На счастье, к вечеру поднялась пурга. Лицо Рыжова прояснилось.
— Кажется, ожиданию пришел конец. Будем выступать, — радостно сказал он.
Когда стемнело, мы вышли. К полуночи метель усилилась. Сухой, больно стегавший лицо снег летел как будто и сверху и снизу. В двух шагах ничего нельзя было рассмотреть; мы шли гуськом, то и дело натыкаясь на идущего впереди товарища.
Первым шел Рыжов. Изредка он останавливался, тогда останавливались и мы. Прислушивались. Но, кроме завывания ветра, ничего нельзя было услышать. Пройдя около трех километров, мы очутились в лесной лощине. Здесь ветер был слабее. Ко мне подошел Рыжов.
— Линия фронта осталась в двух километрах позади нас, — сказал он, — самое опасное место прошли, но и сейчас нужно быть начеку.
Отряд с трудом пробирался сквозь метель, как вдруг, словно из-под земли, вырос колхозный сарай.
— Кайки? — спросил у Рыжова великолепно помнивший карту Луньков.
— Да. Пленный говорил, что солдат в этой деревне нет. Не врет ли?.. Нужно проверить.
Посланные разведчики быстро вернулись и доложили, что в деревне противника нет. Пленный говорил правду.
На рассвете вошли в деревню. Выставив часовых, отряд разместился по хатам.
Рыжов, Луньков, Морозкин и я зашли в дом; полуодетые детишки юркнули на печку. Хозяйка через другие двери быстро вышла.
— Здравствуйте, принимайте гостей, — поздоровался Луньков.
— Откуда вы? — спросил хозяин, исподлобья рассматривая нас.
Рыжов снял маскхалат, на его шапке блеснула пятиконечная звезда.
— Садитесь, — угрюмо пригласил хозяин, опасаясь провокации.
Только через некоторое время, убедившись, что мы советские люди, он крепко пожал нам руки и позвал жену.
— Откуда вы пришли, дорогие? Сначала было за немцев приняли. — И, обращаясь к жене, сказал: — Маруся, поищи чего-нибудь получше для гостей.
— Оккупанты не все забрали? — спросил Морозкин.
— Брали сколько могли. Две недели здесь стояли. Но для своих всегда найдется чем угостить, — хитро подмигнула хозяйка.
Пока накрывали стол, я беседовал с хозяином. Оказалось, оккупанты обобрали деревню, угнали скот. Колхозники успели, впрочем, кое-что спрятать. Осенью удалось оставить немного яровых, разыскали заброшенные жернова и кое-как перетирали зерно на муку.
— Совсем невмочь стало, когда в деревне стояли гитлеровцы. Они перестреляли всех кур и даже собак. Теперь не слышно ни собачьего лая, ни крика петухов, — закончил рассказ хозяин.
— Оставили ли немцы вместо себя кого-нибудь? — спросил я.
— Назначили старосту, но вы его не трожьте — свой человек. Мы сами хотели, чтобы его назначили.
— Позовите старосту, — попросил я.
Мы сидели за столом, когда возвратился хозяин со старостой. Перешагнув порог, староста снял шапку. Перед нами предстал полысевший, с отвисшими усами пожилой человек.
— Оккупантам служите? — спросил я.
— Нет, не оккупантам. Волю жителей выполняю, — безо всякой робости ответил он.
Хозяин закивал, подтверждая слова старосты.
— Хорошо, — сказал я. — Обойдите всех жителей и скажите, чтобы из деревни никто не выходил. Лошади есть?
— Для вас найдутся, — ответил староста.
— Помещение побольше имеется?
— Есть школа.
— К обеду созовите туда народ, — закончил я.
Староста, заверив, что все будет сделано, вышел.
Через полчаса в переполненной школе комиссар рассказал о положении на фронте, о разгроме фашистских войск под Москвой.
Узнав про это, крестьяне обнимали друг друга, женщины плакали от радости.
— Недалек день и вашего освобождения, — закончил комиссар. — Не оставайтесь в стороне от борьбы. Не давайте немцам продукты, прячьтесь, чтобы вас не угнали на каторгу. Пусть среди вас не окажется ни одного предателя. Народ их строго карает.
Со всех сторон посыпались вопросы. Комиссар, Луньков и я не успевали отвечать. Было видно, что народ верил в победу, верил в свою Красную Армию.
При выходе из школы меня за руку взяла старушка:
— Мой сыночек тоже врага бьет, единственный он у меня… Может быть, встречали? — и она назвала фамилию.
Что я мог сказать? Разве можно ответить тоскующей матери «нет»?
— Видел, — сказал я, — под Москвой вместе фашистов били. Жив, здоров, скоро вернется.
Темнело. Приближалось время расставания с Рыжовым.
— Ваш путь теперь на запад, а нам пять километров в сторону, до объекта задания. Мы еще обождем здесь и поводим немцев за нос, чтобы они не могли напасть на ваш след. Счастливо, товарищи! — сказал он, прощаясь с нами.
