Перевожу взгляд на уже удаляющуюся связистку — так себе, ничего особенного, по крайней мере, со спины, может, с лица — королева. Нет, лучше принцесса. О, лейтенант идет.
— Отставить связистку, за воздухом следим.
Расчет тоже обнаружил взводного и дружно задрал головы, демонстрируя начальству бдительность и служебное рвение.
— Как тут у вас? — интересуется подошедший Сладков.
— Как у всех — тишина.
Сегодня особенно ответственный день — из Москвы прилетело большое начальство и сейчас они, вместе с начальством корпусным, уехали наблюдать за показательными учениями танковой и мотострелковой бригады.
— Когда вернутся? — я киваю в сторону штабных землянок.
— Да кто его знает?
Понятно, значит, меняться будем затемно, когда начальство уже уедет. Пока оно здесь, ни о какой смене речи идти не может. Надеюсь, что хоть кухню из полка прислать догадаются. Скорее бы вернуться в состав действующей армии.
— Товарищ лейтенант, не знаете, надолго мы здесь?
— Похоже, нет. Скоро нас ближе к фронту передвинут.
Я тоже так думаю. Поначалу штабные довольно резво на новом месте обустраивались, но потом интерес к этому делу резко пропал, значит, надолго здесь задерживаться не собираются. Сдадим сегодня проверку, и вперед.
Так и оказалось. В конце первой декады июня за шесть часов ночного марша наш полк вместе со всем корпусом оказался на сто двадцать километров севернее Курска. Насколько я представлял начертание линии фронта, место новой дислокации не предполагало наше участие в будущей битве. Теоретически, конечно, в течение одной ночи корпус мог бы совершить обратный марш. Но зачем тогда было срывать его с места? Похоже, сил у Красной Армии достаточно не только для отражения контрнаступления под Курском, но и для наступления на других направлениях. Вполне логично после того, как фрицы увязнут в нашей обороне и потеряют значительную часть своих танков, нанести удары по флангам. Наш корпус, похоже, нацеливают на Орел.
Уже на следующее утро все знали, что корпус передали в состав Брянского фронта. Брянский фронт, в отличие от Степного, действующий, а не резервный. То есть отныне мы в составе действующей армии. Что это значит? Правильно, прощай третья тыловая норма. В котле появился приварок. Это радовало, а вот необходимость заново обустраиваться на новом месте радости не доставляла. Опять копаем, копаем, копаем… Все глубже и глубже зарываясь в землю.
На новом месте, в первую же ночь довелось нам наблюдать странное явление. Около двух часов ночи, в стороне фронта вдруг возникли желтоватые сполохи, а через некоторое время донеслось странное уханье. Продолжалось все это недолго, меньше минуты. Затем все стихло, а через несколько минут загремела артиллерия. Похоже, сначала немецкая, потом — наша. Еще минут через двадцать все стихло. А под утро опять повторилось, но уже в другом месте — дальше от нашей позиции. Следующая ночь прошла по тому же сценарию. На вопрос «Что это было?», командиры наши ответить толком ничего не смогли. И только после третьей ночи странное природное явление получило объяснение.
— Работают кочующие установки гвардейских минометов, — разъяснил всем комбат.
— Это «катюши» что ли? — поинтересовался кто-то из присутствующих.
— Они самые, — подтвердил Гогелашвили. — Психологическое воздействие на противника оказывают.
Теперь все понятно: одиночная установка подъезжает к линии фронта, дает залп и тут же сматывается. Обиженные фрицы открывают ответный артиллерийский огонь по месту, откуда велась стрельба. Наши отвечают… Я о таком применении «катюш» услышал впервые. Обычно, они стреляют по площадям и не меньше, чем дивизионом. А тут они просто фрицам спать мешают. Можно подумать, что нашим солдатам этот ночной концерт вместо колыбельной. Но приказ есть приказ, вот и палят каждую ночь.
5 июля началось под Курском, а у нас пока тишина. Восьмого числа корпус подняли по тревоге, думали, что перебросят на Курскую дугу, но после короткого ночного марша мы оказались в полосе обороны другой армии, где началась подготовка к наступлению на Орел. Передний край здесь проходит по реке Зуша. Немцы тут стоят больше года, и окопаться успели весьма основательно. Окопы полного профиля, ДЗОТы, позиции для противотанковой артиллерии и минометов, подготовленные для круговой обороны, колючая проволока в три, а где и в шесть колов, минные поля… За первой полосой обороны — вторая. За второй — эшелонированная в глубину система опорных пунктов с проволочными заграждениями, минными полями и противотанковыми орудиями.
