Толлер с трудом и хрустом заставил себя разогнуть окостеневшие колени. И то не до конца. Пули шаркнули за его плечом по выщербленному торсу гипсовой Амфитриты, уже безголовой и безрукой.
— Ваши коллеги любезно согласились вас подвезти! — бородатый партизан приподнял его за локти нарочито бережно, но с лукавой гримасой. А главное (эти русские — сплошная загадка), довольно замысловатую фразу он произнес на чистейшем Deutsche. Это вам не «Хенде хох!» орать на радостях или со страху «Нихт шиссен!.. — Прошу… Bitte, seien Sie…»
Песчано-коричневое рыло вездехода с пучеглазыми фарами всунулось между ионическими колоннами ротонды. С лязгом откинулась низкая дверца, и в створе брони, действительно, появился «коллега» — СС-штурман, в такой же, как и у Стефана, но полевой каменно-серой форме. Прежде чем Стефан успел сообразить, поднимать руки в качестве радостного приветствия или безнадежного «Hände hoch!», незнакомый «коллега» закричал по-русски, очевидно, подгоняя эвакуацию:
— Давай, мужики, пока фриц не очухался!
Окончательно поставил всё на места взрыв гранаты, взметнувший дёрн в опасной близости от гусеничной части подвески. «Фриц» очухался.
«Купидона» бросило на угловатый проклёпанный борт «шверера» и его глаза, и без того по-детски распахнутые, стали вовсе младенческими. Но и одновременно мудрыми, как у старца… Стефан никогда ещё не видел такого взгляда — жадно ищущего и уже отсутствующего. Вежливый бородач-партизан схватился за бок, выругался сквозь стиснутые зубы и подогнул колени.
Поэтому или нет, но и его, и «Купидона» первыми подняли в кузов. После того, как туда зашвырнули Толлера с бережностью спасаемого из пожара сейфа…
Экстерьер в саду — но на той стороне
— И тут тоже есть ваш агент? — с трудом сдерживая раздражение, как бы поинтересовался оберлейтенант Габе у Бреннера, проводя взглядом пятнистую корму «шверера», исчезнувшую в жёлтой ряби осыпавшихся мелким цветочным ливнем акаций. Разворотив парковый забор, бронетранспортер, переваливая развалину цоколя, боднул древнюю корягу одной из них.
— Агент? — как-то вяло удивился человек из «Абвершелле» армии и, подумав, вдруг почти вскрикнул, в отличие от Дитриха, раздражения не скрывая нисколько: — Может, даже больше, лейтенант!.. Гораздо больше… — добавил он, также вдруг успокоившись, но с гораздо меньшей уверенностью.
Карл-Йозеф Бреннер, опытный разведчик, за считанные минуты между появлениями Дитриха Габе уже успел осмотреться в кабинете и оценить, что именно попало в руки русских диверсантов и что теперь может произойти.
Небольшая папка с документами «Аненербе». Не слишком внятными в целом, но тем не менее, в частности, пара-тройка карт, указывающих на обширные подводные гроты в могучем каменном теле Аю-Дага. Разветвлённые и глубоководные гроты, самой природой будто предназначенные для устройства секретной базы подводных лодок.
Базы, защищённой от бомбардировок и нападений с моря — а значит, позволяющей сдерживать русский флот, препятствовать неизбежным, увы, попыткам десантов и защищать румынские нефтепромыслы от нападений с моря, независимо от того, как будут складываться дела на суше.
Обустройство базы, включая строительство фальшивой скалы-ворот, проходило совсем недолго и с соблюдением повышенной секретности. Похоже, оно доселе оставалось не разгаданным противником. Но теперь опасность раскрытия возрастала непомерно, если документы будут правильно прочтены и интерпретированы. А помешать этому может разве что Spiller, который, оказывается, не исчез в сумятице 41-го…
Или, по крайне мере, у него можно будет точно узнать, что поняли и чего не поняли русские.
Едва удержавшись, чтобы не постучать себя кулаком по лбу — заодно и свой диагноз проверить — Дитрих Габе развернулся на каблуках и за неимением лучшего применения облаял первого попавшегося рядового:
— Какого черта вы тут, Эмиль? Где машина?!
Эмиль сглотнул слюну и глаза скосил — указал вправо. На кухонную полуторку «феномен», колтыхающуюся в их направлении через завалы садового хвороста.
— Ну, какого дьявола?! — взвыл оберлейтенант. — Назад, назад к воротам! Она здесь не пройдёт! Она вообще нигде, ни черта не…
Автомобильчик «феномен» и впрямь отличался феноменальной непроходимостью, в армии даже имел кличку «гвоздесборник». Но только её, предвоенную ошибку могучего автопрома, и удалось наспех снарядить вдогонку. Снарядить, поспешно выбросив из кузова молочные бидоны и овощные ящики.
