— Простите, Сурен Тигранович, ваша фамилия Вартенесян?
— Вартенесян. Да. А это еще кто говорит?
— Товарищ подполковник, я очень рада, что Виктор Михайлович попал в ваши руки. Говорит майор Хабарова. Не помните?
— Не помню. Почему я должен помнить?
— А госпиталь 11730 помните?
— Госпиталь помню.
— Я служила у вас в госпитале 11730.
— Подожди, майор. Начальника штаба армии ты оперировала?
— Я.
— Слушай, а полковник Хабаров кто?
— Как кто? Это Витя. Мой сын.
— Сын? Слушай, я не понымаю, пачэму ты сидишь у какого-то гэнэрала в кабинэте, морочишь голову по тэлэфону, а не едешь сюда. Мальчик будэт доволен. Давай, Хабарова, приезжай и скажи всэм начальникам: пусть не мэшают лэчить твоего полковника. Лэчить мы лучше их умеем. Клянусь! Давай прыезжай…
На этом разговор оборвался. Анна Мироновна, несколько смущенная, хотела как-то смягчить остроту вартенесяновских слов, но Евгений Николаевич не дал ей ничего сказать:
— Слушайте, а этот Вартенесян — по-моему, дельный мужик. Он как-то сразу внушает доверие.
— Он бог и волшебник, Евгений Николаевич. Не понимаю только, как это его занесло в наши края?
— Я думаю, что это как раз можно предположить с достаточно высокой вероятностью попадания: характер!
— Пожалуй, — сказала Анна Мироновна и сразу, без перехода: — Спасибо вам, Евгений Николаевич, поеду.
— Подождите, надо же сообразить, как вам лучше добраться.
— Не беспокойтесь, Евгений Николаевич, я с машиной.
— Автомобиль, конечно, прекрасная штука, но стоит ли сейчас ехать туда на машине, мама? Дороги неустойчивые, как бы вы не засели, голубушка…
— Проскочим. Еще раз спасибо, Евгений Николаевич.
— Ну, смотрите, бог не выдаст, свинья не съест. Счастливо добраться. Виктору привет.
Шоссе было черным посередине, припорошенным тонким снежком по краям. Наверное, местами скользкое, как каток, шоссе то сбегало в низины, то вскидывалось на пригорки. Рубцов вел машину расчетливо и осторожно. С Анной Мироновной он почти не разговаривал.
Только в начале дороги, когда Анна Мироновна сказала:
— Мне, право, совестно вас эксплуатировать, Василий Васильевич, но я никак не ожидала, что это так далеко… — он, не дослушав до конца, перебил:
— Да полно вам, Анна Мироновна. Или мы не соседи?
Они были, конечно, больше, чем соседи. Виктор Михайлович искренне любил Рубцова и высоко ценил редкий талант этого немолодого, много поработавшего в авиации человека. Не обремененный излишним образованием — ничего, кроме семилетки, он не кончил, — Василий Васильевич тем не менее умел все: отрегулировать любой двигатель внутреннего сгорания, будь то самолетный, автомобильный, мотоциклетный или самый маленький подвесной лодочный мотор, — пожалуйста; он мог что угодно сварить, склепать, спаять, склеить; он одинаково храбро вскрывал забарахливший патефон довоенного образца и новейший импортный проигрыватель.
«Мудрый мужик», говорил Виктор Михайлович и всегда величал Рубцова по имени и отчеству, хотя Василий Васильевич, пользуясь правом старшего, говорил Хабарову «ты», дома звал Витей, а на работе полковником.
Они постоянно оказывали друг другу всякие услуги, их отношения были отмечены множеством знаков искреннего внимания. То Хабаров дарил Василию Васильевичу ко дню рождения какой-то уникальный набор надфилей, упакованных в футляр, больше напоминавший готовальню, чем коробку для слесарного инструмента. То Рубцов собственноручно изготовлял для Виктора Михайловича такие орденские планки, что едва ли хоть один Маршал Советского Союза мог похвастать чем-либо подобным…
Впрочем, обмен шел не только в сфере, так сказать, материальных ценностей. И Виктору Михайловичу случалось обращаться за советом к Василию Васильевичу, и Рубцову — прибегать к помощи Хабарова.
Василий Васильевич умел очень точно, иногда уничтожающе охарактеризовать человека. Ошибался он редко.
Так, об одном из хабаровских коллег Рубцов сказал: «Обширный мужчина, но учти, Витя, это — сплошная гидропоника. Остерегайся!» И оказался прав.
