— А вы… ведь тоже? — спросил Андрей.
— Конечно, — сердито ответил Киреев и повторил приказ оставить самолет.
Через несколько минут он справился по телефону, не задержался ли кто-нибудь. Ответа не последовало, значит, все в порядке: можно прыгать и ему.
Прощальным взглядом Николай Николаевич окинул кабину, приборы. Еще несколько минут — от всего этого останутся жалкие обломки. А моторы? Опытные моторы… Нет, это было свыше его сил!
«Одному можно и рискнуть. Попробую посадить самолет».
Киреев развернул машину и стал планировать.
На высоте двухсот метров он ясно увидел освещенную молнией посадочную полосу, всю залитую водой. Сделать еще один круг не удалось, моторы начали давать перебои. Справа мелькнула летная станция. Летчик успел заметить, что садится поперек старта с боковым ветром. Моторы остановились…
Лучи прожекторов промелькнули под самолетом в тот момент, когда он должен был коснуться земли. Наступила темнота. Николай Николаевич крепко держал штурвал, нащупывая землю. Машина ударилась одним колесом и взмыла вверх.
Блеснула молния. Воспользовавшись ее ярким светом, летчик выровнял машину. После вспышки стало еще темнее. На этот раз самолет ударился обоими колесами и, развернувшись, шумно покатился по залитому водой полю.
Николай Николаевич не успел облегченно вздохнуть, — с колеса слетела покрышка. Машина застопорилась, стала на нос. Тут же сильный ветер опрокинул самолет и с треском бросил на спину.
Киреев повис на ремнях головой вниз. С трудом освободился и вылез в боковой люк. Дождь с грохотом падал на металлическую обшивку самолета. К месту посадки мчался автобус.
* * *
Возвращаясь после полета, Николай Николаевич всегда привозил к себе домой друзей. Эти товарищеские встречи стали семейной традицией. Так было и на этот раз. Мария Михайловна радушно принимала дорогих гостей. Несмотря на поздний час и усталость от недавно пережитых тревог, у всех было приподнятое, оживленное настроение.
Наташа и Виктор уселись рядом с Родченко и наперебой расспрашивали его о полете. У Наташи блестели глаза, разрумянились щеки, густые каштановые волосы слегка растрепались, словно она только что прибежала откуда-то.
— И счастливец же ты, Андрюша! Мне бы хоть пассажиркой слетать в Арктику.
— Зачем же пассажиркой, сестренка? — пошутил Виктор, — откроются на самолетах медицинские пункты, — вот тебе и работа!
— Долго ждать, — лукаво блеснув глазами, вздохнула Наташа, лицо ее продолжало сиять радостью. Андрей на секунду задержал на нем свой взгляд и тут же опустил глаза, рассматривая узор на рюмке.
— Большой денек пережили, товарищи! — донесся До Андрея голос директора завода Владимира Федоровича Белова.
— Большой денек! И не легкий! — повторил он. — Но «хорошо все, что хорошо кончается». За самолет не беспокойся, — обратился он к Николаю Николаевичу, — серьезных поломок нет, я успел посмотреть. Живо исправим. А мотор неплохой! Знаю, Родченко давно мечтает о моторах небывалой силы. Сегодня он сделал первый твердый шаг. Предлагаю тост: за большое творческое будущее конструктора Родченко!
Все дружно и тепло приветствовали Андрея.
Смущенный общим вниманием, он ответил коротко:
— Я счастлив, что авиадизель работает. Буду еще счастливее, если его поставят на самолет «К-1».
— Обязательно поставят! — убежденно сказал летчик-испытатель Юрий Петрович Соколов. — Гигантский воздушный грузовик «К-1» с моторами Родченко повезет десятки тонн груза в те края, где вечная мерзлота, где нет железной дороги… на далекие заполярные стройки.
У Николая Николаевича загорелись глаза:
— Ты прав, Юрий, без мощных дизелей мне не обойтись. Но тебе, Андрюша, еще придется поработать. На первый взгляд, недоделки мелкие, а неприятности от них могут быть крупные. Сегодня эти недоделки много крови нам попортили.
— Друзья любезные! — предложил Белов, — поднимем бокалы за мечту! — Его голос, хриповатый и всегда немного насмешливый, сейчас зазвучал торжественно и даже певуче. — Каждый из нас о чем-то мечтает. Человек без мечты, словно корабль без руля.
На мгновение за столом стало тихо.
Тосты продолжались. Владимир Федорович был в ударе и блестяще справлялся с обязанностями тамады.
После Родченко вторым героем дня оказался Морозов. Все с интересом и волнением слушали рассказ Киреева.
