Подполковник действительно располагал ценнейшей для афганской вооруженной оппозиции информацией. Кроме того, частично знал агентуру ГРУ и КГБ в пограничных с Афганистаном странах. Любой лидер противостоящей правительству республики партии и группировки принял бы его с распростертыми объятиями.
Но не этим он был интересен разведке Генштаба вооруженных сил СССР. Разоблаченный в двурушничестве подполковник заверил руководителей ГРУ, что имеющуюся у него информацию он передавал только КГБ. И, учитывая примененные к нему психологические методы допроса с использованием транквилизаторов, этому можно было верить. Но в военной разведке хорошо знали цену порядочности стражей государственной безопасности и на всякий случай предупредили свою агентуру об опасности. Однако пока не рекомендовали свертывать работу и ждать особого распоряжения центра. Было приостановлено и осуществление оперативных планов 40-й армии, которые могли быть известны Медведскому и, следовательно, КГБ. Было решено на время отложить и расплату за предательство. Подполковник мог бы еще пожить…
Полковника Клементьева не сочли нужным поставить в известность о том, что его коллега из разведотдела корпуса являлся связующим звеном между КГБ и Ахмад Шах Масудом. Он также контролировал движение караванов с валютой, золотом, драгоценностями, но прежде всего — с наркотиками, по тайным тропах через горы Гиндукуша к советской границе. В его ведении была и переброска на сгруппированных в колонны машинах вооружения, боеприпасов, одежды, питания, медикаментов к базам Масуда. Не знал полковник и того, что ГРУ приняло решение отсечь КГБ от этого сверхприбыльного бизнеса и взять дело в свои руки.
Впрочем, на вопрос, кем на самом деле было принято это решение, мог бы ответить шеф Главного разведывательного управления Иван Петрович Вашутин. Мог бы, но уклонился от ответа. Когда вернувшийся из Афганистана генерал Ермолин в приватном разговоре поинтересовался, от кого, вернее, откуда исходит идея, он, усмехнувшись, сказал:
— Сие большая тайна есть. И не тебе бы, Анатолий Павлович, спрашивать. Я ведь всего лишь один из заместителей Генерального штаба, даже не первый. И, не лишне будет заметить, назначаюсь не сенатом и не пожизненно, как судьи в Штатах.
— Темна вода во облацех, — вздохнул Ермолин, — и, кажется, протухла… Спасибо за Максима, Иван Петрович.
— Не за что.
— Поскольку оценивать мне, считаю, что есть за что, — улыбнулся Ермолин и поинтересовался. — А не вызовет подозрений у наших «друзей»?
— С какой стати? — возразил Ватутин. — Его отозвал МИД. Правда, по нашей подсказке, но об этом знает лишь один верный человек. Официально его отозвали, чтобы он некоторое время поработал здесь, в МИДе, и набрался знаний о стране своего будущего пребывании в качестве первого секретаря посольства. Пусть поработает, пока мы полностью не прикроем это мошенничество. Раз Максим уже дома, стало быть, твоя поездка в Канаду не связана с отзывом сына. Кстати говоря, как он?
— Искренне уверен, что пойдет на повышение благодаря исключительно своим блестящим способностям.
— Не знаю, насколько они блестящи, но ведь, но сути, так оно и есть, — заговорил Вашутин и остановился. — Постойте, — снова перешел, как между ними было принято, на «вы». — Так вы ему не говорили, что его разрабатывает КГБ?
— Нет. По принципу разведки: меньше знаешь, дольше живешь. К тому же, хоть и говорят, что он способный дипломат, но оболтус редкостный, — Вашутин рассмеялся.
— Может быть, вы и правы. Может быть, — уже с меньшей уверенностью повторил Иван Петрович и поинтересовался. — Как уживаетесь с вашей приходящей прислугой?
Пять лет назад, после смерти жены, оставшись один в большой квартире, Ермолин по совету лучшей подруги покойной и по ее рекомендации взял домработницу, приходившую убирать два раза в неделю. Через полмесяца, несколько придя в себя после похорон, он обнаружил подслушивающие аппараты в ножке деревянной кровати и в расположенной в прихожей вешалке. Последнее размещение он даже оценил — именно здесь люди, не замечая того, полагая, что уже нет необходимости сдерживаться, более раскованно обмениваются мнениями о разговорах и событиях в гостиной. Когда женщина пришла в очередной раз, Ермолин сполна уплатил ей не только за предыдущий, но и за сегодняшний визит и сказал, что она неряха, так как не столько убирает, сколько оставляет мусор. И передал ей подслушивающие аппараты.