Узнав стороной о разногласиях Хабарова с Угловым, Василий Васильевич заметил:
— Не лягай его, Витя. Алексей Иванович не злоумышленный, просто пружина в нем без тормоза. Он и сам не знает, куда хлобыстнет…
Рубцов всегда недолюбливал Киру и, когда стало известно, что Хабаров расстался с женой, прокомментировал это событие в своей семье так:
— Слава богу, пронесло. Попугай журавлю не пара. Журавль — птица верная, а попугай так, один интерьер…
Впрочем, по натуре своей Рубцов был немногословен и сейчас на коварном, скользком шоссе не лез к Анне Мироновне с успокоительными разговорами, а просто делал свое дело: вел машину, вел аккуратно, расчетливо и спокойно.
Анна Мироновна, глядя на черно-белую неуютную дорогу, думала о детях. После короткого телефонного разговора с Вартенесяном она несколько успокоилась, хотя сообщение о переломах Виктора никак нельзя было считать успокоительным. Но, во-первых, теперь наконец появилась ясность и, во-вторых, они знала: Витя в хороших руках.
Она думала о детях.
Может быть, это странно, но к дочери Анна Мироновна относилась совсем не так, как к Виктору. Конечно, любила, переживала за нее, болела ее болями и все-таки…
В детстве ребята часто ссорились. Задирала всегда младшая Аза. И Виктору постоянно говорили: «Уступи, она маленькая».
Виктор злился, уступал неохотно и при первом удачном случае старался взять реванш.
Росли ребята в одинаковых условиях и, тем не менее, были совершенно разными. Если им приносили конфеты, Витя через пять минут все раздавал приятелям, стоило ему увлечься чем-нибудь посторонним, мог забыть про сладости. Аза съедала одну конфету, вторую — оставляла на вечер, третью — на потом. Нет, она не была жадной, но в ней прочно гнездилась расчетливость…
Витя легко забывал детские обиды. Аза ничего не забывала.
Уже взрослым человеком, замужней женщиной, она поразила Анну Мироновну, сказав ей однажды в сердцах: «Ты думаешь, я не помню, как ты еще в третьем классе отняла у меня коньки? На целую неделю отняла…»
И Анна Мироновна вспомнила: действительно, был такой случай. За какие-то ребячьи проступки она запретила дочери брать коньки и заперла их в шкаф. «Но когда это было, Азочка!»
«Какая разница когда? Важно, что было…»
Василий Васильевич сбавил скорость. По низине шоссе перемело поперечными наносами, машину нещадно подбрасывало и водило из стороны в сторону.
— Устали, Василий Васильевич? — спросила Анна Мироновна.
— С чего? Не я ее, она меня везет, — и похлопал рукой по баранке. — Лучше скажите: вам не холодно, Анна Мироновна?
— Нет. Печка хорошо греет.
И они снова замолчали, и Анна Мироновна вернулась мыслями к детям.
Хотя Виктор и был четырьмя годами старше Азы, он никогда не занимал в семье положения старшего брата.
Кажется, Виктор учился уже в десятом классе, ссорились в ту пору ребята реже; случалось, Виктор помогал Азе готовить уроки; иногда Аза делилась с Виктором своими секретами. И вот однажды Анна Мироновна услышала примерно такой разговор:
— И, по-твоему, я должна была ей уступить? Да?
— Из-за таких пустяков, Азка, не стоило вообще горячиться, тем более что ты все равно ничего не могла доказать…
— Как пустяки? Я принципиально, понимаешь, принципиально не пойду к ней кланяться…
— Ты дура, Азка. Принципиальность по мелочам — благодетель обывателей…
И Анна Мироновна впервые совершенно отчетливо почувствовала тогда не материнскую, а человеческую симпатию к Виктору и неприязнь к Азе.
Слов нет, Виктор доставлял ей куда больше огорчений, забот и переживаний, чем Аза, но все равно душа ее принадлежала в первую очередь сыну.
В последние годы Виктор встречался с Азой только по семейным праздникам или когда болели ее дети и надо было доставить врача, срочно раздобыть редкое лекарство, когда Аза испытывала затруднения с деньгами. К сестре он относился, в общем-то, неплохо, но совершенно не переносил ее мужа.
Аза вышла замуж за своего институтского преподавателя. Был он человеком способным, вероятно, любил Азу, во всяком случае, жили они мирно. Хабаров не терпел его железобетонной логики, его примитивной убежденности во всем, что сегодня считалось незыблемым.
— Ну, хорошо, согласен, ты говоришь, что тепловые электростанции более рентабельны и более экономичны, чем гидростанции. Возможно. Тебе виднее. Тогда почему полгода назад ты утверждал, что нет ничего лучше гидросооружений, хотя капиталовложения окупаются в них несколько дольше, чем в других станциях? — спрашивал Виктор Михайлович.
— Я и сейчас не отрицаю, что с точки зрения чисто инженерной, гидростанции имеют ряд неоспоримых преимуществ. Но одно дело — инженерный расчет, и совсем другое дело — государственные решения в масштабах такой страны, как наша.