— Я до сих пор не могу понять, как ты сумел попасть в крыло и открыть клапан, — сказал Николай Николаевич, обнимая бортмеханика.
— Я и сам не знаю, как туда пробрался.
Наташа, воспользовавшись тем, что внимание присутствующих занято Морозовым, наклонилась к Андрею и что-то горячо зашептала ему на ухо. Инженер отрицательно покачал головой, но девушка настаивала, и он вместе с ней вышел из-за стола. Через несколько минут под аккомпанемент пианино зазвучал любимый романс Николая Николаевича.
— «Я помню чудное мгновенье…»
Мария Михайловна счастливо улыбнулась мужу.
Юрий Петрович спел шутливую застольную и еще несколько песен.
Гости разошлись под утро. В широкие окна столовой смотрел рассвет. Легкий ветерок раздувал занавески, шелестел нотной страницей, забытой на пианино. Где-то совсем рядом задорно перекликались петухи. Донесся далекий гудок паровоза, пришел первый пригородный поезд.
Небо светлело на глазах. Вот-вот брызнут солнечные лучи.
Времени для сна оставалось совсем мало.
На следующий день Николай Николаевич, как всегда, утром пошел на завод. Он привык следить за каждым новым мотором с момента его рождения. В конструкторском бюро и в цехах летчик-испытатель был своим человеком.
У входа на заводскую территорию Николай Николаевич замедлил шаг перед фундаментальной, с выкрашенными под мрамор колоннами, Доской почета. На него смотрели хорошо знакомые лица лучших людей завода. Киреев с уважением подумал об их большом и полезном труде. Они, эти люди, идут в первых рядах, когда готовится и выпускается мотор. Их умелые руки принимали участие и в постройке авиадизеля Андрея. Спасибо им!
Николай Николаевич давно уже работает на этом заводе.
На его глазах выросло белое, сейчас залитое лучами солнца трехэтажное здание заводоуправления и конструкторского бюро. Когда смотришь на него, кажется, — это санаторий на берегу моря, — таким легким и нарядным выглядит оно, построенное по удачному замыслу архитектора. Цехи тоже белые, и хотя невысокие, в них много воздуха и света. Совсем близко от цехов на заводском дворе растут сирень и яблони, зеленеют аккуратно подстриженные газоны, на клумбах много цветов — ярких и душистых. Николаю Николаевичу нравится, когда на заходе солнца к обычным запахам завода примешивается сильный аромат цветущего табака.
«Молодец, Владимир Федорович, хороший он хозяин и справедливо гордится своим „цехом озеленения“», — думает Николай Николаевич.
По пути он заходит в литейную. Никаких дел у него здесь нет, но его сюда тянет. Может быть оттого, что отец его был литейщиком, и сыну-подростку часто приходилось забегать к нему на работу, — мать посылала то с полдником, то с обедом. Колька Киреев, задыхаясь от духоты, гари и пыли, с восторгом и страхом смотрел, как разливали расплавленный чугун, шипящий и клокочущий. Теперь не чугун льется, а высококачественная сталь, и сама литейная совсем другая. Огромные электрические вентиляторы освежают воздух, везде чистота, все механизировано. Да и весь завод богато оснащен новейшей техникой. Где же еще строить авиадизель Родченко, как не здесь…
«Пойду, разыщу Андрея, наверное, он на испытательной станции», — решает Николай Николаевич.
Но в большом светлом зале с целым рядом кабин у стены Родченко не оказалось. К Николаю Николаевичу подошел Петр Волков, бригадир сборочного цеха, смуглый, сухощавый, в аккуратной спецовке:
— Приветствую, товарищ Киреев! Как вел себя на прогулке наш первенец?
— Вы о моторе Родченко? В общем он вел себя неплохо, но неожиданные неприятности были, и довольно крупные.
— Что приключилось? — забеспокоился бригадир. — Собрали и испытали мы родченковский мотор на совесть.
— А турбокомпрессоры как следует проверяли? Ведь один из них сдал на высоте.
— Но это не наша вина, — возразил Волков. — Воздуха у нас внизу для нормальной работы мотора вполне хватает. А как мотор поведет себя высоко в небе, — нам не предугадать.
— Придется, видно, Родченко еще поработать над своим авиадизелем, — задумчиво сказал Киреев. Он с неослабевающим интересом наблюдал привычную картину: в кабинах проверялись моторы, сошедшие с конвейера. После испытаний каждый мотор тщательно упаковывали в пергаментную бумагу с графитом, чтобы не заржавели его блестящие никелированные части.
