Скоро строгий порядок ужина был нарушен. Кое-кто из командиров перебрался за соседний столик, чтобы поговорить с другом. Иным захотелось чокнуться с актерами и еще раз выразить им свою признательность. Вокруг командира корпуса и «старика» образовалась компания, готовая без устали слушать шутки генерала. Где-то за столиком уже негромко начали петь.
Никто не заметил, когда исчез Латуниц, а за ним и Нелли Ивановна. Они поднялись будто по молчаливому сговору и один за другим удалились в глубину сада.
Он стоял в стороне, держась за ветку яблони.
— Можно мне папиросу? — сказала Нелли Ивановна, приблизившись.
Латуниц вспомнил. Она всегда курила, когда сильно волновалась. Он протянул коробку и высек огонек из зажигалки.
Нелли Ивановна затянулась и благодарно кивнула головой.
— Ну, вот мы и встретились, — просто сказала она. — Никогда я не думала, что это может так произойти.
Латуниц молчал.
— Теперь смешно оправдываться и держать ответ за то, что совершила в двадцать с небольшим лет, — продолжала она.
— Вы не могли тогда поступить иначе, — сказал Латуниц.
— Может быть. Но легкое счастье мстит. Теперь я расплачиваюсь одиночеством. Мой муж…
И Нелли Ивановна, не утаивая ничего, рассказала о пережитом.
— Подлец, — произнес Латуниц, и нижняя губа его дернулась.
— Но хватит обо мне, — запротестовала Нелли Ивановна. — Я хочу сказать о Нине. Ведь она на фронте. Если бы мне увидеть ее!
— Будет время, я найду ее, — сказал Латуниц. — Если не смогу, это должны сделать вы. А если не придется нам с ней увидеться — пусть знает, я считаю, что она была права.
— Хорошо, — кивнула Нелли Ивановна. — Я передам ей.
— Если я сумею, я найду ее, — повторил полковник. — Ну вот и все. А за спектакль и за игру спасибо.
Прежде не понимал.
— Будем добрыми друзьями, — сказала Нелли Ивановна.
Полковник молча кивнул.
— Пора, — сказал он. — Нас, вероятно, заждались.
— Идем, — Нелли Ивановна наклонила голову.
Они двинулись на шум голосов.
Приближался рассвет, когда Ребриков вернулся домой доложить комдиву, что все гости размещены и, по-видимому, уже спят.
Латуница он застал одетым. Расстегнув верхние пуговицы кителя, полковник сидел возле раскрытого окна и, по привычке поглаживая рукой бритый подбородок, о чем-то напряженно думал.
— Порядок, молодец, — кивнул он адъютанту.
Но Ребриков видел, что его доклад мало интересовал комдива. Он думал о чем-то совсем ином. Так оно, впрочем, и оказалось.
— Садись-ка, покурим, — предложил комдив, указав глазами на стул рядом. — Значит, хорошо все прошло, так?
— Отлично получилось, товарищ полковник.
— Понравилась тебе артистка, та, которая главную роль играла? — спросил он.
— Стронская, Нелли Ивановна?
— Знаешь?
— Я ее в Ленинграде видел. Хорошая артистка.
— Красивая?
— Конечно.
— Ишь, разбираешься. — Комдив задумчиво улыбнулся. — А знаешь ли ты, что она была моей женой?
— Нет.
— Нет? Вот то-то.
Ребриков молчал. Он сопоставлял сейчас то, что раньше знал от полковника. Его дочь — девушка из Ленинграда… Дочь Нелли Ивановны. Так это же была Нина… Конечно же! Так вот чьи глаза были так похожи на глаза полковника! Как же он раньше об этом не мог догадаться?! Значит, он вот уже год находился бок о бок с ее отцом и не знал ничего…
— Как же так? — всего только и вырвалось у Ребрикова.
— Да так, бывает, Владимир. Разошлись мы в разные стороны. Шестнадцать лет не встречались, и вот где угораздило… В книгах пишут — судьба. Так, что ли?
И Ребрикова вдруг охватило горячее желание сказать полковнику, что у него тоже странная судьба, что он знал Нелли Ивановну и ее мужа Долинина, что они даже бывали у них дома в Ленинграде, а с его дочкой Ниной у него такая долгая, такая глупая история… Он взглянул на комдива. Тот сидел задумчивый, сосредоточенный и, видно, вспоминал что-то далекое, дорогое только ему, чуть улыбаясь, глядя на гаснущие в небе бледные звезды. И Ребриков понял, что не время сейчас лезть со своими историями. Как-нибудь в другой раз.
— Вот, брат, какие дела случаются, — нарушил тишину полковник.
