнее, что мы слышим, это взрыв разудалого хохота.
Весь день и почти всю ночь мы продолжаем идти. Ветер режет словно бы острыми ножами. От масок, когда температура опускается ниже тридцати градусов, проку мало.
Низкие, серые тучи плывут все быстрее и быстрее. Приближается буря. Страшная полярная буря, когда ветер может нести по снегу лося, будто снежинку.
— Черт возьми, до чего же холодно, — стонет Малыш, колотя руку об руку. — Какого черта Адольфу нужно в этой треклятой местности? Отняв ее у русских, мы только сделаем им одолжение!
Перед самым рассветом Старик разрешает краткую остановку для того, чтобы перекусить сухим пайком.
— К чему такая спешка? — стонет усталый лейтенант Шнелле и валится в снег.
— Нужно быть у озер раньше транспортных самолетов, — недовольно отвечает Старик. — У нас очень сжатый график. Если не поспеваете за нами, герр лейтенант, можете остаться здесь! Вы не приданы моему отделению, вы просто наблюдатель! Приготовиться к маршу, — командует он и презрительно поворачивается спиной к лейтенанту.
С вершины холма нам видно Белое море, громадные волны поднимаются к хмурому небу. На горизонте еле-еле видна темная линия, похожая на далекий берег.
— Как думаете, это Америка? — с любопытством спрашивает Малыш.
Тут же разгорается оживленная дискуссия. Не участвуют в ней только офицеры-наблюдатели.
— Святая Агнесса, — хрипло кричит Грегор, — туда можно доплюнуть, и если это Америка, давайте махнем рукой на Адольфа и пойдем туда к черту от этой гнусной войны!
Мы лежим в снегу, мечтательно смотрим на темные тени и стараемся превзойти друг друга в фантазиях. Малыш представляет себе, что он встретил в Нью-Йорке меховщика Давида, где тот дожидается поражения Гитлера.
На четвертый день под вечер мы подходим к озерам и едва успеваем расстелить длинные красные полотнища, служащие ориентирами для самолетов, как из-за облачного покрова с ревом появляется первый «Юнкерс-52». Самолет летит так низко над снегом, что на минуту кажется, он готовится сесть.
Старик выпускает ракету, и с него начинают падать контейнеры.
Из снежной дымки появляются еще два самолета, кружат над нами и буквально волочат свои контейнеры друг за другом.
— Похоже, они торопятся повернуть обратно, — саркастически говорит Порта, делая им непристойный жест.
Последний «юнкерс» неуверенно кружит. Один из его двигателей работает с перебоями и дает обратные вспышки. Потом самолет опускается на брюхо, ползет по снегу и переворачивается. Одно крыло отлетает, обломки вспыхивают.
— Оставьте его, — отрывисто говорит Старик. — Нам все равно не спасти экипаж!
Голос его заглушает сильный взрыв, обломки разлетаются далеко во все стороны.
— Этот грохот, должно быть, заставил подскочить всех в Мурманске, — говорит потрясенный Малыш. И швыряет обломок крыла на противоположный берег озера.
Едва мы успели собрать сброшенный груз, из леса раздается залп. Мы залегаем и готовимся к бою.
Залпы продолжаются, но, как ни странно, мы не слышим свиста пуль.
— Это просто-напросто трещат от мороза деревья, — усмехается Порта и поднимается на ноги. — Адольфу не хотелось бы видеть своих героев, испуганных таким пустяком.
Старик собирает нас и распределяет между нами тяжелый груз. Наблюдатели-офицеры неохотно принимают свою долю.
Внезапно мы останавливаемся и смотрим в испуге на север, где весь горизонт словно бы охвачен огнем.
Тонкие языки пламени взлетают на фоне неба и тут же превращаются в зеленые, красные, белые пятна света, которые то гаснут, то снова вспыхивают. С секунды на секунду мы ждем грохота взрывов, но до нас не долетает ни звука. Даже олень Порты удивленно фыркает и, помигивая, смотрит на север.