О принадлежности второй, тоже приходящей прислуги, по всем статьям привлекательной девицы лет двадцати пяти, к числу осведомителей КГБ, стало известно спустя два дня, поскольку этим занимались специально. Однако, посоветовавшись с коллегами, Ермолин решил, что лучше известный недруг в доме, чем неизвестный вне его, и девица осталась. Эта демонстративно начала с ультиматума по поводу времени работы. Он ответил, что она будет приходить и уходить в тот день и час, когда это удобно ему.
Если не согласна, он ее не задерживает. Потом она попыталась залезть к нему в постель. В другое время он, наверное, и не отказался бы от ее шикарного тела, но очень уж не вовремя она предложила себя. С тех пор они жили в мире. Но он видел, что девица регулярно своим подобранным ключом открывает его стол, и иногда оставлял там «небезынтересный» для ее начальства документ.
— Уживаемся, — сказал Ермолин. — Хотя за пять лет девица значительно порастеряла свою былую привлекательность. Мы даже, вроде бы, подружились. Только в последнее время меня почему-то подмывает спросить, кто ей платит больше, КГБ или я.
— Иногда находит такое, непредвиденное, — кивнул Иван Петрович. — Как дочь?
— Защитила докторскую по физике квантов. Живет все там же, в новосибирском Академгородке со своим писателем, широко известным в семейном кругу. На днях собирается приехать сюда по своим академическим делам.
— О писательской известности — это ты неплохо. Только ведь большинство классиков стали известны посмертно, — улыбнулся Вашутин. — Сколько сейчас лет Лене?
— Двадцать девять. На три года старше Максима. За столько лет, наконец, побудут вместе. Надеюсь, найдется, о чем поговорить. Но, коль речь уже зашла о семейных делах, стало быть, пора оставить начальство в покое. Когда мне вылетать?
— Ну, что вы, Анатолий Павлович, для меня это действительно интересно, — возразил Вашутин, тем не менее, заговорил о деле. — А вылетать надо как можно скорее. Лучше завтра же.
— Надеюсь, не будет дополнительных заданий относительно новой наркоидеи?
— Не будет, пока о командировке знаем только мы с вами да бухгалтерия. Потому и говорю, что надо лететь, не мешкая. Как бы КГБ, чего доброго, не направил свои фальшивки в ЦК. Этот Скрипун — нетерпеливый и злобный мужик. Да, вот что хотел спросить. Как полагаешь, можно оставить нашим полномочным представителем в Афганистане полковника Клементьева?
— Можно. Исключительно исполнительный офицер, умный, напористый, знающий. Звезд с неба не хватает, так это ведь ему и не надо.
— Это не удается даже астрономам, — рассмеялся шеф.
Осуществить задуманное дело намеревались с помощью подполковника Медведского, которого Ахмад Масуд знал лично по торговым сделкам и с которым поддерживал связь. По замыслу, на встречу с Масудом вместе с подполковником должны были пойти два офицера ГРУ, которые с этих пор становились полномочными представителями КГБ по организации и осуществлению торговых сделок. ГРУ не было заинтересовано в раскрытии своего инкогнито, здраво полагая, что Масуд вряд ли заинтересуется, чем вызвана смена посредников, — лишь бы честно вели дело.
Медведский принял предложение без колебаний. Он понимал, что передав связь, теряет для ГРУ всякую ценность, и не надеялся, что оказанная им услуга окупит его прегрешения. Не такие в этой конторе были нравы. Ему было ведомо, как кончают люди, нарушившие законы ГРУ. Более того, подполковник не сомневался, что после приема дел офицерам приказано тихо прикончить его и ни в коем случае не допустить бегства, дабы не раскрыл тайну причастности к этому темному бизнесу военной разведки. Но выбора не было. А умереть всегда лучше завтра, чем сегодня. К тому же, оставалась надежда. Конечно, он не собирался возвращаться. За годы войны на его счету в исламабадском банке скопилась сумма, на которую в любой стране можно было более чем безбедно прожить всю оставшуюся жизнь.
Случись его разоблачение в Союзе и даже узнай он об этом заранее, подполковник и не подумал бы о бегстве — настолько оно было бы бессмысленно и бесполезно. А здесь все-таки был шанс, которым бы разве что дурак не воспользовался. Он же дураком не был, как, впрочем, и прожектером. Поэтому рассуждал здраво, без иллюзий. В пути не сбежишь: их двое, спать будут по очереди. Рассказать Масуду, что произошло, и попросить защиты — нелепо. Он только посмеется над интригами жадных шурави, а иметь дело с таинственным ГРУ ему будет даже лестно. И вряд ли он захочет портить отношения с этой могущественной организацией ради ставшей совершенно ненужной ему жизни какого-то гяура. Чем меньше их останется на земле, тем лучше, ибо так угодно аллаху. И все же уходить нужно именно от Масуда.