Он поднялся, расстегнул до конца китель, снял его и, скрипя новыми сапогами, направился к рукомойнику.
Засыпал Ребриков, когда уже совсем стало светло, когда исчез утренний туман и нежно зарозовели соломенные крыши хутора. Комдив, видно, тоже уже спал. Спал весь военный люд хутора. Только под окнами мирных домиков прогуливались недремлющие автоматчики.
В этот час поднимались повара и дежурные по кухне, те, кто раньше всех встает в военных частях. В ожидании смены зевали сержанты на рации, и скрипели вдоль улицы длинные, похожие на две связанные лестницы, арбы, которые волокли медлительные волы. Хуторские девчата и старики ехали в поле.
Ни Ребриков, ни комдив не знали, что в этот ранний утренний час, без излишнего шума, хутор покинул командир корпуса. С собой в машину он взял упросившую как можно раньше увезти ее Нелли Ивановну.
Днем Латуница срочно вызвали в корпус.
— Не простой это вызов, друг. Голос у генерала не тот. Что-то будет, — сказал он, подмигнув Ребрикову. — Давай скорей машину. Один поеду. Ты тут побудь.
Вернулся полковник к вечеру, когда уже розовели клубы пыли на дороге. Пулей влетела машина в село. Взвизгнув тормозами — Садовников любил шикануть, — остановился возле оперативного отдела. Матовый от пыли, выскочил из нее комдив, козырнул собравшимся у входа.
— Начальник штаба на месте? Прошу вызвать ко мне!
И метровыми шагами пошел в штабную хату. Прямой, стройный, с синими белками глаз на коричневом лице предстал перед офицерами.
— Ну, начинаем, — сказал он. — Курорт окончен.
В этот день кончился отдых.
Дивизия получила приказ занять передовую линию и приготовиться к штурму вражеских укреплений.
Передний край насыщался войсками. Сжимался район обороны полков и дивизий. Там, где стояла одна часть, ныне должны были разместиться три. Намечался грозный удар.
Войска передвигались только ночью. По ночам приходили дивизионы «катюш» — этих вечных кочевников по фронтам. Занимали свои места, прятались в прибрежных зарослях. За скатами холмов располагалась тяжелая артиллерия. Штабелями ящиков со снарядами отгораживались бывалые расчеты. В узкие балки подтягивали вперед свое добро интенданты. Складывали бочонки с солеными помидорами, ящики с консервами, белые бумажные тюки с табаком. Хозяйственные солдаты тыловых частей старательно укрывали добро брезентами, закидывали свежесрубленными ветками орешника.
К утру все замирало. И снова становилось безлюдно на передовой.
Латуниц приказал сформировать передовую оперативную группу. Вошли в нее начальник штаба, офицеры-оперативники, некоторые начальники служб. Здесь была и группа разведчиков, в которой находился, теперь уже старший сержант, Клепалкин. Давно он был переведен в разведроту. На груди боевого, до сих пор счастливо не поцарапанного парня серебрились две медали «За отвагу». Был тут и Кретов с частью своих связистов.
Оперативная группа расположилась на краю брошенного жителями полуразбитого хутора. Не видно было здесь живого существа. Только по утрам как ни в чем не бывало распевали пичужки да одуревшие от голода исхудавшие кошки поедали капустные листья на зарастающих сорняком огородах.
Командный пункт расположился в подвале бывшего магазина. Свой КП комдив приказал вынести далеко вперед на высотку. Отсюда открывался широкий обзор. Днем на высотку никто не ходил. Ночью, вспотевшие, как в жаркий полдень, скинув гимнастерки, саперы готовили здесь блиндаж, рыли ход сообщения.
Никогда еще не видел Ребриков комдива в столь возбужденном состоянии. Минуты он не сидел на месте. Все бродил по маленькому помещению, глядел на часы, не мог дождаться ночи. Пил только крепкий чай, ел без всякого удовольствия и поминутно заглядывал в оперативную карту.
Нетерпеливым нервным блеском горели в эти дни его черные глаза. Словно чего-то особого ждал он в предстоящем наступлении, словно боялся, что чего-то не успеет сделать.
И вот он сказал Ребрикову:
— Помнишь наш разговор? Я тебе говорил, что есть про тебя думка. Ну так вот. Хватит, я думаю, тебе в адъютантах околачиваться. Парень ты боевой. Пойдешь батальоном командовать, а там и дальше. Времени еще до Берлина хватит. А? Что скажешь?
Давно собирался Ребриков попроситься у полковника в часть. Но сейчас он не выказал своей радости. Расстаться с комдивом вот так вдруг было не очень-то легким делом. И Ребриков только ответил:
— Как прикажете, товарищ полковник. Мне все равно, как вы.