Медленно копья света превращаются в длинные, мерцающие, глянцевитые подвески, похожие на те, что свисают с антикварных люстр. Эти блистающие подвески пляшут по всему горизонту, медленно превращаясь из белых в красно-золотистые, потом внезапно превращаются в гоняющиеся друг за другом по небу волны огня. Далёко над Белым морем появляются новые вспышки. Кажется, весь мир гибнет в вулканическом извержении разноцветья. Вокруг нас светло, как в ясный солнечный день.
Внезапно все чернеет. На нас словно бы набросили черный бархатный покров.
Олень фыркает и бьет о землю передним копытом.
Огни несутся по небу еще более бурно, чем раньше, и прямо к нам.
Мы поспешно ложимся в снег. Это странное явление проносится над нами и исчезает за морем. Снег блестит и переливается, словно усеянный миллионами бриллиантов.
— Фантастика, — бормочет зачарованный Старик.
— Чем это вызвано? — спрашивает Малыш с почтительностью в голосе.
— Это совершенно естественно, — говорит Хайде, который, как всегда, знает все.
— Если это Бог играет в игры, человек легко может стать верующим, — неуверенно бормочет Малыш.
Старик приказывает строить иглу. Никто не возражает. Все ждут возможности забраться в укрытие и отдохнуть несколько часов. Луна висит в небе громадным светлым диском среди зеленых и красных огней. Свет у нее бледный, но яркий, как у ацетиленовой лампы, которая вот-вот взорвется. На горизонте появляются тучи. Сперва они серовато-синие, как айсберги, потом внезапно вспыхивают, словно унизанные сапфирами. Снег превращается в пелену хрустящей серебряной фольги, совершенно слепящей нас.
— Уже из-за этого стоило совершить такое путешествие, — кричит в изумлении Барселона.
— Это северное сияние, — поучительно объясняет Хайде.
— На Давидштрассе есть пивная под названием «Северное сияние», — говорит Малыш. — Большие шишки приходили туда посмотреть на местную публику. Такое путешествие называлось у них Hamburg bei Nacht[103]. Мы с приятелем Ловкачом наткнулись на трех первоклассных дамочек, которые сидели там, ожидая, что их оттрахают по-реепербански. Мы втиснулись между ними и принялись их щупать, как обычно в «Северном сиянии».
— Не можешь говорить ни о чем, кроме непристойностей? — шипит возмущенный Хайде.
— Заткни уши и не раскрывай рта, — советует Малыш. — Это вполне в духе твоего фюрера! Ту, которую я подцепил, звали Глория и выглядела она соответственно[104]. По дороге на Бланкенезе мы поссорились с таксистом, австрийцем из Инсбрука, которому не нравилось, что мы бросаем бутылки в окошко. Когда мы свернули на Фишермаркт, то решили, что таксисту пора принять ванну, и швырнули его в Эльбу. Чтобы ему не идти пешком на другой берег, столкнули в воду такси, прокрутив счетчик обратно до нуля, так что поездка была бесплатной.
Последнюю часть пути мы проехали в полицейской машине, которую два шупо поставили в переулке. С сиреной, синими огнями и всем прочим. Дамочки были очень довольны. Они первый раз в жизни ехали в полицейской машине.
У Глории был отличный дом с красивым, большим газоном, на нем паслись коровы, чтобы не разрасталась трава. Она сказала, что коровы английские и в расовом отношении чище большинства немецких. Одна из них хотела боднуть меня, но я схватил ее за рога и повалил, будто чахоточную козу. Глория разбушевалась и натравила на меня злобного добермана, но я схватил его и отправил в самое длинное путешествие по воздуху в его жизни. Тогда она укусила меня. Поскольку собак больше не было, она, видимо, решила сама сделать это. Вскоре девчонка успокоилась, и мы пошли в ее гнездышко.