Обнялись. Рыжов с бойцами остался в деревне, а мы, сложив вещи в сани, двинулись на запад.
Хотя метель стихла, ехать было трудно: дорога заметена снегом, лошади по брюхо проваливались в сугробы, ломались оглобли. До полуночи проехали двенадцать километров. Возле леса остановились, сняли груз с саней и отправили подводчиков обратно в деревню.
Мы надевали лыжи, когда где-то слева от нас грохнул взрыв, раздалась пулеметная стрельба.
— Рыжов с товарищами работает, — сказал кто-то из бойцов.
Забрались на возвышенность, и тут Луньков, толкнув меня локтем, показал на зарево: Рыжов выполнил задание — поднял на воздух немецкий штаб.
Мы облегченно вздохнули и тронулись в путь. Еще затемно достигли деревни Солодуха, остановились неподалеку в лесу. Воробьева и Добрицгофера послали в деревню разведать. Через некоторое время оттуда послышалась автоматная очередь. Партизаны вскочили на ноги.
— Пойду проверю, — поднялся Луньков.
— Иди! В случае опасности дай красную ракету.
Луньков с группой партизан ушел в деревню, а мы остались в лесу, приготовившись к бою. Вскоре все вернулись.
…Разведчики, побывав в двух избах и выяснив у крестьян обстановку, возвращались назад, но, перелезая через изгородь, наскочили на задремавшего вражеского часового, который с испугу открыл стрельбу.
— А чтоб он больше не шумел, мы его с Карлом Антоновичем пристукнули и дали ходу, — добавил Воробьев к рассказу Лунькова.
— Уже успели нашуметь. Как только немцы придут в себя, они обнаружат наши следы и организуют погоню. Нужно немедленно уходить, — рассердился Морозкин.
Мы двинулись в глубь леса. Отряд быстрым маршем к утру прошел более тридцати километров и благополучно достиг деревни Гурки. Помня прошлый урок, я долго наблюдал за деревней из кустов и, не заметив ничего подозрительного, повел в нее отряд.
В дом, где поместился наш штаб, вошел сгорбленный седобородый старик. Пригладив бороду, он оглядел нас и, протянув руку, представился:
— Иван Яковлевич, советский гражданин, по немецкой милости попал в старосты.
По тому, с каким уважением хозяйка поставила ему стул, мы поняли, что староста здесь — свой человек. Я припомнил старосту в деревне, куда привел нас Рыжов, и порадовался находчивости колхозников.
— Думаете, оккупантам служу? Ошибаетесь, — смело глядя нам в глаза, говорил старик. — Оккупанты от нас почти ничего не получили. И скот, и зерно попрятали. Немцы бесятся. Нужно кому-то отвечать — вот я и взял эту тяжесть на себя. Стар я, жизнью не дорожу, мне нечего бояться.
Иван Яковлевич дал нам много полезных советов. Луньков спросил, как добраться до поселка Воробьево и сильно ли охраняется железная дорога Витебск — Невель.
— Железную дорогу перейдем, а до поселка подвезу вас на санях, — уверенно ответил старик.
Вечером было запряжено восемь подвод. Каждый подводчик имел записку от старосты, будто он едет по заданию оккупационных властей в Воробьево.
В передние сани сели с ручным пулеметом Меньшиков, разведчики Малев и Назаров. Ко мне в розвальни плюхнулся Иван Яковлевич.
— Может, в дороге случится что нибудь. Коли сам поеду, лучше будет, — кутаясь в тулуп, проговорил он.
Чтобы быстрее проскочить опасный участок, решили до железной дороги ехать на подводах, пешком пересечь полотно, с тем чтобы подводы переехали ее пустыми, затем люди снова сядут в сани.
Железную дорогу миновали благополучно. Подъезжая к деревне, Иван Яковлевич посоветовал нам обождать, а сам на пустой подводе поехал вперед. Быстро вернувшись, он сообщил, что в деревне немцы.
— Сделал, что мог. Не поминайте лихом старосту из Гурок.
Мы тепло простились со стариком.
Тяжелый и опасный путь продолжался. В большинстве деревень стояли немцы. Двигались по лесной целине. Продовольствия оставалось мало. Отдыхали без костров. Лица партизан посерели и обросли.
В первых числах апреля, в ясное морозное утро отряд подошел к деревне Замошье Сиротинского района и остановился в лесу. Начальник разведки Меньшиков с тремя партизанами осторожно проник в деревню.
…Деревня еще спала. Забравшись в сарай, разведчики вели наблюдение. Через полчаса на улице появились люди. По всем признакам, немцев в деревне не было. Вот из ближней хаты вышел мальчик и направился к сараю. Увидев незнакомых людей в маскхалатах, он испугался, хотел убежать, но сильная рука Меньшикова остановила его.