Её да ещё пару личных красавцев, чёрно-лаковых «мерса» и «хорьха» — машин коменданта и самого Бреннера.
Были и ещё автомобили на стоянке перед дворцом, но взять их без разрешения комендант, хоть и был напуган и обозлён, всё же ни за что не позволил бы. Мало ли как отнесется к этому, например, легендарный «молодой волк» адмирала Дёница, капитан цур зее Гельмут Розенфельд?
Глава 11. Волк, не к ночи будь помянут…
Военная марина
Скорей всего Гельмут Розенфельд возразил бы, чтобы его не по-военному белый кабриолет, изящный открытый «вандерер», участвовал в погоне за бронетранспортёром, захваченным партизанами. Догонять полугусеничный вездеход? Ладно, по горному серпантину, а если по горному лесу?
Хотя… Если бы он знал, что «шверер» с русскими диверсантами и мишень, которую он наблюдал сейчас, сунув лицо в резиновую маску перископа, — составные части одной и воистину грандиозной, если не по масштабу, то по наглости уж точно, операции русской флотской разведки…
Да нет, и тогда пожалел бы. Не то чтобы Гельмут был жадноват, но личным подарком баронессы Die Nixe, Русалки, пренебрегать было грех.
Впрочем, он сейчас не думал ни о своём белом «туристе», ни о баронессе, вопреки фольклору, ожидавшей его на берегу. Не так уж далеко отсюда, в румынской Констанце и, собственно, дожидавшейся его отпуска…
Не такого уж и далекого. Адмирал обещал отпуск не позднее чем через две недели — и кабы не по поводу давно обещанного повышения в звании. Всё-таки для командира эскадры больше подошло бы звание корветтен-капитана. Не зря эскадра заслужила и репутацию, и личную похвалу фюрера, так что соответствующее похвале звание было бы вполне уместно. Тем более сейчас, когда у неё, располагающейся в неприступном чреве Медведя, так возрастают боевые возможности… И, кстати, репутацию можно было укрепить прямо сейчас, за счёт вот этого.
— Это «Der Meerjäger… Морской охотник» — доложил матрос верхней вахты, тот, который, собственно, и заметил в лунной дорожке чёрный контур катера. Заметил с рубки всего минут пять-шесть назад, но за эти минуты U-18 успел, оставшись незамеченным, погрузиться на перископную глубину.
Точно такое же желание — оставаться незамеченным — похоже, владело и капитаном «Малого охотника».
— Сам вижу… — буркнул Гельмут, но без раздражения и даже без обычной подчёркнутой флегмы. Можно сказать, по-домашнему. — Его-то мы как раз искали.
Настроение немного улучшилось.
В этом походе U-18 чуть не пострадала от своего же самолёта БФ-138. Дело в том, что на рубке U-18 была нарисована большая красная звезда, которую раскалывает торпеда. Увидев звезду и не заметив торпеду, лётчик расстрелял свою же субмарину из пулемётов. Розенфельд успел и сумел погрузиться, но рубку подлатать всё же придётся.
«Впрочем, может, оно и счастливый случай? Никто не пострадал, а в штабах кригсмарине умеют пользоваться случаем. Отчего же обещанный отпуск не совместить с вынужденным приколом? Может даже, в Констанцу идти придётся…»
— Сам вижу, — повторил Розенфельд.
Видел он, что без единого огонька посудина колыхалась на пологой волне, как дохлая осетровая туша — пузом кверху, выставив заострённый нос, и без малейших признаков жизни. Ни в рубке, ни у зенитной пушки — никого, ни у кронштейна бомбомёта…
— Они притаились… Может, ждут кого-нибудь на берегу? — прозорливо заметил акустик, напрасно щупая безжизненные шорохи эхолота в поисках машинного ритма.
— Я моряк и в прицеле вижу вражеский корабль… — усмехнулся Гельмут, вынув лицо с красноватым оттиском из маски окуляра, словно для того только, чтобы сделать реплику в сторону. — На этом точка.
Точку он поставил, вдавив большим пальцем кнопку подтверждения, и, вернувшись к перископу, скомандовал:
— Первый аппарат… Огонь!
Через полтора десятка секунд оранжевая вспышка разбросала по чёрным волнам мгновенную огненную рябь, ожившую, словно угли от порыва ветра.
— А теми, что на суше, пусть занимается полевая жандармерия, — удовлетворённо констатировал капитан-лейтенант Розенфельд, потирая отекшее в маске лицо. — На то она и полевая…
На старой севастопольской дороге