Все началось одиннадцатого числа. После короткой артподготовки, несколько рот начали переправу через Зушу. Немцы без труда сорвали эту попытку, целью которой было выявление системы артиллерийского и минометного огня противника. Основное наступление началось на следующий день. К 43-му году Красная армия выработала свой рецепт преодоления столь сильной полевой обороны фрицев — двести с лишним артиллерийских и минометных стволов на километр фронта. При этом всё, что имело калибр меньше пятидесяти миллиметров в расчет просто не бралось. Если бы не эшелонирование артиллерийских позиций по глубине, то пушки стояли бы вплотную — колесо к колесу.
Канонада длилась ровно три часа и завершилась залпом «катюш». Их вой на какое-то время перекрыл грохот орудий, казалось, что после такого огня там никто и ничто не сможет уцелеть. Затем, под прикрытием артиллерийского огня, переправу начала пехота. Планировалось, что наш корпус введут в бой к вечеру первого дня, после прорыва второй полосы обороны, но дело застопорилось. Во-первых, фрицы оборонялись упорно, не везде их оборону удалось подавить полностью, местами они даже пытались контратаковать. Во-вторых, из понтонных мостов, планируемых для переправы корпуса на правый берег Зуши, удалось навести только два. Тех, кто должен был переправляться по отсутствующему мосту, перенаправили на два имеющихся. В-третьих, зарядили проливные дожди, дороги развезло, к вечеру вода в Зуше начала прибывать. Броды, предполагавшиеся для переправы, использовать стало невозможно. Движение на мостах застопорилось, все графики полетели к черту.
Около девяти вечера наша батарея, пристроившись в хвост колонне противотанкового дивизиона, переползла через колышущуюся под массой техники переправу и, преодолевая дорожную грязь и ночную тьму начала движение к рубежу развертывания корпуса. Танковые, мотострелковая бригады, противотанковый и наш, зенитный, полки ушли вперед, артиллерия и тылы застряли на левом берегу. Больше стояли, чем шли — к утру прошли километров шесть, может семь. С рассветом небо прояснилось, дождь стал реже.
А потом начался ад…
— Справа еще трое заходят!
Голос срывается на визг. Прошло всего минут пять, с той поры, как кто-то, первым заметил черные точки на сером фоне облаков и закричал «Воздух!!!», а кажется, что не меньше часа. Две девятки «лаптежников» подошли с запада, почти задевая низко висящую облачность, и начали валиться в пике. Батарея едва успела развернуться. Комбат только успел крикнуть.
— Огонь по пикировщикам!
Дальность и углы выставлять некогда, главное было открыть успеть открыть огонь.
— Готово! — кричит Бикбаев.
— Огонь!
Орудие заходится непрерывной очередью, затыкаясь только на время подачи следующей обоймы. Стрелять приходится на очень невыгодном курсовом угле, и дальность приличная — самолет находится в зоне действенного огня всего несколько секунд, а потом приходится переносить огонь на следующий. Я пытаюсь корректировать огонь по трассе, но в грохоте выстрелов и взрывов падающих бомб наводчики моих команд почти не слышат. Очередная трасса проходит перед летящей вниз «штукой».
— Выше! Выше бери!
Но «юнкерс» словно заколдованный проходит между трассами и, сбросив бомбу, начинает выравниваться. Больше всего достается противотанкистам. Хоть у них и 52-К, но в противотанковом варианте, да и вести огонь по воздушным целям они, похоже, не умеют. Во всяком случае, даже не пытаются. Танкам крупнокалиберные фугаски не очень страшны, разве что прямое попадание, а на нас фрицы внимания не обращают. Сейчас у них другие цели, поэтому потерь у нас пока нет. Низкая облачность прижимает самолеты к земле, подняться на привычные два-два с половиной километра и круто спикировать вниз они не могут, поэтому вынуждены бомбить с пологого пикирования, что несколько снижает точность.
Снаряды в обоймах первых выстрелов уже подходят к концу, да и ствол перегретый надо бы сменить, но справа заходит очередная тройка.
— Дальность двадцать!
Казакин меняет установку прицела, ствол поворачивается в направлении новой цели и приопускается вниз.
— Огонь!
